У каждого цветка – свои тайны

Когда-то, всматриваясь в замысловато изогнутый стебель цветка и перекатывая на языке его название, я даже сочинила несколько строф. Что-то там было вроде «Настурция, терция, Турция»…

Шапка монаха
Из огромного числа садовых цветов особенно теплую привязанность испытываю к двум: простеньким разноцветным космеям и к настурциям, стильно выдержанным в желто-оранжево-пламенных тонах.
Космеи – это любимые мамины цветы, они всегда возвращают меня в детство, к ее «палисаднику» под нашим окном в Нижегородке, в ощущение тепла и беззаботной защищенности, когда над тобой и за тобой мамино присутствие, а потому ничего плохого с тобой просто не может случиться. Ты и не думаешь об этом вовсе, ты этим живешь.
А настурции, кажется, просто сопровождают меня всю жизнь, иногда исчезая из виду (порой на годы), но всегда возникая вновь и вызывая чувство облегчения и радостного узнавания.
Я не помню самих цветов настурции в своем украинском детстве, но мы точно делали «бусики» из длинных стеблей ее листьев, надламывая и надрывая примерно сантиметровые кусочки. И помню, как обрадовалась, обнаружив ее яркие цветы за каким-то штакетником, когда наша семья переехала в Уфу.
Таким же радостным открытием (через сорок с лишним лет) оказалась встреча с ней в Израиле. Шапочное знакомство с хозяйкой палисадника не помешало мне заговорить об этих цветах, узнать название на иврите и попросить семена. С тех пор настурция постоянно живет на моем подоконнике.
Во время учебы в колледже Ораним я специально ходила пешком пару километров до кампуса от центральной остановки, чтобы собрать по дороге семена настурции, заполонившей там несколько дворов и прямо-таки «выливавшейся» оттуда на тротуар. Я не могла пройти мимо ее семян ни в одной поездке, будь то внутри страны или в Австрии, Швейцарии, Великобритании, Литве.
И возле бассейна в кибуце Мизра на радость всем (и видимо, специально для меня!) многооттеночно цветет и созревает этот капуцин.
Капуцин – прижившееся в Германии название цветка, похожего на монашеский капюшон. Я подозреваю, что именно отсюда пошло ивритское его название – «шапка монаха». Вполне возможно, что в 70-х годах XIX века обстоятельные и хозяйственные темплеры (немецкая протестантская секта, не путать с тамплиерами), переселяясь на Святую Землю, привезли с собой и цветы, украшавшие их палисадники на родине. По крайней мере, в современном мошаве Алоней Аба (бывший темплерский Вальдхайм) полно настурции во дворах и на окраинах, много ее и в расположенных поблизости еврейских кибуцах и мошавах. Про арабские деревни просто не знаю, поскольку никогда в них не была.

Большая ирит или асфодель?
Фотографию прислала рано утром Лилечка, энергичная и поэтичная любительница ранних прогулок и красивых видов. Я тоже люблю это растение. Высоко подняв над розеткой узких листьев свой единственный цветонос, оно потряхивает на ветру целым плюмажем некрупных светлых цветов, а пчелы и бабочки благодарно пользуются их нектаром.
На иврите этот геофит называется большая ирит и в наших краях служит такой же стойкой приметой близкой или начинающейся весны, как цветение миндаля. Или как белые свечи-стрелы морского лука – «порубежники», хацавим - примета рубежа между летом и осенью.
Заинтересовавшись его русским названием, я залезла в Гугл. Асфодель! Обитает по всему Средиземноморью, и на побережье, и в глубинных районах. Любит торчать на пастбищах, благо скотина благоразумно избегает пробовать на язык эти сочные стебли и листья, «начиненные» ядовитыми веществами и микроскопическими иголочками. Местное население хорошо знакомо с его лечебными свойствами и способами превращения отравы в лекарство или пищу.
Но дальше всех пошли древние греки. Это они назвали асфодели цветами смерти и «засеяли» ими в Аиде Поля Забвения, предназначенные для безгрешных, но ничем не выдающихся душ.
Вот пусть и остаются со своими асфоделями…
А мы порадуемся бодрому, энергичному цветению большой ирит. Да, не лилия, и не тюльпан или пышный ирис!
Но есть и у этого невычурного растения свои тайны. Вроде жучка-блошки, единственного, кто выработал в себе невосприимчивость к его яду и ухитряется вонзить свой хоботок четко в клетки между опасными иголочками.
Или почти мистическая история, как вечером распускаются на душистом плюмаже новые мужские цветы, а с наступлением утра превращаются в женские... Или наоборот? Какая разница?! Зато как загадочно!