Записки тропического врача

Мои гватемальские дети

"Вечерка" продолжает публикацию дневниковых записей Виктории Валиковой, уфимки, которая с мая прошлого года работает врачом в отдаленном районе Гватемалы.

Когда я варю свеклу на нашей кухне, каковая имеет теперь вполне презентабельный вид благодаря стараниям Инти, моей верной акушерки, или по-местному "камадроны", девушки Арне, которую зовут Анне (она бесконечно мила и так же бесконечно невезуча - постоянно получает солнечные ожоги, укусы насекомых; мы уже два раза лечили ее от чесотки, аллергии на мошек и грибка - и все это за пару недель; барышня она изнеженная, из тех небесных пород, что возят с собой рюкзак, набитый пудрами, бальзамами для губ, тониками и молочком для кожи и кружевным бельем), и вашей покорной слуги: мы выдраили все начисто, нарисовали таблички на банках с мукой, овсянкой и прочей роскошью (ее тут можно купить в лавках местных жителей), расставили мышеловки и замотали подтекающие краны найденной в кладовке изолентой... Так вот, когда я варю на нашей чистой кухне свеклу, которая очень похожа на российскую, но раза в четыре меньше, у меня есть час на то, чтобы разложить свои мысли по полочкам и распланировать предстоящий день.
На самом деле планировать в Похоме - еще менее реально, чем планировать в других местах. Бог здесь насмехается над тобой с заурядной периодичностью, и я к этому уже даже привыкла.
...Инти и Карлос уехали в Уе-уе. ближайший к нам большой город, -а собрание, посвященное гибели молодой родильницы (предыдущая акушерка Лин повела себя не совсем корректно на родах, и в итоге у нас на счету материнская смерть), я осталась в клинике с Марией и Анной. В состоянии легкой расслабленности и предвкушения двойной дозы интернета и подарков из Уеуе я радовалась, что смогу спокойно дописать свою программу по диабету (выпросила у Арне холодильник, и теперь предстоит выпрашивать остальное, в частности, инсулин), но - не судьба. Анна, местная акушерка, позвонила и сказала, что ее пациентка (тут все женщины распределены по акушеркам) "вроде как рожает" и "надо бы ее проверить".
* * *
Выражаясь мягко и прилично - роды я не люблю. Не потому, что много крови и надо все время толкать пальцы в разные места. Не потому, что все суетятся и мешают работать, принося то целебные травки, то "чудо-полено" под ноги роженицы. И даже не потому, что когда протыкаешь мембрану околоплодного пузыря, на тебя обычно изливается не только меконевая вода.
Роды я не люблю потому, что это состояние критическое. В любой момент мать или ребенок могут за считанные минуты умереть по причине твоей неправильной или слишком медленной реакции. По причине обвития пуповины, вываливающихся ручек, плечиков, ножек, прилежания плаценты, несо-кращающейся матки, кровотечения...
Поэтому особой радости от "надо бы ее проверить" у меня не появилось. Но все же, взвалив на спину наш "рюкзак для родов" (как его таскает миниатюрная Инти, и представить тяжко), я побрела "проверять". Схватки были нечастыми - одна в десять минут, что означало: родит она еще не скоро. Девочка выглядела очень замученной и очень молодой.
" Квантосаньёстьенеусед?" -спросила я ее о возрасте. "Вентесинько",- она понимала испанский с трудом, но все же ответила - ей двадцать пять. "И квантосниньёстьене?"- спросила я про количество рожденных ею бебиков. "Синко",- и дальше что-то на кхбал. Пять детей. "Может, я что-то упускаю в этой жизни", - подумалось мне
...После того, как я констатировала, что шейка матки открыта только на шесть сантиметров, нас позвали пить мош и ость улиток и яйца. Роды здесь всегда событие торжественное. Вся семья и повитухи -акушерки собираются вместе, причитают, брызгают рожениц отварами и настойками и, конечно, угощаются. А так как в родах главные - акушерка или врач, то кормят их первыми и много. Постепенно до меня стало доходить, почему все местные камадроны такие пышные, если не сказать, заплывшие жировой массой, подобно откормленным похо-мским свинкам: они на родах постоянно едят. Сначала мош, потом курицу и фасоль, потом опять мош (все это дополнено неприличным количеством тор-тиллей), потом улиток (да, тут популярно кушать речных улиток), потом рис и бобы и... Пока роженица не отмучается и ребенок не подаст признаки жизни, весе этот ритуал по поглощению огромных запасов провианта будет повторяться вкруговую.
Словом, позвали нас пить мош, за которым надо мной все очень сильно смеялись - мне "двадцать пять и без детей", а потом даже пожалели. Но мне не было обидно; не терпелось скорее закончить с родами и пойти в клинику, где Мария в одиночестве зашивала деда, которому, с ее слов, было сто двадцать лет. Мария, женщина далеко не глупая, умеющая не только складывать и вычитать двузначные числа в уме, пользоваться Word и даже отправлять электронные письма, правда без приложений, в бумагах для министерства своим красивым почерком вывела "120 аньес". Пытаясь выяснить у Марии, как так вышло, что она написала этот возраст, я поняла: что-либо доказывать местным - занятие чрезвычайно сложное и абсолютно неблагодарное. Когда я выслушала десяток историй типа "в соседнем селе жили баба с дедом, так им вообще было сто восемдесят лет, мы сами бумаги видели", то мои силы и аргументы закончились. Так у нас появился пациент, который рубанул по себе мачете в сто двадцать. Бывает.
...После моша и улиток дело пошло куда быстрее, и через пару часов у нас было полное раскрытие шейки матки и толпа молящихся мам-теть-бабушек и детей. Появившийся сразу после вскрытия пузыря ребенок, весом чуть больше двух с половиной килограммов, был завернут в кулек из шерсти и с зажимом Кохера на пуповине приложен к титьке мамы. Я была счастлива, словно малое дитя, даже не потому, что все начали меня обнимать и целовать, фотографировать и давать добавку моша, а потому, что матка сократилась, ребёнок орал вполне себе прилично, плацента отошла быстро и была целой. Кровотечения не было. А значит - все будут жить.
Обычно, если ты принимаешь роды в Похоме, в честь тебя называют ребенка. Скоро увидим: правда это или нет.
А тем временем у нас свекольный салат, который раньше никто не ел, а теперь мы даже свеклу на рынке заказываем заранее, овсяные тортильи и много счастливых часов впереди.

