Баня парит, баня правит…

Долгое время проблема личной чистоты в Уфе, столице республики, была в числе архиважных.
Как и в любом старинном городе, в жилищном фонде центра столицы республики коммунальные удобства до 70-х годов прошлого века почти повсеместно отсутствовали.
Не считая водоразборных колонок на улицах. И конечно, стабильным центром притяжения уфимцев всегда, начиная с пятницы и по понедельник, были городские бани…
Здесь в любую погоду было много горячей воды и наличествовали парные. Сам поход в сие заведение являл собой мероприятие размеренное, неспешное и отнимал как минимум полдня. Но это было время, потраченное с большим удовольствием! Каждая баня охватывала свой район проживания посетителей, и в каждой были свои завсегдатаи, которые встречались здесь друг с другом на протяжении десятилетий. В этих заведениях, конечно, не обходилось без очередей, порой весьма протяженных. Но живое общение во время коротания времени в очереди компенсировало неудобства и носило универсальный, даже мировоззренческий характер. Пенсионеры предвкушали очередное первоапрельское снижение цен и примеряли на себя семейную экономию. Это ж как приятно: приходите вы в магазин за хлебом, а спички и калоши на 1 копейку с 1-го числа подешевели, как не купить плюс к хлебу дешевых спичек про запас! Те, кто помоложе, обсуждали в очередях проблемы работы и маленькие зарплаты, никудышную работу городского транспорта. Их же дети в это время носились, меряя километры, по лестницам и периметру данного банного здания.
В старых домах на Цюрупы, где я вырос, на том месте, где сейчас расположился Банк Москвы, поход в баню был важной семейной еженедельной операцией. Во-первых, всем членам семьи в этот день меняли постельное белье. Все мужское население раз в месяц, в банный день, постригалось. Вы не представляете, как приятно было вечером после бани растянуться в кровати на вкусно пахнущем белье, которое высохло на морозном ветру во дворе. А от головы еще пахло одеколоном… Это была какая-­то языческая радость и удовольствие. Мама собирала в баню женскую половину семьи. Там были свои сложности, поэтому тщательно пересчитывались все банные расходы.
Да, все домашнее белье стиралось и промораживалось сутки во дворе на веревке и приносилось домой в состоянии фанеры. Кстати, я не припомню, чтобы его кто-нибудь воровал, да и караулить его не было ни сил, ни времени. Ручная стирка была утонченной пыткой, и когда нам в 1963 году из Янаула привезли круглую стиральную машину «Уфа», на невиданный доселе агрегат приходили подивиться все соседи. Кто-то тут же вспомнил, что у родни в Москве «стиралка» срезает все пуговицы. Поэтому первая стирка походила с такими предосторожностями, словно это была операция по разминированию. И большим плюсом покупки было то, что у нее имелось устройство для выжимания белья!
Вторая обязательная операция перед баней заключалась в том, что надо было сходить в сарай и выбрать среди припасенных хороший березовый веник. Их покупали еще летом практически оптом, штук пятьдесят, на сенном ряду на Троицкой площади напротив Завода горного оборудования в конце улицы Октябрьской Революции (жаль, что завод снесли и в городе не осталось ни одного памятника участия Уфы в горнозаводской промышленности. Остались в память о нем лишь роскошные чугунные гутманские лестницы, например, в клинике на Тукаева. А гутманские потому, что когда-то это был завод Гутмана. В этом районе еще лежали громадные куски взорванной Троицкой церкви. А вдоль тротуара стояли новенькие черные горнорудные вагонетки, которые выпускал завод). Рынок, насколько я помню, торговал только в выходные дни, и там можно было купить сено, солому, поросенка, козу. Про коров и лошадей не помню. Веники покупались привяленные, но они должны были быть срезанными обязательно до цветения березовых деревьев. Тщательно выбирался каждый веник, которому предстояло еще довяливаться дома, в сарае.
Кстати, на сено спрос повышался перед Рождеством, когда его клали тоненьким слоем под праздничную скатерть, на которую расставлялись праздничные рождественские вкусности.

Неподалеку от нашего дома, на перекрестке Чернышевского и Крупской, стояло впечатляющее трехэтажное здание Гарнизонной бани. Официально она была центральной. Когда-то она принадлежала хозяину Лаптеву. На этом месте сейчас возвышается памятник Дзержинскому. В ней было пять отделений: два мужских, два женских и одно солдатское на первом этаже. Поэтому среди уфимцев она и была гарнизонной. Баня успешно справлялась со своими задачами. Посещали ее уфимцы обоего пола, с 8 утра и до закрытия мылись солдаты в своем отделении. Они повзводно пешим шагом по своему графику приходили на помывку из казарм на Карла Маркса. Сначала для подогрева воды и нагрева парных использовались дрова, потом был организован подвоз мазута. Мы ходили в баню за 16 копеек до середины восьмидесятых годов, стоимостным эквивалентом может служить цена бутылки водки – 2 руб. 87 коп.
