Третий путь Великого Руди на Голгофу

К XXV Международному фестивалю балетного искусства имени Рудольфа Нуреева

В сорок пять лет Нуреев становится директором балета театра «Гранд-опера», но продолжает выступать в классическом и современном репертуаре, гастролировать по всему миру.
Он не позволял себе простудиться, получить травму, следил за весом – делал все, чтобы сохранить себя для сцены. Говорил, что прекратит танцевать, когда публика перестанет ходить на него. Но в глубине души знал, что этого никогда не случится.
Тем не менее еще в конце 70-х годов в прессе стало проскальзывать: лучшее, чего достиг Нуреев в танце, позади.
…Эта встреча с Гербертом фон Караяном была мимолетной. После традиционного обмена приветствиями Рудольф посетовал на недолговечность профессии танцовщика. В ответ Караян сказал:
- А вы идите в дирижеры – они долго живут!
Великий маэстро, вероятно, пошутил, но Нуреев воспринял совет всерьез. Он хотел долго жить, мечтал танцевать до последнего вздоха и умереть прямо на сцене. Готов был ухватиться за соломинку, лишь бы она связывала его с театром, музыкой, творчеством.
Профессия дирижера стала для него целью, которой он должен достичь во что бы то ни стало. Это был третий и самый мучительный путь Рудольфа на Голгофу. Предыдущие два, по его собственному признанию, танец и хореография.
«Одним талантливым дирижером стало больше: дирижерскую палочку в руки взял известный танцовщик Рудольф Нуреев», - восклицала в запале сенсации западная пресса. Но профессионалы, критики высказывались осторожнее. Все было не так просто. Каждому выступлению предшествовал длительный и упорный труд, многочасовые изнурительные репетиции. Выручала необыкновенная природная музыкальность Нуреева.
Осваивать азы новой профессии он начал в Вене. «Приезжай, - позвонили ему, - у нас есть оркестр, мы тебе даем 13-14 репетиций для подготовки репертуара. Посмотрим, что получится». Рудольф считал, что получилось.
Здесь же, в Вене, в июне 1991 года он впервые встал за дирижерский пульт с оркестром Пале-
Аусберг.
В репертуаре произведения любимых композиторов: «Аполлон Мусагет» Стравинского, «Серенада» Чайковского, симфония Гайдна «Охота», два концерта Моцарта, Третья симфония Бетховена, Первая симфония Прокофьева. Выступил в Греции, Италии, а вскоре уже репетирует в Болгарии с оркестрами Пловдива и Русе – «Спящую красавицу» и «Щелкунчика».
– У меня хватило времени сделать пролог, па-де-де и второй акт «Щелкунчика», который для меня очень важен. Он самый магический, - рассказывал Нуреев корреспонденту газеты «Культура» в Париже Виктору Игнатову, получившему счастливое согласие великого танцовщика на интервью.
Нуреев восстанавливал свою версию балета «Ромео и Джульетта» в «Гранд-опера», и беседа проходила прямо на сцене в антракте между первым и вторым актами, в часы репетиции. Тогда же маэстро признался, что ему хотелось бы поработать с российскими оркестрами.
Разговор происходил в январе 1992 года, а уже в марте Рудольф Нуреев приехал в Казань, чтобы дирижировать музыкой Прокофьева к балету «Ромео и Джульетта», выступая с оркестром местной филармонии.
Как и во многих других поездках, Рудольфа Нуреева сопровождал один из первых его наставников по новой профессии венский дирижер Владимир Кираджиев. В феврале 1995 года автору этих строк посчастливилось встретиться с ним в Казани в Татарском театре оперы и балета имени Мусы Джалиля на Международном Шаляпинском фестивале. Беседовали в антрактах между действиями оперы «Риголетто». Мне было интересно услышать мнение человека, который общался с Нуреевым в последние месяцы его жизни.
Владимир Кираджиев в оценках и высказываниях был откровенен и, мне показалось, несколько беспощаден. Но это, видимо, свойство человека, воспитанного на Западе. Мы, россияне, с нашей почти языческой склонностью обожествлять своих кумиров не столь способны на подобную прямоту.
- Когда Нуреев решил заняться дирижированием, - рассказывает Владимир, - ему посоветовали обратиться ко мне, моему оркестру. Мы стали репетировать, он взял несколько уроков у профессоров Венской консерватории, начал выступать. Дал два концерта во дворце музыки Пале-Аусберг. Ему было неимоверно трудно, ведь у него не было музыкального образования, он не умел читать партитуру, все делал по слуху, по памяти. Поэтому иногда получалось, что не он управляет оркестром, а оркестр ведет его. С моим коллективом он выступал во Франции, в Венгрии, в Америке. Выбрал «Ромео и Джульетту» Прокофьева. Критики строго отнеслись к его дирижированию. Если прямо сказать, не признали его как профессионала. Я думаю, не каждый великий мастер может выступать в другом амплуа так же гениально. Несомненно, Нуреев был особенной личностью и стал бы хорошим дирижером, если бы вовремя начал. Я сопровождал его в поездках в Италию, Грецию, Францию, Россию и многое узнал о нем. Характер у него был ужасный, скандалил все время. Считал, что все должны воспринимать его как супер. Это он любил и раздражался, когда ему уделяли недостаточно внимания, не высказывали восхищения.
