Три цвета времени

Не случайно в заголовок материала, посвященного замечательному акварелисту, заслуженному художнику Республики Башкортостан, лауреату Государственной молодежной премии РБ имени Шайхзады Бабича, члену Санкт-Петербургского общества акварелистов (что само по себе уже почетно – холодноватые, не склонные к восторгам дети Северной Пальмиры мало кого пускают, а уж тем более приглашают в свой тесный круг) Лейсан Рахматуллиной, я рискнула вынести название книги, написанной уникальным автором Анатолием Виноградовым, некогда, кстати, служившим в авиации, о талантливейшем мастере пера Анри Бейле, известном всему миру под псевдонимом Стендаль.
Сначала я поясню, чем вызвано нынешнее обращение к творчеству Лейсан Зуфаровны, а уж потом вернемся к сути романа о писателе, который вошел в число моих любимых, и к тому, что общего у творца романа «Красное и черное» и у уфимского тоже талантливейшего мастера акварели. Начнем с того, что на 19 августа, а это ближайший понедельник, друзья, выпадает особая дата, связанная с биографией Лейсан Рахматуллиной, в чьем послужном списке уже более двадцати экспозиций – республиканских, региональных, всесоюзных, всероссийских и международных, вот и совсем недавно она отметилась участием в Межрегиональной художественной выставке «Круг света», которая проходила в Челябинске.
И вот в канун юбилейного для давнего друга «Вечерней Уфы» дня я не могла не вспомнить невероятную по масштабу представленного и протранслированного зрителю персональную экспозицию Лейсан, которая в ноябре-декабре минувшего года проходила в художественной галерее «Ижад», получив название «На одном дыхании». Название символичное – уже тем, что акварель, которая в силу своих особенностей пишется очень быстро, требуя от автора максимальной концентрации, это не холст, к которому мастер, работающий в технике масляной живописи, может вернуться и через какое‑­то время и что-то поправить и дописать, а тончайший лист бумаги, иногда обильно смоченный, пропитанный влагой, а иногда до звона сухой, и водяные краски, коих касается кисть, оживающая в руках творца нового мира, возникающего на девственно чистом пространстве – в этом смысле практически любой художник близок к Создателю. Так вот – акварель пишется… на одном дыхании. Некогда незабвенный, великий Василий Лесин, непревзойденный акварелист, живописец, заслуженный художник России и Башкортостана, коего Лейсан почитает, и поныне сверяя свои ощущения, мысли и идеи по шедеврам мэтра, по учению Василия Николаевича, который на одной из зональных, кажется, выставок сказал: «Работы Рахматуллиной – мощные, очень качественные, безусловно талантливые, при всей своей фундаментальности вызывают ощущение того, что они написаны на одном дыхании. Будто р-р-раз и… родилось! А зрителю, быть может, и не обязательно знать, какой труд стоит за этим. Умный сам поймет, а объяснять неумному – только время тратить…»
И про невероятную выставку в «Ижаде» я вспомнила не случайно – это все ложится в заголовочную канву. Начнем с того, что экспозицию ту собирала, учитывая каждый штрих, каждый оттенок, каждую смысловую деталь, лучший специалист, просто мастер в этой непростой науке, которая, положа руку на сердце скажу – сопоставима с подлинным искусством, заместитель директора Башкирского государственного художественного музея имени Михаила Нестерова по науке, специалист, обладающий фундаментальными знаниями, человек с прекрасным художественным вкусом, умница и подлинный талант Светлана Владиславовна Игнатенко. Когда Светлана Игнатенко сама колдует над экспозицией, то это значит, что выставка однозначно будет иметь успех. Теперь я уже научилась видеть, кто трудился над подачей образцов творчества того или иного мастера, то есть «чуять руку». И та экспозиция в «Ижаде» сама по себе была произведением искусства. Светлана Владиславовна в течение нескольких дней до темноты шаманила в черниковском филиале БГХМ, занимаясь свое­образным камланием. И в итоге северная часть города получила настоящий перл, обе части которого – и жемчужина, и благородный металл (экспозиция авторства Игнатенко), то есть – белое золото, обрамлявшее драгоценное зерно перламутра, были равноценны, и их слияние вызывало у всех – от трогательных дилетантов до истинных знатоков – настоящий восторг.
