«Ты хочешь быть бессмертным, мировым? Промчись, как гром, с пожаром и с дождями»

В свое время в интервью с Юрием Николаевичем Григоровичем я спросила:
- Вы хорошо знали Рудольфа, дружили с ним. В чем загадка его магии?
- Никакой загадки нет, – ответил Маэстро, – просто он уникален. Прежде всего, удивительный, необыкновенный, талантливый танцовщик. Потом – самобытный темперамент, кровь яркая, зажигательная, восточная. Он был неглупым человеком, интересовался искусством, любил живопись, знал много. Характер, конечно, непростой. Его могли, как лекарство, принимать или не принимать, но он был, несомненно, незаурядной личностью.


Проходят уже десятилетия, а имя Нуреева, его творчество, личность, судьба по-прежнему волнуют, притягивают. Почему? В чем его феномен? Многие, даже из тех, кто хорошо знал Рудольфа Хамитовича, дружил, работал с ним, не могут объяснить и в один голос заявляют: «Это невозможно! Потому что Нуреев – из области чуда. Непостижимого».
Он всегда, еще в детстве, знал, что станет известным. Его не понимали, над ним посмеивались, а он говорил: «Вы еще услышите обо мне!»
Однажды (как рассказывал его друг Альберт Арсланов) он прочитал стихотворение Константина Бальмонта «Вечерний час». Его потрясли строчки:
Миры, века — насыщены страстями.
Ты хочешь быть бессмертным,
мировым?
Промчись, как гром,
с пожаром и с дождями.
Восторжествуй над мёртвым
и живым,
Люби себя — бездонно, ненасытно,
Пусть будет символ твой —
огонь и дым.
В борьбе стихий
содружество их слитно,
Соедини их двойственность в себе,
И будет тень твоя в веках гранитна.
...............



И сладко знать, что ты
как звон мгновенья,
Что ты живёшь, но ты ничей, ничей.
Он сказал: «Это про меня». И сделал стихи своим девизом.
И он действительно так промчался по жизни – «как гром, с пожаром и дождями», «как звон мгновенья», оставив потомкам удел вечно терзаться разгадками его тайн и загадок.
Парадокс в том, что мы, даже земляки Нуреева, по-настоящему стали узнавать танцовщика только после его кончины. Ведь раньше имя его нельзя было произносить вслух, и мы не представляли себе истинных масштабов славы, творчества, самой личности Рудольфа Нуреева.
Меня спрашивают, почему я прикипела к нуреевской теме. Наверное, потому что магнетическую силу этого человека чувствуешь даже заочно. С первого прикосновения к удивительной судьбе я испытала боль в сердце. Ведь несмотря на мировую славу, он был страшно одинок, в его жизни много истинно трагичных эпизодов. И для меня Рудольф Нуреев вовсе не прилизанный, причесанный, идеализированный образ кумира. Это человек во всем многообразии страстей, противоречий, ошибок. Но прежде всего яркая индивидуальность в искусстве, мощный талант, так счастливо реализованный. Не случайно весь мир называет его гением, богом танца, великим танцовщиком столетия.
Я благодарна людям, чьи рассказы оживили для меня (и я старалась это передать в своих публикациях) почти мифический образ Рудика, Рудольфа, Руди…
Это незабвенные Фирдаус Нафикова и Майя Тагирова, которые в ночь наступающего 1967 года шепотом рассказывали мне, какой талантливый был танцовщик в их труппе, как блистал на сцене Кировского театра и как в парижском аэропорту Ле Бурже он перепрыгнул парапет и попросил у Франции политического убежища, а сейчас вроде бы танцует в Англии…
Зайтуна Агзамовна Насретдинова вспоминала, как она ходила в Министерство культуры хлопотать о стипендии для Рудика, чтобы он мог спокойно учиться в Ленинграде, а во время каникул Рудик любил бывать у них дома, а они с Халяфом Гатеевичем Сафиуллиным угощали его пельменями…
Зуля Байрамгулова (Зульфира Халиковна Шамсутдинова) приводила десятки подробностей о том, как они занимались в Доме учителя у Анны Ивановны Удальцовой, как опытная балерина-педагог сразу определила талант десятилетнего Рудика и заявила: «Это будущий гений!»
