Сороковой день

Песенка короткая, как жизнь сама…

у неё пронзительные слова, а мелодия почти что возвышенная

Сороковой день ухода из жизни заслуженного артиста России и народного артиста Башкортостана выпадает на 23 сентября. «Вечерка» уже рассказывала своим читателям о том, что на девятый день коллектив родного для Владимира Сергеевича Русского академического театра собрался вокруг поминального стола, и рассказам и воспоминаниям о «Володе Абросимове» в тот вечер не было конца… Часть их вошла в подборку, опубликованную в «Вечерней Уфе» 21 августа.


...Время бежит, мы периодически звоним супруге Владимира Сергеевича в Питер, в земле Смоленского кладбища которого упокоился замечательный актер. Но никому не становится легче, ни Тамаре Петровне, ни его друзьям, ни даже тем, кто был с ним просто знаком… И то доброе «наследство», которое оставил нам Владимир Сергеевич, постоянно в эти дни напоминает о себе… То я наткнусь вдруг на книгу, которую он подарил, то увижу кофейную чашечку, которую, уезжая, он тщательно выбирал для одной из моих подруг, часто бывавшей в их доме. А в минувшие выходные писатель Сарвар Сурина, с которой я встретилась случайно, рассказала мне о том, как ее дочь, медик по профессии, которая в жизни не пьет кофе, не любит, всегда сдавалась под натиском балагура Абросимова, принимая из его рук горячий бокал, издающий ароматы лучших сортов «напитка черного»:
«Он звал ее куначкой, всегда радовался, когда мы заглядывали к ним: «Заходи, заходи, куначка, сейчас кофе для тебя сварю! - улыбалась Сарвар Рашитовна. - И она потом говорила мне, что ничего вкуснее в жизни не пила… А когда узнала о смерти Владимира Сергеевича – много плакала и очень долго не могла успокоиться…»
Сегодня «Вечерка» публикует еще несколько коротких рассказов тех, кто знал, любил и продолжает любить и помнить Владимира Сергеевича Абросимова…
Илюзя КАПКАЕВА.
***
Несмотря на то, что при воспоминании о Владимире Сергеевиче у меня до сих пор стоит ком в горле, когда я думаю о нем, меня не покидает ощущение невероятного жизнелюбия, широты души и стойкости, умения посмотреть на все взглядом человека, очень тонко чувствующего комическое, оставаясь при этом, быть может, даже трагичным по натуре… Только он мог так, одной лишь шуткой, разрядить напряжение, возникшее на оперативке, на репетиции…
Безусловно, Владимир Сергеевич – актер высшего пилотажа. Но я чаще вспоминаю в эти дни то, как порой он мог подойти к тебе за кулисами – ты, скажем, сидишь в «леопарде», с красными губами в спектакле «Все кувырком» – устроиться рядышком, взять тебя за руку, сказать какое-то доброе слово, крайне необходимое в этот момент – то есть понять, что в ту самую минуту тебе очень плохо, рассмотреть, увидеть сквозь эти накрашенные губы и «леопарда» твое неблагополучие, маяту души, проблемы… Или подойдет после репетиции и отругает почти по-родственному за то, что не так и не то ем, порчу желудок, погладит по плечу, приобнимет – и все это с такой любовью, без деления на чины и ранги, на то, молодой ты артист или уже вышел «в люди», обратится как к ребенку своему, как к младшему товарищу…
Айгуль ШАКИРОВА,
заслуженная артистка Башкортостана.
***
Так получилось, что именно Владимир Сергеевич Абросимов стал режиссером дипломного спектакля нашего курса… Нашего замечательного педагога Павла Романовича Мельниченко не стало, когда мы были еще третьекурсниками. Поэтому курировал будущих артистов-кукловодов Айрат Акрамович Ахметшин. А вот на пороге выпуска ребром встал вопрос о дипломе – говорю сейчас о драматическом спектакле, который Павел Романович считал обязательным. Поначалу на факультете воспротивились, дескать, зачем это нам! Но мы, помня о желании любимого наставника, продолжали требовать, дойдя в своей борьбе до самого ректора, который, к счастью, нас поддержал. Хорошо: дело сделано. А вот ставить кому?! Это был самый главный вопрос.
Руководство факультета стало настаивать на том, чтобы это был Петр Александрович Шеин, но мы, зная, как сложно Павел Романович относился к его театру, сопротивлялись, сколько могли. С нами постоянно вели воспитательные беседы, мол, в той ситуации, в которой вы оказались, вам не стоит капризничать, а нужно соглашаться… «У вас будет лучшая сцена города! – с пеной у рта доказывали педагоги. – Гримерки, костюмы, декорации…» Но мы стояли насмерть, понимая: они, видимо, уже пообещали что-то Петру Александровичу и им необходимо нас сломить.