Так вот, возвращаясь к книге о Стендале писателя-биографа Анатолия Виноградова, изначально вынесшего в название своего труда о великом французском романисте те три краски, которые стали основополагающими в книгах Анри Бейля – «Красное и черное» и «Красное и белое». И каждый из этих цветов символизировал в творчестве писателя следующее: красный – это не только кровь, которая проливается в ходе военных сражений, но и цвет свободы, фронды, толпы, поднявшейся против тирании; белый – это знак чистоты, невинности, и в то же время он указывает на так называемую белую кость, дворянскую касту, приблизиться к которой, попав в светское общество, стремится одиночка из народа, несчастный выскочка, парвеню – вспомните, сколько низших армейских чинов в период наполеоновских войн благодаря своим подвигам на поле брани вдруг были вознесены императором на верхние ступеньки иерархической лестницы; а черный – это цвет монашеской сутаны, капюшона иезуита, мрачных тюрем и подвалов монастырей, в конце концов – это оттенок самых потаенных уголков души того, кто задумал нечто неправедное, переходящее в подлинное злодейство, то есть пучину человеческих страстей.
Безусловно, эта стендалевская палитра никакого отношения не имеет к нашей героине. Но вот минимализм сей при всем многоцветье палитры Стендаля, являясь неким ориентиром в движении мысли писателя, за которой, изучая его творческое наследие, мы неустанно следим, близок Лейсан Рахматуллиной самим принципом того, что о многообразии подлунного мира можно поведать людям, взяв на вооружение законы сдержанности и простоты.
Так в жизни Лейсан случилось, что в какой-то момент ее формирования как художника судьба свела уроженку села Аккузево из Илишевского района с известным мастером, народным художником Башкортостана Зуфаром Гаяновым. В те годы девушка, учась на худграфе БГПИ (ныне БГПУ имени Мифтахетдина Акмуллы), когда для студентов ее курса пришло время серьезно погрузиться в тонкости техники масляной живописи, попросила разрешения вместо этого вплотную заняться акварелью. Подумав, руководство разрешило ей это, а глава в те поры Союза художников Башкирии великолепный график Эрнст Саитов посоветовал Лейсан отнести работы талантливому художнику Зуфару Гаянову, в тот период – директору БГХМ, известному акварелисту. И юная Лейсан регулярно приносила на погляд Зуфару Гаяновичу свои творческие опыты. В итоге мастер Гаянов стал и руководителем дипломной работы выпускницы худграфа. Насколько мне известно, разговора о том, что иной сюжет можно создать с помощью минимальных средств, и он от этого не потеряет, а однозначно выиграет, у них не было. Уже много позднее вдова Зуфара Гаяновича, ушедшего из жизни рано, Роза Габдулхаевна, придя на выставку Лейсан «На одном дыхании» и оценив масштаб экспозиции, рассказала автору «персоналки» о том, что ее супруг некогда исповедовал открытый им закон трех цветов, используя который он создавал акварели в последние годы своей жизни (знаю, что в это время он отдавал должное произведениям мастеров китайской живописи, исповедуя в своих последних листах принципы и творческий метод творцов из Поднебесной).
Самое поразительное то, что даже минимальное и не слишком длительное общение собратьев по школе, вкусу и творческой направленности может каким-то невероятным способом транслировать идеи учителя в сознание и душу учеников, тех, кто умеет смотреть с мэтром в одну сторону, безусловно, созерцая величие, красоту и незыблемые ценности мира. Я это к тому, что Лейсан, начинавшая свой путь в искусстве с желания запечатлеть на пространстве листа все многоцветие красок сущего, мало-помалу пришла к пониманию того, что на излете дней открыл для себя Зуфар Гаянов. Рахматуллина – очень тонкий, думающий художник, сокровенный человек, для которого любое явление, любое движение сокрытой от глаз жизни человеческого духа, любая линия, начиная от линии горизонта, любое состояние природы, будь то дождливое лето 2024 года; брошенные на байкальском острове Ольхон барки и суда; сиротливые «ежики» перекати-поля; праздничные подсолнухи в палисаднике старого дома, испускающего под гнетом времени дух; распахнутые деревенские ворота, ведущие – кого-то в детство, а кого-то на дорогу, которая уходит в никуда; розоватые в свете летнего заката стрелки чеснока; вспыхивающая пламенем алая гроздь калины; крылья мельницы, свершающие вечный круг на древней кижской земле, омываемой водами Онежского озера, есть не некие, а вполне реальные знаки, символы, доносящиеся до художника отзвуки старинной летописи, созданной до начала времен… Она считывает всё, внимательно прислушиваясь к тому, что нашептывают из тех эпох голоса седых ведуний. Да и сама видит иные из аллегорий, дарующих происходящему ныне иной объем. Глаз у нее острый. И, безусловно, чрезвычайно внимательный. Ни одна деталь не останется незамеченной.