***
- Так ты, значит, точно уверена, что двойня?
- Пока я уверена что это нога! - ответила мне Инти, принимая второго ребенка в ножном прилежании.
- Так, а сейчас Кохер, быстро! Второй давай! Режем!- мы почти синхронно еще больше при-душиваем младенца, поддевая зажимы под обвившуюся вокруг шеи пуповину и перерезаем посередине. Орет.
...Обычно мы знаем о двойнях заранее. Для получения родового сертификата местная мамочка должна прийти на проверку в клинику три раза. Но некоторые из местных до сих пор игнорируют наши предписания - документы им не нужны. Восемьдесят процентов населения Похома никогда не выезжали из села.
Два теплых комочка завернуты в одеялки компании "Аэрофлот", которые я, как полагается, сперла из самолета, и одеты в шапочки, что связала мама бойфренда Инти. Мы перевязываем пуповинки белыми хлопковыми шнурками.
В Похоме женщины верят, что количество изгибов на пуповине равняется количеству детей, Богом ей предписанных. Некоторые местные повитухи говорят цифру вслух, и женщины, убежденные, что больше детей не будет, прекращают предохраняться. И, конечно, залетают. Потому что это Гватемала. Здесь говорят - "забеременела от кукурузного початка". Мы с Инти с подобным шаманством боремся, читая лекции для местных акушерок. Иногда даже помогает.
Я все чаще понимаю, по-чому люди идут в акушерки. Это особое светлое чувство - держать на руках нечто оруще-писающее. Тяжело представить, насколько это чувство сильнее, если ребенок - твой.
Ну да ладно, лирика остается в стороне, а на наших глазах решается вопрос с именами. Решается он довольно просто. Инти - это мужское имя. Отец ее, по совместительству мой профессор курса туберкулеза в Антверпене, как все уважающие себя тропические врачи, влюбился в женщину из страны, где работал. А работал он в Перу. Так вот, Инти - это Король солнца в Перу. Таким образом, мальчик становится Инти Франциско, а девочка - Викторией Франциско.
А мы становимся счастливыми. Потому что счастье - это делать добро.