В 1989 году, когда Рудольф приехал в Ленинград танцевать в «Сильфиде», Зульфира дозвонилась в гостиницу, где он остановился, и попросила позвать к телефону. Ей ответили: «Это невозможно! И вообще, у него в настоящий момент массаж». «А вы скажите, что это Зуля из Уфы!» – не сдавалась подружка. И Рудольф взял трубку! И они несколько минут говорили…
В мае 1992 года композитор Лейла Исмагилова, узнав, что Нуреев приезжает на балетный фестиваль в Казань, помчалась туда, добилась встречи. Они сидели с Рудольфом в машине и слушали аудиозаписи фрагментов ее балета «Ходжа Насреддин». Он заинтересовался, обмолвился о возможных постановках в Стамбуле и Неаполе… Кто знает, что могло бы получиться… Но через полгода Нуреева не стало…
Парижанка Жанна Оди-Ролан в 2001 году приехала за свой счет в Уфу на Нуреевский фестиваль, чтобы подышать воздухом кумира, посмотреть его родной город и сцену, где он сделал первые шаги в творчестве. Даже моего скудного знания французского языка хватило, чтобы понять, насколько мадам Жанна боготворит танцовщика и с какой радостью она восстановила купленный ею дом Нуреева на острове Сен-Бартелеми в Карибском море…
Интересно, что Нуреев «продолжает знакомить» меня с интереснейшими людьми. Во время Нуреевского фестиваля я подружилась с удивительной женщиной – Любовью Петровной Мясниковой. Это их семья душевно согревала Рудика (для них он так и остался Рудиком) во время учебы в Ленинграде. В этой семье Нуреев, приехав из Казани, где он выступал с оркестром местной филармонии, отметил свой последний день рождения – 17 марта 1992 года. На следующий день Любовь Петровна проводила его, совсем больного, чуть ли не до самого самолета, пробивая таможенные и административные заслоны, созваниваясь с парижской подругой Рудольфа Дус Франсуа, чтобы та встретила его тоже у трапа…



Сколько знакомств с артистами, звездами российского и мирового балета, участниками Нуреевских фестивалей!
А вот еще интереснейший малоизвестный факт. Клара Габдрахмановна Тухватуллина, бывший министр культуры республики, рассказала, как она, в то время секретарь обкома комсомола, получила задание от первого секретаря обкома партии Зии Нуриевича Нуриева поехать в Ленинград и уговорить Рудольфа Нуреева вернуться в родной город. Она встретилась с танцовщиком – это было примерно за полгода до его знаменитого побега, сулила от имени руководства республики различные блага, решение всех проблем, но… На «боевом счету» Клары Тухватуллиной это стало единственным невыполненным заданием…
В феврале 1995 года в Казани проходили Шаляпинские чтения, мы с Галиной Александровной Бельской были делегированы. Параллельно с Чтениями в музее Максима Горького в Татарском театре оперы и балета проходил фестиваль оперного искусства имени Федора Шаляпина. Попасть на его спектакли было трудно даже официальным участникам шаляпинских мероприятий (конечно, кроме внучек Горького Дарьи и Марфы Пешковых, которые были почетными гостями). Но благодаря Альфии Тутаевой, энергичному, обаятельному председателю Татарского отделения Шаляпинского центра, мы не остались за бортом, имели счастье прослушать оперы «Летучий голландец» Рихарда Вагнера и «Риголетто» Джузеппе Верди. В антракте одного из спектаклей мы познакомились с Владимиром Кираджиевым, венским дирижером, одним из первых наставников Рудольфа по новой профессии. Мне посчастливилось взять у него интервью. Владимир раскрыл совершенно не известную мне раньше грань творчества Нуреева – дирижирование.