В банях создавалось большое количество рабочих мест (банщики-пространщики, кочегары, ночные уборщики, кассиры, работники аптекарских киосков и торговцы газированной водой и сладостями), что было немаловажно для местных жителей центра Уфы. Не знаю, чем объяснить, но почти все банщицы почему-то были Марусями средних лет и жили все неподалеку. Мама моего друга Жени Баранова работала тут кассиром. На третьем этаже около мужского отделения работала парикмахерская на одно место. Старые уфимцы еще помнят белый халат бессменного «мастера мужской красоты» гарнизонной бани Козловича. Мы поражались удивительной памяти старого парикмахера, когда он говорил: «Ты, мальчик, всегда стрижешься «Полькой», садись быстро в кресло». Стоила такая красота очень недорого, на выходе он всегда говорил, чтобы мы после бани еще зашли освежиться. Это было как волшебство, когда заходишь к нему, зажмуриваешь глаза, и он ровно три раза пшикает одеколоном «Шипр» из пульверизатора на твою голову. Еще этот мастер мог предложить клиентам прическу «Бокс», но я не помню разницы между ним и «Полькой», выходили мы все от него одинаковыми с тоненькими челочками. Это уже позже появится прическа «Молодежная». Пожилые же, не мудрствуя лукаво, стриглись часто «под ноль». Попутно, конечно, шел неспешный диалог с клиентами под простынкой в кресле о местных новостях, проблемы и герои которых были хорошо известны всем местным собеседникам. А очередь не роптала, потому что попозже у каждого будет такая же возможность, расположившись в этом кресле, с удовольствием поговорить. Да и торопиться было особо некуда, помывка шла час, и вместо вышедшего тут же запускался очередник. Время начала помывки банщик писал мелом на табличке дверки шкафа.
Когда снесли Гарнизонную баню и на ее месте поставили памятник Дзержинскому, мы начали ходить мыться в баню на этой же улице, но пониже, ближе к улице Пархоменко. Построенная еще на рубеже XIX и XX веков, она когда-то принадлежала купцу Вахмянину, а теперь входила в ведение городского банно-прачечного треста. Сегодня я уже с грустью понимаю, что для этого треста важно было вовремя инвентаризовать бани и сносить все доставшиеся дореволюционные заведения – их никто не ремонтировал, просто по очереди сносили начавшие разрушаться здания.
Эта баня была поменьше, была одноэтажной с двумя отделениями и душем в подвале, двумя парными в женском и мужском отделениях, и в ней мылись горожане, проживавшие на улицах в собственных домах аж до Покровской церкви.
На снимке мы видим баню еще работающей, теперь о ней остается только вспоминать… В этой баньке парился знаменитый бас Федор Шаляпин, когда бывал с концертами в нашем городе, ее любил посещать не менее любимый нами поэт Мустай Карим. Я сам видел и слушал в парной голосистого солиста нашей оперы Магафура Хисматуллина, когда он заливался соловьем и пел знаменитую песню про Уфу: «Эх, Уфа, город мой, я горжусь твоей судьбой». Так шло приобщение парильщиков к оперному мастерству знаменитого певца. В другие времена, пораньше, сюда любил ходить попариться солист оперы Петр Петрович Кукотов, который жил неподалеку. Но он в бане не пел, хотя все его тоже знали.
Когда по каким-то причинам наши бани около дома были закрыты, мы шли мыться в заведение на Зенцова. Его тоже уже нет, хотя район пока не самый благоустроенный и баня людям нужна.
В семидесятые годы бани стали не только местом, где можно вволю попариться и помыться, но и местом встреч друзей. Теперь уже сами посетители выносили из парной веники, сушили помещение, поддавали пар и понемногу запускали в парную страждущих. Все слушались мойщиков парной, от них ведь зависела чистота и крепость пара. Банщица тетя Маруся просто была незаметным командиром и впускала очередников, конечно, бдительно присматривая за вещами моющихся и парильщиков. Время от времени она намекала, что самым активным парильщикам пора бы купить по второму входному билету, ведь давно уже пошел не первый и не второй час их помывки. Формально время посещения равнялось часу.
Был у тети Маруси свой небольшой бизнес. После смены она аккуратно собирала все оставленные мочалки, куски мыла и не очень истрепанные веники. Промывала в крутом кипятке, потом сушила, веники подстригала до товарного вида, складывала все в пластиковые пакеты и предлагала за умеренную цену забывшим дома мыльные принадлежности. Спрос на ее услуги был большой.
Случаев воровства было мало, потому что сюда шли одни и те же люди и почти все друг друга знали. Можно было оживленно побеседовать, а можно было после парной просто тихо посидеть, слушая неумолкающие диалоги клиентов. Сюда ходили актеры, певцы, поэты, художники, ученые, журналисты, и это были замечательные группы людей, обсуждающих свои и вселенские человеческие проблемы. Слушать это было интересно. Но практически не обсуждалась политика! Банная культура этого не принимала. Самыми перегруженными в жизни бани датами были 30 и 31 декабря. Попасть в эти дни сюда было почти невозможно – все же хотят смыть груз прошлогодних грехов. Вспоминаю один курьез, произошедший именно в последний день года. Сижу в очереди, смотрю – входит знакомый художник и почему-то не подходит ко мне, чтобы сократить время стояния в очереди (так лукавили все – мол, товарищ пришел пораньше и занял для меня тоже). Я подхожу к нему сам и начинаю расспрашивать про жизнь, новые картины, выставки... Он отвечает как-то растерянно и односложно. И уже вечером, перед закрытием, в мойку залетает настоящий художник Женька Винокуров и на всю баню громко кричит: «Валерка, привет! С наступающим!» И только в эту минуту я понял, что пытался заговорить с совершенно незнакомым человеком. Они оба были ярко-рыжими.
Я сегодня не пытался пересчитать и рассказать обо всех уфимских банях. Я рассказал о тех, в которых прошла часть моей жизни, и мы многое узнавали в этих очередях. О городе, уфимцах, знаменитостях, которые украшали нашу жизнь. И все было не так уж плохо.