СВЕТЛАЯ НОТА ПЕЧАЛИ

“Жил на свете рыцарь бедный...”

В понедельник, 15 июля, исполнится десять лет со дня смерти нашего друга, коллеги, верного рыцаря "Вечерки" Александра Гайсовича КАСЫМОВА...

Я никогда не беру у авторов "Вечерки" стихи и каждый раз, когда приходит очередной посетитель и просит посмотреть тетрадку с поэтическими опытами, стараюсь его сразу к кому-нибудь перенаправить. Это слишком большая ответственность - работать с людьми, которые пытаются писать лирику.
Истинные поэтические таланты рождаются редко, и как объяснить человеку, начавшему рифмовать строки, что его рукописи никакого отношения к поэзии не имеют? Как найти правильные слова и не обидеть, не ранить его душу? А что, если перед тобой самородок, гений, а ты этого не понял, не разглядел?
В нашей редакции с такими людьми умел общаться Александр Касымов. Нам довелось несколько лет работать в одном кабинете. К Саше вереницей шли люди. Они часами караулили его под дверью, если Касымова не было в редакции. А потом подолгу беседовали. Александр Гайсович времени своего не жалел и щедро тратил его даже на тех авторов, которые писали на уровне "вновь-любовь-морковь".
Все же он был не от мира сего. Неловкий, порой, беспомощный в бытовых вопросах, в разговоре с авторами преображался. Для них, особенно начинающих поэтов, Касымов являлся божеством, непререкаемым авторитетом.
Я была далека от этих высоких материй, "заумных", как мне тогда казалось, бесед, но краем уха слышала, о чем вещает мой сосед по кабинету. И потом в блокноте записывала названия новых книг, имена авторов, к которым благоволил Александр.
Помню, самым мучительным для Касымова было рано встать и вовремя прийти на работу. Он почти всегда опаздывал на планерки, виновато улыбался, извинялся, а на следующий день снова опаздывал. Один из первых освоил интернет, просматривал все новости ночью, а на следующий день приносил блестящие по исполнению и глубокие по содержанию обзоры, в которых говорил и о политике, и об искусстве, и просто о жизни. Моментально откликался на события, которые волновали всех. Потом целый день тер красные от ночных бдений перед монитором глаза.
Теперь, спустя много лет, мы с горечью понимаем, что второго Касымова больше не будет. Думаю, ему было трудно приспособиться к прозе нашей жизни. Теперь он свободен от правил, условностей и отдыхает душой в мире, более совершенном, чем тот, в котором пока остаемся мы...


* * *
Он был высокий, худой, взлохмаченный, нескладный, с какой-то подпрыгивающей походкой. Но все эти внешние несуразности растворялись, исчезали, когда Александр Касымов начинал говорить. На редакционной ли планерке, на лестнице ли, где мы раньше курили, или в дружеской компании.
Он был человеком энциклопедических знаний. Особенно блистательно Касымов знал современную литературу. Его критические статьи удивляли глубиной, свежестью взгляда, тонкой аналитикой. Если мне нужно было узнать, что интересного появилось в последнее время в толстых журналах, я подходил к Александру. И получал обстоятельный, развернутый ответ. Он прямо-таки сыпал изданиями, номерами, названиями повестей и рассказов. Я и десятой доли этого литературного потока усвоить бы не сумел. А он, видимо, читал (и писал) ночи напролет. Может, чувствовал, что судьбой ему отведено очень мало времени...



* * *
Александра Касымова я почитала как человека очень серьезного, фантастически эрудированного и, общаясь с ним, находилась в постоянном напряжении: очень уж не хотелось попасть впросак, опозориться перед таким умницей.
Но так было до корпоративной вечеринки, организованной в честь Нового года. Народ веселился вовсю. А Саша сидел за столом спокойно, философствуя о суетности жизни.
И тут зазвучало танго. Касымов как-то встрепенулся, резко вскочил и протянул мне руку, приглашая на танец.
- Нет! Не умею танцевать танго, - пыталась я сопротивляться.
- Я тоже! - коротко бросил мой кавалер. - Справимся. Надо только вспомнить, как это делается теоретически...
Не знаю, то ли он лукавил, говоря, что новичок в этом... Но во время танца я почувствовала: меня ведет профессиональный партнер. Наше зажигательное танго покорило всех. А я с тех пор перестала бояться Касымова, благосклонно внимавшего мне во время наших бесед...



* * *
"Графоманское, но от души..." - так порой отзывался о творениях авторов "ВУ" Александр Гайсович. Без тени пренебрежения и сарказма. А сколько приходило к нему более-менее "оперившихся" и совсем "желторотых" поэтов и писателей!..
Так уж получилось, что в начале 90-х судьба свела в маленькой комнате, под одной крышей (читай - за одной дверью) сотрудников разных служб редакции. Здесь была своего рода "приемная" отдела писем, где я, в те поры учетчик (назвали же должность!), встречала посетителей - жалобщиков, "благодарных" читателей и прочих ходоков. А еще там стоял стол, за которым сидел завхоз Анис Ибрагимович, и за спиной оного находилась заветная дверь склада-кандейки, где хранились "материальные ценности" газеты.
И вот появился в нашем кабинете еще один жилец - утонченный философ, литературный критик и эссэист Александр Гайсович Касымов... Первое время он просто немел, когда в "письма" приходили громкие, часто скандальные, как он выражался, "тетки". Однажды такая посетительница, которую обидели в собесе, чуть заикой его не сделала - лишь открыв дверь, со всей дури грохнула по столу своей клюшкой и завопила: "Вы должны!"
Но больше всего эстета Касымова коробило то, что Анис Ибрагимович или водители таскали через его голову автомобильные покрышки, крылья, аккумуляторы и прочие габаритные предметы. Александр Гайсович стоически молчал, дышал учащенно, но продолжал читать опусы своих графоманов.
Я диву давалась тому, как у него терпения и сил хватает разбирать "фолианты", написанные от руки, а еще уносить домой пачки "произведений", дабы работать с ними и по ночам. А потом он вновь встречался с авторами и спокойно, деликатно анализировал их труды.
"Александр Гайсович, Вы хоть чайку попейте", - иногда не предлагала, а просила я, чтобы Саша сделал перерыв и чуточку отдохнул. "Спасибо", - неизменно вежливо отвечал Касымов и... Чай остывал в кружке, а ученый мой сосед в это время был, как всегда, где-то далеко. Может, углубился в "Литальманах", а может, корпел над очередным номером своего журнальчика "Сутолока", оставаясь в одному ему понятном мире...