Ген правды Великой Войны,

или Невербальный разговор с Мустаем Каримом

Читатель, Вы никогда не задумывались о том, что жизнь спектаклей подчас протекает по законам человеческого бытия?.. Иные из них существуют спокойно, мерно проживая отмеренный им век, и уходят в назначенный срок. Путь других в силу разных причин обрывается на взлете. Третьи испытывают болезни, очень похожие на те хвори, коими страдает человек, – инфекция, ишемия, астма…
Одни умирают долго, задыхаясь и час от часу слабея; летальный исход судьбы других предопределен, его печать лежит на челе постановки еще при рождении, особенно если роды были мучительными… А уход третьих подобен грому среди ясного неба, он связан с обстоятельствами, которые, по меткому выражению Максима Горького, – «ниже действительности». Скажем, театр в силу разных причин покидает актер, на которого спектакль собственно и ставился, а без него режиссер этой воплощенной на сцене истории спектакля не мыслит, и замену найти практически невозможно… В общем, спектакли, как и люди, уходят, даже те из них, которые относятся к разряду легендарных, каковые в театре берегут, лелеют, продлевая их жизнь любовью, трепетной заботой и вообще всеми возможными способами. Но истинное чудо Театра состоит в том, что иногда они возвращаются…
И особенно значимо то, что в канун 80-летия Великой Победы спектакль «Луна и листопад», в 2006 году поставленный Михаилом Исаковичем Рабиновичем по знаменитой повести народного поэта Башкортостана Мустая Карима «Помилование», практически на 2 года исчезнувший из афиши Государственного академического русского драматического театра Республики Башкортостан, подобно мощному океанскому кораблю, в минувший вторник вошел в родную гавань сцены флагмана русского искусства нашего региона.
В календаре трудов и дней спектакля, которому в октябре исполнится 19 лет, он был сто семнадцатым. И первым после такого перерыва. А дело все в том, что исполнитель одной из главных ролей актер Азат Шакиров вернулся в родной театр и в родной спектакль после армии, отслужив положенное в Ракетных войсках стратегического назначения в Йошкар-Оле. И гимнастерку с «кубарями» времен Сталинградской битвы его лейтенант Янтимер Байназаров носит теперь, по-настоящему понимая, что значит форма защитника Отечества.
В этот вечер в зале был аншлаг, преобладала молодежь – в креслах партера и на балконе сидели старшеклассники 64-й, 69-й и 93-й школ, лицея №6 и студенты Уфимского государственного нефтяного технического университета... Смотрело юношество спектакль очень внимательно, даже не перешептываясь, и аплодировало весьма часто и именно в тех сценах, каковые являются в «Луне и листопаде» ключевыми. Не хочу рассуждать о том, что события специальной военной операции сильно повлияли на сознание молодого поколения, в каком-то смысле дав ему понимание того, каким страшным испытанием стала для людей Великая Отечественная война… По-моему, это слишком очевидно и не требует объяснений. Хочу сказать о другом, а именно о том, что в процессе спектакля, который я смотрела бессчетное количество раз, помня всех исполнителей, печалясь об ушедших, в том числе и навеки (говорю сейчас о самых первых Янтимере Байназарове – Кирилле Ажмякове, Федоре – Галине Ивановне Мидзяевой, Комбриге – Валерии Даниловиче Гринькове), и радуясь удачам и органике тех, кто пришел на смену стоявшим у истоков постановки, думала о том, что с окружавшим меня со всех сторон притихшим племенем младым незнакомым Мустафа Сафич сумел бы найти общий язык, вступив в откровенный подробный разговор. И они бы слушали Поэта, задавая ему неглупые вопросы, смеялись бы в ответ на его изумительный юмор и остроумные замечания и вынесли бы из этой беседы что-то очень и очень важное для себя. Да собственно, этот их разговор и состоялся, даже несмотря на то, что Мустафы Сафича уже 20 лет нет с нами. И я позволю себе некую тривиальность, сказав, что Поэт ушел от нас, оставшись. Справедливость данного суждения подтверждает то, КАК эти девочки и мальчики воспринимали отправленную Мустаем Каримом в долгую жизнь историю про таких же, как они, пацанов и девчушек из далекого 1942-го… И еще я думала о том, что только Мустафа Сафич, соединявший в своем сознании миры и исторические эпохи, титанов греческой мифологии, богов Олимпа и жителей земли, столь похожих в своих суждениях на крестьян из его родного Кляшево, хваткого украинского хлопца и девочку, в венах которой пульсирует кровь детей Пиренейского полуострова, мог создать повесть, сюжет и мелодия которой и доныне отзываются в сердцах читателей, в том числе и читателей уже нового поколения. И в этом смысле спектакль Русского академического театра является неким надежным, пусть и невесомым, мостом между читателем сегодняшнего дня и книгами Народного поэта Башкортостана.