«Теория трех цветов» (назовем это так), к которой пришла со временем Лейсан, отнюдь не подсушила ее палитры, напротив, сыграла свою роль. Говорю о том, что в литературе называют «эффектом перевернутого бинокля» – незначительные, казалось бы, некогда детали по прошествии времени увеличились в разы, а то, что казалось огромным и дышало самой жизнью, дни спустя потеряло объем и заняло свое законное место среди явлений второстепенного порядка. Не знаю, как она умеет все это, читатель, но меня поражает сей дар художника Рахматуллиной – открыть зрителю то, мимо чего он традиционно проходит, не замечая ценности бытия в прозрачной былинке, в солнечном лучике, отразившемся в воде, и в хрупком с полупрозрачными лепестками цветке нарцисса, единственном в это непростое лето выстоявшем в поливаемом ливнями и обдуваемом холодными ветрами саду… Не стану говорить о том, какие цвета несет на своем флаге акварелист Рахматуллина. Позволю себе лишь отметить, что каждый из них под ее кистью прекрасен и самодостаточен, будь то аквамарин, позволяющий нам увидеть и оценить масштаб небесного свода, мерцающий бликами изумруда зеленый, открывающий зрителю вход в сады Эдема, или пятьдесят оттенков серого, которые стали явью для Лейсан в нынешнее лето, бесконечно рыдающее и проливающееся слезами на дом, появившийся у нее недавно в одном из уголков под Уфой… А с этим домом появился у Лейсан и небольшой дивный сад, благодаря которому поклонники творчества Лейсан Зуфаровны, а их немало, получили возможность новым взором оценить прелесть пионов, все оттенки белого и розового которых Лейсан спешит запечатлеть в период их цветения… Об этой уникальной способности акварелиста Рахматуллиной, которой дано посредством деталей, цвета протранслировать зрителю целую историю, подарив ему законченный сюжет и передав атмосферу увиденного глазами автора – эпизода, явления, нюанса, в свое время очень точно сказала искусствовед Валентина Мефодьевна Сорокина, вспомнившая слова истинного мастера искусства графики Анны Петровны Остроумовой-Лебедевой: «Кисть тогда любит художника, когда на ее кончике живет душа». Это точно про Лейсан, которую при ее немногословности отличает невероятная широта души и умение на многое взглянуть… сердцем. И мне вспоминается знаменитая формула выдающегося профессора, ученого, литературоведа, знатока творчества Достоевского Ромэна Гафановича Назирова, пытавшегося внедрить в не очень ясные умы студентов-филологов на лекции, касающейся поэтических тропов, знаменитую формулу: «символ-аллегория-знак». Великую назировскую науку мы, в поры учебы в БГУ абсолютные обалдуи, не оценили. Понимание пришло гораздо позже. А вот Лейсан, которая училась в другом вузе и такие истины постигала самостоятельно, как подлинный художник, открыла ее для себя сама. Она буквально во всем идет автономным путем, сверяя свои «маршруты» и обретения по образцам тех мастеров, коих для себя внесла в сонм великих, например, по произведениям уже упомянутого выше, высоко чтимого и мной Василия Николаевича Лесина… И еще: в ней, в ее характере и отношении к миру удивительным образом сочетаются такие понятия, как «возвышенное и земное». Обладая даром увидеть некий знак истины, прекрасного, уникального в мельчайших деталях и поднять это до высот кульминационной выразительности, перерастающей в символ, она в то же время измеряет свое открытие, завоевание, находку (называйте, как хотите) понятиями житейских, подчас даже приземленных истин, порой удивляя меня своими умозаключениями. Мы знакомы уже много лет, и каждый раз, вглядываясь в ее новые листы, восхищаясь и не узнавая, казалось бы, такую знакомую мне невысокую женщину со стальным стержнем внутри, я думаю о том, что в этой смене ее состояний и перевертышах мир истинной Лейсан открывается мне в цветах небесной тверди с рахматуллинских акварелей; в алой грозди истекающей горчащим соком калины; в бесконечном зеркале Онежского моря и в ярких чашах, вкус душистого чая в коих и по сию пору ощущает на своих губах девочка, родившаяся в илишевском селе Аккузево… Та девочка, которая, когда время пришло, стала подлинным мастером любимой ею акварели. То есть для меня возвышенное в этом поединке своеволий взяло верх, став судьбой Лейсан Рахматуллиной. Судьбой настоящего художника.