В общем, в этот самый кульминационный момент группа снарядила меня и еще кого-то за пирожками, мы побрели уныло, понимая, что вариантов больше нет, и тогда возле известного всему городу магазина «Балык» практически уткнулись в живот одного из лучших друзей Павла Романовича – Владимира Абросимова. Увидели Абросимова и буквально повалились ему в ноги: «Помогите!». Он выслушал внимательно, спросил: «Пьеса есть?» - «Не-е-е-е-ет, - мы тут же залились слезами. – Дело в том, что у нас шестеро девочек и двое мальчиков, подобрать ничего невозможно!..» - «Да-а-а, - Владимир Сергеевич потрогал свои усы, - задача… Ладно! – остановил он наши вопли. – Идите, я буду думать».
И мы, забыв про пирожки, кот
орые ждал весь курс, понеслись, поверив в чудо, на факультет в свою аудиторию с табличкой на двери: «Класс непризнанных гениев».
Думал он, как помню, долго – недели две-три. Но самое главное, он рассказал о нашей беде своей жене и нашему же педагогу по истории русской литературы Тамаре Петровне Абросимовой, и она, пересмотрев огромное количество пьес, нашла для нас польскую комедию Марии Павликовской-Ясножевской «Шофер Арчибальд», в которой было ровно шесть женских ролей и две мужских…
После этого Владимир Сергеевич пришел к нам и сказал, что берется за работу ради памяти Павла Романовича, понимая, как это было важно для него.
Мы репетировали с наслаждением, подчас до самой ночи, слушались нашего режиссера беспрекословно, ловили каждую фразу и… очень много смеялись, поскольку Владимир Сергеевич пошутить любил, тем самым снимая напряжение. Много придумывали и вместе, и сами по себе, но если Абросимов отметал наши идеи, не спорили, веря в безошибочность его взгляда и суждений. А Владимир Сергеевич, рядом с которым мы вновь почувствовали себя детьми Павла Романовича, был очень деликатен с нами. Ругал, конечно, но только по делу, заслуженно; например, дав мне роль старой девы, он очень аккуратно выбирал слова, стараясь объяснить мне, какие чувства испытывает моя героиня к противоположному полу. Долго обсуждал с группой костюм каждого персонажа, подчас жестко браковал те варианты, которые мы за одну ночь шили у себя дома, подчас смеялся до слез; обращался даже за помощью в Русский академический театр и кое-что нам приносил оттуда.
…В итоге нас ждал обвальный успех. Зал бы набит битком, поскольку, зная о нашей ситуации, поболеть за многострадальный курс пришли не только все студенты театрального факультета, но и ребята, выпустившиеся раньше и уже работающие в профессиональных театрах, в том числе и в ГАРДТ. Хохотали и аплодировали так, что ходуном ходили лампочки, свисавшие с потолков на длинных шнурах… А после поклона мы облепили Владимира Сергеевича, преданно заглядывали ему в глаза и лепетали какие-то слова благодарности. А он стоял среди нас, как Гулливер среди лилипутов, и только улыбался очень мягко. Наверное, думал о Павле Романовиче…
Светлана МОТИНА,
выпускница театрального факультета Уфимского государственного института искусств 1998 года.
***
В концерте, который Русский академический театр организовал 9 мая 2014 года к 90-летию Булата Окуджавы, мы с моим сыном Эмилем исполняли балладу Булата Шалвовича «Молитва Франсуа Вийона».
В отличие от других, мы не репетировали в ГАРДТ заранее, а приехали непосредственно в день выступления. Поздоровались со всеми коллегами, доложились режиссеру концерта Михаилу Исааковичу Рабиновичу, и он отправил нас на сцену на саунд-чек… А надо сказать, что мы в БАТД знаем всех актеров Русского театра, но далеко не с каждым знакомы лично… Владимира Абросимова я заметил сразу, он долго стоял в кулисах и слушал, как мы с Эмилем настраиваемся, как поем, потом в один момент подошел, поздоровался за руку и спросил: «Ребята, вы точно не путаете слова в этом куплете?» Мы тут же достали телефон, залезли в интернет, проверили: «Нет, Владимир Сергеевич, все так». – «Ну, извините», - сказал он, улыбнувшись, словно извиняясь, но не ушел, заговорил про эту балладу, про Окуджаву, и я понял, что он очень хорошо знаком с его творчеством. Если честно, я был потрясен тем, насколько по-семейному, абсолютно естественно он к нам обратился. Словно знал много-много лет. Видимо, принял нашу версию «Молитвы». Елки, сам Абросимов подходит и запросто протягивает тебе руку! Это было связано не столько с атмосферой того замечательного окуджавского концерта, не только с атмосферой доброжелательности, царящей в Русском театре, но и с личностными качествами самого Владимира Сергеевича, обаятельная манера общения которого тут же позволяла тебе раскрепоститься и почувствовать себя своим для него человеком. Я в тот момент даже не знал, что он тоже занят в этом концерте, более того – настоял на своем участии в нем и сам выбрал песню – «Опустите, пожалуйста, синие шторы…» Видимо, Окуджава был настолько частью его души, настолько ему близок, что он счел своим долгом в день 90-летия поэта примкнуть к рядам выступавших…
Алмас АМИРОВ,
народный артист Башкортостана, актер Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури.
