седьмой день

Мы не сразу поймем, кого потеряли...

В пятницу, уже практически ночью, я обнаружила непринятый вызов от Салавата Ахмадеевича. И, посчитав, что отзваниваться в столь поздний час просто неприлично, отложила разговор до начала следующей рабочей недели. Была уверена: искал меня композитор с одной целью - напомнить о концерте, идею которого родили мы совместно, долго обсуждали, переносили сроки, в конце концов месяцем старта избрав октябрь. Во всем, что касается творческих планов, Салават был человеком активным и постоянно напоминал мне о необычной акции, которая должна пройти под эгидой Благотворительного образовательного фонда “Мархамат”. А в понедельник, в половине девятого утра, мой мобильный “распелся” прямо в автобусе, и я, в тесноте исхитрившись достать его из сумки, похолодела, прочитав сообщение: “Умер Низаметдинов”...
...Меня не покидает чувство, что проводили его как-то скомканно, торопясь и уложив панихиду в каких-то полчаса... Я не услышала многих из тех, кто пришел проститься с Салаватом Ахмадеевичем, специально приехал из других городов и, зная его и любя, мог бы сказать о выдающемся Мастере то, что было особенно важно, но не прозвучало в эти скорбные минуты. Мне, точно воздуха, которого недоставало всем, катастрофически не хватало музыки композитора Низаметдинова. Одна должна была звучать - живая, трепетная, полная драматизма и любви. Звучать, несмотря ни на что - конец июля, отпуска, отсутствие каких-то исполнителей...
И целый день лил дождь. Земля оплакивала лучшего из своих сынов.


“Тики-тики-так”

Почему-то в голову лезут разные даты - те, что запали в память из курса истории музыки. Чайковский ушёл из жизни в 53 года, Глинка - в 52, Гершвин прожил 38 лет, Моцарт не дожил до 36, а Шуберту был 31 год, когда на венском кладбище упокоился он недалеко от своего кумира Бетховена, которому исполнилось только 56...
Но одно дело - говорить в прошедшем времени о том, что тяжёлые обстоятельства жизни, коварные болезни, непонимание окружающих (и куда они только смотрели!) довели великих родителей музыкальных шедевров до столь ранних уходов из нашего мира и не дали нам наслаждаться плодами их вероятного наследия... И совсем другое - видеть, чувствовать, как из человека, живущего рядом с тобой, брызжет музыка, как он строит планы, говорит с одинаковой нежностью о младшей дочке и новой опере... И вдруг всё это останавливается “пробкой” оторвавшегося тромба на 57-м году!.. И в этой точке, нелепой и никому не нужной, соединяются фолианты и sms-ки, прошлое и настоящее, век и секунда. А ЗВУК ОСТАЁТСЯ, потому что он живёт во времени.
Вообще-то, я собиралась сказать не об этом. Ушёл Композитор Салават Низаметдинов. Не думал и не собирался, но так получилось. Успел много, но далеко не всё, что задумал. Планировал постановку восьмой по счёту оперы, которую, конечно же, считал своей лучшей из пока написанных. Переживал, и сильно, за состояние современной ему культуры в родной своей Республике Башкортостан и в самом любимом на свете городе - Уфе. Радовался и гордился поддержкой Президента. С удовольствием заполнял пробелы в техническом оснащении своего очень скромного рабочего места на четвёртом этаже общежития Академии искусств. Тонко чувствовал, с кем ему можно говорить на одной волне, а кому закрыть дорогу к своему сердцу. Набедокурил по жизни тоже немало, но это уж свойство широких натур. И очень не любил, когда разбазаривают время, поэтому сам был чрезвычайно пунктуален. И ещё - очень трудолюбив.
Творчество “по расписанию” - добродетель далеко не каждого. Представьте, что у вас свободный график, и вы можете прийти на рабочее место или нет, можете начать делать что-либо в девять утра или после обеда, а можете и вовсе взять выходной, когда захотите. И вообще, вы - заслуженный деятель искусств Российской Федерации и Республики Башкортостан, лауреат Международных конкурсов и Государственной премии. Имеете право... Но Салават, с детства приученный к дисциплине и трудолюбию, а также приобретший “методом проб и ошибок” некоторый опыт, не позволял себе вольностей, связанных с творчеством. Все, кто с ним когда-либо работал в команде в качестве секретарей и режиссёров, менеджеров и водителей, артистов и бухгалтеров, знают эту его привычку - поторапливать.
В последнее время он спешил как-то особенно целенаправленно. Когда мы второй раз вычитывали книгу его воспоминаний с говорящим названием “Исповедь”, когда методом описания фотографий вставляли их в нужные фрагменты уже оформленного монолога с помощью жены Разиды и секретаря Ксюши, он нервничал и говорил: “Надо издавать скорее”. “Нет, - парировала я. - Надо не скорее, а покрасивше. Уж коли ты не можешь её увидеть, она должна быть особенно яркой визуально”. Мы представляли эту книгу с его фотографией на твёрдой обложке, мысленно листали глянцево приятные листы, смеялись над прикольными заголовками и спорили над острыми высказываниями. Не могу представить, что он не возьмёт свою книгу в руки. Только абсолютно уверена в том, что она увидит свет и понадобится многим людям.
Уже довольно давно мы выпустили вместе с учеником и другом Салавата Дмитрием Буровым аудиодиск для незрячих, который включал рассказ о его жизни и фрагменты из произведений в разных жанрах - опер и инструментальных пьес, песен и хоровых миниатюр. Диск понравился и даже на Всероссийском конкурсе получил какую-то премию. Заканчивалась же “пластинка” так:
“Он чувствует свое время как чуткий инструмент и возвращает нам его в художественных образах своих мелодий. И пусть жизнь не всегда добра к Салавату, все-таки он - ее любимчик, ведь именно она ему нашептала: “Все будет тики-так”.
...Только теперь поняла, куда он так торопился. Вот и ещё один урок от Салавата Низаметдинова о ценности времени. Жестокий, но доходчивый. Хотя он же знал, что “тот, кто любит, всегда огорчает”. Это слова из его песни “Тики-так”, которую Салават пел сам на своих авторских вечерах. Пел легко и с юмором, как умел. Жизнь же сыграла с ним свою игру в самый неожиданный момент. И с нами тоже, потому что мы ещё не в состоянии понять, кого потеряли...