Танцовщик чувствовал приближение заката, но без сцены не мыслил себе жизни. Мимолетная встреча с Гербертом фон Караяном родила мысль о работе дирижером. После традиционного обмена приветствиями Рудольф посетовал на недолговечность профессии танцовщика. Караян в ответ сказал:
- А вы идите в дирижеры – они долго живут!
Великий маэстро, вероятно, пошутил, но Нуреев воспринял совет всерьез. Он хотел долго жить и умереть прямо на сцене. Готов был ухватиться за соломинку, лишь бы она связывала его с театром, музыкой, творчеством. Профессия дирижера стала для него целью, которой он должен достичь вопреки всему. Это был третий и самый мучительный путь Рудольфа на Голгофу (предыдущие два, по его собственному признанию, – танец и хореография).
«Когда Нуреев решил заняться дирижированием, – рассказывал Владимир Кираджиев, – ему посоветовали обратиться ко мне, моему оркестру. Мы стали репетировать, он взял несколько уроков у профессора Венской консерватории, начал выступать. Здесь же, в Вене, в июне 1991 года Нуреев впервые встал за дирижерский пульт. Дал два концерта во Дворце музыки Пале-Аусберг. В репертуаре – произведения любимых композиторов: «Аполлон Мусагет» Стравинского, «Серенада» Чайковского, симфония Гайдна «Охота», два концерта Моцарта, Третья симфония Бетховена, Первая симфония Прокофьева…
Ему пришлось неимоверно трудно, ведь у него не было музыкального образования. Он не умел читать партитуру, все делал по слуху, по памяти. Потому иногда получалось, что не он управляет оркестром, а оркестр ведет его. Критики очень строго отнеслись к опытам Нуреева. Если прямо сказать, не приняли его как профессионала. Я думаю, не каждый великий мастер может выступать в другом амплуа так же гениально. Несомненно, Нуреев был особенной личностью, и он стал бы хорошим дирижером, если бы вовремя начал заниматься этим. Он уже не имел времени и сил научиться, был болен и не мог сосредоточиться более чем на полчаса.
С моим коллективом он выступал во Франции, Венгрии, Америке – дирижировал «Ромео и Джульеттой» Прокофьева. Я сопровождал его в поездках в Италию, Грецию, Францию, Россию и многое узнал о нем. Характер у него был ужасный, скандалил все время. Считал, что все должны воспринимать его как «супер». Это он любил и раздражался, когда ему уделяли недостаточно внимания, не высказывали восхищения».
И все-таки без танца он не мог жить.
В начале сентября 1992 года, несмотря на недавнее обострение болезни, приступил к постановке балета Людвига Минкуса «Баядерка» в «Гранд-опера». Репетиции проводил сидя в шезлонге, иногда уже ночью его отвозили в больницу.
Премьера «Баядерки» 8 октября стала последним триумфом Рудольфа Нуреева. Он собирался сам стоять у дирижерского пульта, но силы покинули его. За спектаклем наблюдал, примостившись на диванчике в ложе у авансцены. Рядом сидели специально приглашенные им Нинель Кургапкина и Юрий Григорович. Все трое некогда танцевали в этом балете на сцене Кировского театра.
После спектакля Лоран Илер и Сильви Гиллем, поддерживая с двух сторон обессиленного болезнью Нуреева, помогли ему подняться на сцену. Зал стоя аплодировал, а министр культуры Франции Жак Ланг вручил ему регалии Командора искусств и литературы.
Меня потрясли, когда впервые прочитала, и потрясают теперь лаконичностью и точностью слова Мишеля Канези, друга и личного врача танцовщика, из интервью газете «Фигаро»:
- Нуреев много видел и испытал на своем веку: нищету, коммунизм и его падение, славу, богатство и, наконец, СПИД. В каком-то смысле артист был олицетворением второй половины XX столетия. Он доказал, что вопреки смертельной болезни можно продолжать заниматься творчеством и создавать шедевры. Рудольф был счастлив до самой последней минуты и любил повторять: «Как хорошо жить!»
Рудольф Нуреев ушел из жизни
6 января 1993 года...