Отец отдельно попрощался с каждым

Я помню тот день, словно он был вчера. Ни облачка в синем небе, парило так, будто надвигалась гроза. Стояла жара, воздух сгустился до такой степени, что казалось, его можно резать ножом.

Летом работы у колхозников непочатый край, и 22 июня жители нашей деревни Сарышево Мелеузовского района - все от мала до велика - трудились на прополке хлеба. Мы не сразу заметили, как вдалеке поднялся серый столб пыли. Темная точка на горизонте живо превратилась в человека на взмыленной фыркающей лошади. Мужчина в серой рубахе дернул вожжи и выдохнул:
- Идите домой, война началась!
Все замерли - но только на секунду. А потом обжигающий летний воздух взорвался десятками взбудораженных голосов.
Возбужденные крики, всхлипывания, восклицания слились в один тягучий мотив, да такой, что хотелось зажать уши. Я почувствовал, как во мне, повинуясь общей воле, растет паника, и тут же приказал себе: "Амир, ну-ка возьми себя в руки!" - и голова мигом стала ясной. Теперь я смотрел на всех спокойно, словно со стороны, но спрятаться от черных мыслей все-таки не мог. Что будет с отцом - неужели пойдет на фронт? А братья - они же взрослые, их точно возьмут в солдаты. Но как же мама с хозяйством справится? Да ведь у меня есть еще маленькие братишки и сестренки, что же с ними будет?
Народ гурьбой повалил с поля по домам. Мама погладила по голове нас, ребятишек (а она не была слишком щедрой на ласку), и озабоченно произнесла:
- Отца на фронт не возьмут, у него семеро детей и бронь комбайнера, а Камиль будет защищать Родину.
Тогда я не совсем уразумел, о чем она хотела сказать. Только потом понял - кончилось детство. Война раскроила нашу судьбу на две половины, как разрезают ножом буханку хлеба.
Я почувствовал, как разом изменился сам воздух в деревне. Раньше он был прозрачным и невесомым, а стал серым и пыльным, наполненным душной тревогой за самых дорогих мне людей. Перестал звенеть в деревне девчоночий смех, закончились аулаки. Померкли глаза у озорных девушек, и, проводив любимых на фронт, спрятали они в сундуки лучшие наряды.
А на следующий день, 23 июня, в деревне царила безрадостная суета. Почти в каждую семью доставили повестку о мобилизации на фронт, и в добротных сельских домах сумрачно хлопотали женщины. Все понимали - великое пришло горе. Чувствовали, видно, что большинству сельчан так и не доведется вновь увидеть близких.
В полдень возле сельсовета собралась взволнованная толпа. Женщины нервно перекидывались вопросами, многие, не стесняясь, утирали слезы, а мужчины хмурили брови и больше молчали.
На трибуну вскочил председатель сельсовета Закир Ханнанов - невысокий сухощавый человек с ясным строгим взором, и народ примолк. Председатель уверенно заговорил, пряча волнение за силой голоса и четкой рубленностью фраз:
- Мы дадим отпор врагу! Не будет он топтать нашу Родину! - гремел его голос с трибуны. - Не плачьте, женщины! Мы побьем фашистов за два-три месяца и вернемся с победой.
И люди верили, замирали в груди рыдания, рождалась в душах надежда. Никто не знал, что не вернется Закир Ханнанов с фронта. Не приедет он домой, как и многие-многие другие жители деревни.
...Потянулись унылые дни. За заботами, тревогами, тяжкой повседневной работой и ожиданием весточек с фронта не заметили, как наступила зима. Мы, дети, не раз слышали разговоры взрослых и знали, что в конце февраля или начале марта у мамы родится восьмой ребенок.
А 9 февраля отец получил повестку - через три дня ему предстояло ехать на фронт. После этого маме стало нехорошо, и вьюжным зимним днем 11 февраля она родила восьмого ребенка -
Фуата.