…Те из наших подписчиков, которые помнят публикации «Вечерки», посвященные процессу создания спектакля «Луна и листопад», вряд ли забыли о том, что Михаил Исакович никогда не ставил «датовских» спектаклей. Пока прочитанное не отзовется, не заболит в душе режиссера Рабиновича – сына фронтовика, не вернувшегося с войны, и в свое время мальчика, с любовью воспитанного отчимом, прошедшим Великую Отечественную, МИР не брался за материал, за первооснову, которые чужды ему духовно и душевно. И все его спектакли, в коих звенел натянутый нерв сороковых-роковых – рощинский «Эшелон», «Матросская тишина» Александра Галича, «Отпуск по ранению» Вячеслава Кондратьева, «Луна и листопад» по повести Мустая Карима, – это были осознанные, продуманные и сотни раз взвешенные на весах памяти, совести и боли об ушедших высказывания о «Величайшей ненормальности» (так сам Мустафа Сафич называл войну, и цитата сия приведена в программке возвратившегося в репертуар спектакля). И каждый из них – это очень личностное высказывание Михаила Рабиновича об огненном лихолетье и о судьбе каждого человека, попавшего в круговорот тех страшных событий.
...Уже не стало Мустафы Сафича, которого Михаил Исакович нежно и трепетно любил, восхищаясь мощью дарования и высотой мысли Поэта, и лишь время спустя Рабинович взялся за сюжет, который не отпускал его. Работу над инсценировкой начинал Айдар Хусаинов, а затем к этому процессу приступил сын автора «Помилования» Ильгиз Мустафович Каримов, чьи дыхание и трепетное отношение к тексту своего отца живут в этом спектакле, равно как и интонация Мустафы Сафича. Об этом сказала поднявшаяся в финале на сцену директор Фонда имени Мустая Карима Альфия Каримова. Для семьи Каримовых «Луна и листопад» – один из самых дорогих и значимых спектаклей, связанных с именем Мустафы Сафича. Наверное, потому, что и режиссер Рабинович, и вся постановочная группа, и актеры, занятые в нем, сумели сохранить не просто образ мыслей, чувств, характер и даже в каком-то смысле живой облик Поэта, прошедшего войну и донесшего до нас великую правду о ней. И этот уникальный ген правды сумели передать, протранслировать нам и подлинный мастер Михаил Исакович Рабинович, и уникальный художник Вячеслав Иванович Виданов, насытивший «текст» спектакля деталями, свидетельствующими о том, что параллельно той жизни, которая текла в тылу, на войне тоже шла жизнь, с открытиями, разочарованиями, влюбленностями, выливавшимися в большую подлинную любовь, с болезнями, даже бытовыми проблемами и не прерывавшейся все четыре года тяжелейшей работой, с боями, со смертью, с мучительным ожиданием писем, воспоминаниями о родных, тоской по дому, порывом, выливавшимся в подвиг… Но это все-таки была жизнь! Говорю со слов Мустафы Сафича, который высказал подобные мысли в одной из немногих личных бесед со мной.

Речь о жизни, правдивости и естественности в воплощении которой Михаил Исакович так добивался, работая в репетиционный период с актерами, исполнявшими роли бойцов мотострелковой бригады, ожидающей ухода на передовую!..