Талант огромного масштаба

Уход Салавата Ахмадеевича - большая потеря для музыки, искусства, и не будет преувеличением сказать - для всего башкирского народа.
Салават Низаметдинов был личностью огромного дарования и огромного масштаба. Степень ее значимости для башкирского искусства ещё предстоит оценить потомкам. Но уже сегодня ясно, что это был человек, незаурядный во всех отношениях; человек предельной честности в работе, в творчестве, в общении с коллегами, друзьями. Он был невероятно отзывчив, доброжелателен и искренен.
Тяжело осознавать, что его уже нет среди нас. Но я уверен, что Салават Ахмадеевич навечно останется в наших сердцах, в наших мыслях, в нашем сознании - своей музыкой, своим искусством, тем особенным миром, который он создал в своих творениях. Я убеждён, что творчество композитора Низаметдинова - одна из самых ярчайших страниц башкирского искусства.


Прекраснодушный, трепетный романтик

Невозможно, просто невозможно поверить! Как, оказывается, хрупка человеческая жизнь...
Весть об уходе нашего друга, выдающегося композитора Салавата Низаметдинова прозвучала, пусть это не покажется тривиальным, как гром среди ясного неба. Память почему-то среагировала первой, откликнувшись на страшную потерю мелодиями из его опер, кантат, вокальных циклов, симфонических произведений... В голове звучало из оперы “В ночь лунного затмения” - “Солнце макового цвета рано утром вижу я. Или это, или это - щёчка левая твоя?”. Ее сменяло “Бессмертны мы с тобою, Зубаржат”... Затем всплыло - “Я читал тебе Бодлера...” А дальше накрыло с головой низаметдиновское из вагантов... И еще - Сократ, Омар Хайям, Лермонтов, Есенин из “Мементо”, Мелодия из “Женских портретов”... И всё - поётся, и всё - в сердце, звучит, радуя и бередя душу.
В день прощания с ним многие у себя дома слушали его музыку. Плакали, вспоминали, отказываясь верить реальности...
...На спектакль “В ночь лунного затмения” часто приходила молодежь - мне как-то довелось пообщаться с целым мальчуковым классом, побывавшим на этой потрясающей опере Салавата Ахмадеевича. В начале нашей беседы они даже не знали, кто такой дирижёр, а в конце мы с ними пошли за кулисы - знакомиться с “дяденькой, который сочинил музыку”. И парни, выстроившись в ряд, по очереди прикасались к Салавату... Ведь ему так важны были тактильные ощущения!
Множество раз доводилось мне наблюдать, как те же неподготовленные юные зрители буквально замирали, когда Дивана - Фанави Салихов, выбираясь из-под руки своей матери Танкабики, произносил, услышав вопрос братишки Ишмурзы: “Не эта ль песня?”, своё жалобное - “Мама!..” И я видела, как лица впервые попавших в театр юнцов прямо на глазах, в момент звучания оркестрового послесловия, становились светлее...
А на авторских концертах Салават пел. Пел про жизнь, пел своё “Тики-тики-так”, и мы вспоминали студенческое общежитие, Радика Гареева, который учил Низаметдинова жарить картошку... на воде (масло-то у бедных студентов водилось не всегда). И пели его песни лучшие артисты, и залы были полны почитателей необыкновенного таланта Мастера.
Наивный финал его оперы “Наки” о светлом мальчике-спасителе - свидетельство страстного желания Салавата передать нам веру в то, что чудесное преображение столь несовершенного мира возможно. Простодушный, прекраснодушный романтик...
Почему-то хочется попросить у него прощения. Может быть, мы что-то делали не так, мало общались, недосказали друг другу добрых слов? Не возвратили ему всей любви, которой он щедро делился с нами? Кажется, всё, что он дарил нам в нотах - да, это о ней... Символично, но последнее, что он успел дописать, - опера “Я люблю тебя”.
Салават, мы любили тебя! Прости нас...


Дар тонко чувствовать

Салават Низаметдинов был знаковой фигурой в нашей культуре и как композитор, и как общественный деятель. Он считал музыкальное пространство республики своим, личным делом, требующим где-то заботы, где-то хозяйской руки, и всегда - уважения к людям искусства.
Салават очень переживал по поводу всех перипетий культурной жизни и активно влиял на её развитие. Он был человеком неравнодушным и тонко чувствующим, что слышно в его музыке.
Сам являясь примером трудолюбия, настойчивости в достижении целей, он поддерживал композиторов, поддерживал тех, в ком ощущал искру Божию. Невзирая на свой недуг, он создавал клавиры и партитуры, писал песни и оперы, руководствуясь высокими принципами профессии композитора, заложенными его учителями, среди которых особое место занимал наш общий педагог в Уфимском государственном институте искусств - Евгений Николаевич Земцов.
Безусловно, время расставит всех нас, композиторов, по своим местам, само определит, кто останется классиком нашего века, кто уйдёт в небытие. Думаю, Салават будет в числе первых, ведь его музыку любят искренно и простые слушатели, и знатоки. Как автор оперы “В ночь лунного затмения” и многих прекрасных песен он уже стал нашим достоянием.