Да, в последние годы неуравновешенность и непредсказуемость нуреевского характера усугубились болезнью. Продирижировав в Казани, он уехал в Санкт-Петербург, чтобы дать концерт в честь дня своего рождения (17 марта). Но неожиданно почувствовал себя плохо, температура поднялась до сорока, и его отправили самолетом в Париж. Поставили диагноз: перикардит, сделали срочную операцию.
Состояние Нуреева было катастрофическим. Его друг и личный врач Мишель Канези, практически не разлучавшийся с танцовщиком с 1984 года, решил, что тот умирает, и предложил новое лечение. Но помогло не лекарство, а искусство.
Пришла телеграмма из Нью-Йорка, предложили дирижировать в «Метрополитен-опера» балетом Прокофьева «Ромео и Джульетта». Премьера назначена на 6 мая 1992 года. Врачи и медсестры клиники решили: к этому времени поставим Руди на ноги. Из Нью-Йорка приходили тревожные телеграммы: отменять спектакль или нет? Ни в коем случае, отвечал Канези, сейчас это единственное, что связывает его с жизнью. И чудо произошло.
Нуреев прилетел в Нью-Йорк за десять дней до спектакля, по утрам репетировал с оркестром. Он очень волновался: на этой сцене ему множество раз рукоплескали как божественному танцовщику, теперь ему хотелось предстать в новом качестве.
Публика устроила овацию Нурееву-дирижеру и исполнителям главных партий – Сильви Гиллем и Лорану Илеру. На следующий день Анна Киссельгофф, постоянный обозреватель балета самой влиятельной газеты «Нью-Йорк таймс», опубликовала рецензию, найдя добрые слова, из которых было ясно, что событием его дирижирование не стало.
А через несколько дней он снова в Казани – на VI Международном фестивале классического балета, в театре имени Мусы Джалиля, дирижирует «Щелкунчиком» Чайковского. Машу танцевала Надежда Павлова. Все прошло успешно. Нуреев серьезно готовился к спектаклю. Репетировал с оркестром театра еще в марте, когда приезжал в Казань для выступления в филармонии. Он ходил в балетный класс, особых замечаний не делал, но очень внимательно наблюдал. Дирижировал так, как может дирижировать человек, знающий балет из самых глубин, от А до Я, до малейших нюансов. Очевидцы назвали дирижирование грандиозным, а танцовщики рассказывали, как приятно танцевалось, какие комфортные были темпы, музыка звучала «под ноги». После спектакля Нуреев хорошо себя чувствовал и даже дал пресс-конференцию для журналистов.
И все-таки без танца Нуреев жить не мог. В начале сентября 1992 года, несмотря на недавнее обострение болезни, приступил к постановке балета Минкуса «Баядерка» в «Гранд-опера». Выбор был не случаен. Именно в этом балете он некогда исполнил одну из первых ведущих партий в Кировском театре. В роли Солора покорил Париж летом 1961 года. А через несколько лет, поставив третий акт «Баядерки» в «Ковент-Гарден», дебютировал как хореограф.
На постановку в «Гранд-опера» ушло три недели. Репетиции проводил, сидя в шезлонге. Иногда, уже ночью, его отвозили в больницу, а утром снова был в театре. Часто его доставляли на носилках… Иногда указания давал шепотом, но танцовщики все понимали. Нурееву помогала его давний друг и партнерша по Кировской сцене Нинель Кургапкина. К премьере прилетел и Юрий Григорович.
8 октября 1992 года – один из великих и трагических дней в жизни Нуреева. День премьеры «Баядерки». Накануне репетиция продолжалась далеко за полночь. Ко времени, когда в Пале Гарнье поднялся занавес, Нуреев был измучен до предела. Он собирался сам стоять у дирижерского пульта, но сил уже не осталось… За спектаклем наблюдал, примостившись на диванчике в ложе у авансцены. Рядом сидели Нинель Кургапкина и Юрий Григорович. Все трое когда-то танцевали в этом балете на сцене Мариинского театра.
Постановка была признана триумфом. Рудольф нашел в себе мужество подняться на сцену. Его поддерживали с двух сторон Сильви Гиллем и Лоран Илер, исполнители главных партий. Зал стоя аплодировал, а министр культуры Франции Жак Ланг вручил Нурееву регалии Командора искусств и литературы.