И радость перемешивалась с болью, и тяжко было на сердце. "Нашел время родиться! Война же!" - шептали соседки, а я рад был крикливому малышу. И когда впервые взял кроху на руки, вновь почувствовал себя сильным братом, взрослым мужчиной, который обязан поддерживать во всем и мать, и младших.
- Сын - это хорошо, защитник вырастет, - приговаривал довольный отец. - Сыновья - это будущее!
Назавтра его забирали на фронт. Холодно было, пасмурно. Выла злобным волком белая вьюга, сбивая с голов шапки.
Из нашей деревни призывалось человек двадцать. Все мужчины отправились на место сбора - в деревню Аллагуат Мелеузовского района.
Вот тогда-то я и понял выражение: "разрывается сердце". Оно действительно рвалось от невыносимой боли, и хотелось сказать что-то важное, самое главное... Сказать то, что не успел когда-то, да вот только слова застревали в горле плотным комком. Очень хотелось разреветься по-детски, прижаться к знакомому тулупу, обхватить отца и не пускать ни в какие дали.
Он прощался с каждым из нас, детей, по отдельности. Сначала наклонился к старшему сыну Камилю (тот, в отличие от чуть ли не двухметрового отца, был невысоким), прижал его к сердцу. Потом так же попрощался с Кабиром. Очень крепко обнял меня.
Дошел черед и до младших - каждого он поднимал и заключал в сильные мужские объятия. Последней, седьмой, была трехлетняя непоседа Муслима. Девчушка посмотрела на отца круглыми карими глазенками, прижалась холодной румяной щекой... и вдруг поняла: папа уезжает! Вот тут-то и заплакала, да так громко, что вслед за ней и все остальные принялись, не скрывая, всхлипывать и утирать слезы.
Отец, подавляя рыдания, принялся целовать и гладить по голове малышку. А потом, схватив младшенькую в охапку, забежал в дом и посадил ее на пуховую перину. Там лежала еще не отошедшая от тяжелых родов мама вместе с нашим крошечным братиком.
Даже сегодня, вспоминая проводы отца, я не могу спокойно говорить об этом - тяжело становится на душе. Тот день, 12 февраля, навсегда остался в моей памяти.
Мама, не оправившись еще от родов, так и не смогла проводить своего супруга до сборного пункта. Но уже через пару дней она решительно поднялась с постели.
- Пойду-ка я в Аллагуат, - твердо сказала бабушке, передавая ей притихший сверточек - новорожденного Фуата. - Надо по-человечески мужа на фронт проводить, попрощаться.
- Да что ж ты удумала! - переполошилась бабушка. - Это же в Мелеузовском районе, полсотни километров брести - да по морозу, по бурану!
- Ничего, - откликнулась мама, спешно собираясь. - Дойду. Как же не узнать-то, куда Габдрахмана отправляют?
...Отца мы больше не увидели. В сентябре 42-го получили письмо от земляка, где говорилось, что Габдрахман-абый погиб 25 августа 1942 года при обороне Сталинграда. От официальных органов никаких сообщений не пришло по сей день - отец числится без вести пропавшим. Горько, но на мемориале в Волгограде его имени нет.
Вскоре ушел на войну Камиль - и погиб 17 октября 1943 года при освобождении Киева. Годы спустя мы с женой отыскали братскую могилу, где он похоронен, опустили туда горсть башкирской земли. В Сталинграде нам некуда было положить землю родного края, и мы развеяли ее на Мамаевом кургане.
С мест сражений, где навеки остались родные люди, мы привезли землю в бронзовых кубках и долго хранили ее в квартире. Однажды, когда маме шел девяностый год, мы вспоминали с ней отца и брата, говорили о жизни и смерти, и я вдруг спросил, согласится ли она, чтобы эту землю похоронили с ней вместе. "Мне приятно, что ты решил так сделать", - не раздумывая ответила мама. Когда она ушла от нас, мы так и поступили.