Полностью погрузиться, буквально раствориться в этой правде о войне помогает не только актерам, но и зрителям прием (как хотите это назовите), который использовали режиссер Рабинович и художник Виданов в процессе постановки «Луны и листопада». Говорю о видеосъемке, которая активно, логично и очень естественно вплетается в ткань драматического действа, перекликаясь в каком-то смысле с кадрами фронтовой кинохроники, меняя амплитуду событий, придавая им иной размах и мыслями буквально уводя зрителя, сразу же принимающего этот ход, в эпоху Великой Войны. Скажу больше, мощную лирическую составляющую этой потрясающе написанной повести Мустая Карима дарят залу тоже видеоэпизоды, сопровождающиеся удивительной по силе воздействия музыкой Эдуарда Артемьева. И публика, видя тех актеров, которые в форме образца первых лет Великой Отечественной появляются на сцене, а затем на экране, самым естественным образом начинает верить в то, что эти ребята и есть те герои, которые отстояли Москву, защищали Сталинград, а затем оставили свои росписи на стенах Рейхстага…
В спектакле, равно как и в инсценировке, все очень точно, никто из создателей не позволил себе вмешаться в текст Мустафы Сафича, нет, все были предельно бережны и деликатны. И не могу не вспомнить один из пассажей драматурга Григория Горина. Некогда, отвечая на вопросы интервьюера, Григорий Израилевич сказал: «Я потерплю, когда меня сокращают, но Боже мой, только не надо меня ДОПИСЫВАТЬ!» Фраза сия весьма актуальна в связи с тем, что многие постановщики новой волны (в театре ли, в кино ли), даже не попытавшиеся что-либо понять о Великой Отечественной, уже на первом же этапе выплескивают вместе с водой младенца – тот самый ген правды, который был столь дорог и Мустаю Кариму, и Михаилу Рабиновичу!
…В общем, вновь погрузившись в спектакль «Луна и листопад», я вдруг увидела в нем то, что было сокрыто от моих глаз доселе… И мне мучительно захотелось вернуться во времена его рождения и уже с точки зрения сегодняшнего дня порассуждать о тонких символах и метафорах, которыми Мустай Карим наполнил книгу, а Михаил Исакович – действо – о сне Гульзифы (Олеся Шибко), а в повести – лейтенанта Ласточкина; об истории с ложкой; о том, как рифмуются встречи Янтимера с Гульзифой и Нюрой (Ирина Бусыгина), а рассказ Федоры (народная артистка РБ Валентина Гринькова) с судьбой Марии Терезы (Дарья Толканёва) и о многом другом…
…Автор медленного фокстрота «Цветущий май», который звучит в ночь свадьбы Зуха (заслуженный артист РБ Антон Болдырев) и Марии Терезы, а затем в сцене, предшествующей расстрелу Любомира, – Артур Морицевич Полонский. Даты создания произведения разнятся. В Сети есть сведения о том, что композитор написал его в 1948-м. Но мне ближе те материалы, в коих утверждается, что появился он на 10 лет раньше, изначально получив название «Дессау». Рабинович сразу решил, что в сцене расстрела должен звучать радостный довоенный фокстрот, на фоне которого раздается суровый голос комбрига (в нынешнем спектакле – Владимир Кузин), читающего приговор сержанту Зуху. Такой контраст жизни и смерти был совершенно необходим режиссеру, понимавшему, ЧТО есть грань между беззаботной юностью и страшными реалиями войны. Заведующая музыкальной частью ГАРДТ РБ в те поры Людмила Клинушина приносила МИРу разные варианты, но в конце концов он нашел искомое сам, выбрав «Цветущий май» в эталонной записи знаменитого эстрадного ансамбля Бориса Тихонова (аккордеон): Михаил Ланцман (кларнет), Иван Ключинский (тромбон), Алексей Кузнецов (гитара), Александр Розенвассер (контрабас), Борис Миркин (ударные) и сам автор – Артур Полонский (фортепиано). В этом варианте фокстрот, возникающий и на поклоне, когда зал традиционно встает, вытирая слезы и внимая звукам абсолютно счастливой жизни, и вошел в спектакль…