***
Первый самый яркий эпизод моих воспоминаний о Владимире Сергеевиче связан со спектаклем «Без вины виноватые», в котором режиссеру Валерию Ахадову было необходимо, чтобы на балу у Дудукина играла пианистка, поэтому в финальном акте я вместе с артистами выходила на сцену. У Владимира Сергеевича была очень сложная, в том числе и физически, роль Шмаги, и он… носил на плечах актера, игравшего Незнамова, при этом произносил монолог, а ведь Рустэм Гайсин, при всей своей поджарости, весил все-таки как полный сил молодой мужчина. А еще в какой-то момент Владимир Абросимов по задаче, которую ему поставил режиссер, носился на заднем плане за актрисульками провинциального театра – и бегал в тяжелом, жарком драповом пальто…
Он работал, что называется, наотмашь, на разрыв аорты… И понимал, чувствовал своего героя невероятно, то, что происходило со Шмагой, мне кажется, было созвучно его душе. Возможно, это что-то очень личное, не берусь судить. Но благодаря Владимиру Сергеевичу я по-настоящему поняла, сколько пота в актерской профессии – после своих сцен он сидел на полу и по его лицу катились огромные капли пота, он дышал тяжко, почти с сипом, от него шла горячая волна, как от печи, и я его всегда обмахивала, хоть он и сопротивлялся поначалу, пыталась потушить этот жар, думая о том, что помимо всех этих физических нагрузок ему ведь еще надо произносить текст… Представляете, сколько сил было отдано! Меня это волновало, трогало, поэтому я старалась хоть чем-то помочь – пусть даже создать легкий сквознячок, чтобы ему в этот момент легче дышалось. И так он работал каждый раз – как в последний, очень сильно тратился, совсем не жалея себя…
…Вообще, не каждый догадывался о том, что он был очень музыкальным человеком. Особенно мне это стало понятно на спектакле «Господин Ибрагим и цветы Корана». Не скрою, мы ругались с ним, подчас даже сильно, потому что он просто не выносил критики. В его характере было мощное мужское начало, и ему всегда хотелось лишь победы, если что-то делать, то попадать только в «десятку».
В этом спектакле вместе с Абросимовым работали двое музыкантов – он был с ними в мощной сцепке. И иногда в этом трио - Абросимов, гитара и скрипка - Владимир Сергеевич был… кларнетом, а иногда фаготом. В сцене, когда Ибрагим, показывая мальчику Париж, приводит того в кафе и заказывает своему спутнику сок, а себе – алкоголь, мальчик говорит ему: «Но Вы же мусульманин!», и я не могу передать то, как он отвечал: «Но я же суфий!..» В этом кафе чуть звенела гитара и пела скрипка и, честное слово, Абросимов-Ибрагим был третьим инструментом, он играл вместе с ними, и когда Владимир Сергеевич злился на молодого партнера за просчеты, он был… гобоем, а вообще в этой сцене он звучал светлым, почти прозрачным кларнетом.
Музыканты, которые работали в «Господине Ибрагиме», любили его. Он много шутил, успокаивал всех, когда возникали сложные ситуации, что естественно в репетиционном процессе… И они всегда слушали его в спектакле, мне даже кажется, что благодаря Владимиру Абросимову они поняли, какое это по-настоящему большое искусство – театр. Когда Владимира Сергеевича не стало, я всем им отправила сообщения, в том числе и тем, кто работал с ним в «Кавказском меловом круге», и каждый из них горько оплакивал его кончину…
И раз уж я заговорила о спектакле «Кавказский меловой круг», то не могу не сказать о том, что и в этой работе он был тесно завязан с музыкантами, очень чувствовал их, подчас даже во время монологов Рассказчика, выходя на большую высоту, дирижерским жестом просто требовал от нашего небольшого оркестра: мощнее, поддайте мне, помогите!
Он очень любил музыкантов, один из немногих, Владимир Сергеевич подходил к ним после спектакля и благодарил их лично. Если вы помните, то в «Кавказе» режиссер Линас Зайкаускас застроил финал так, что актеры сначала кланяются музыкантам, затем музыканты кланяются актерам, и потом уже идет поклон залу. Но Владимир Сергеевич каждый раз хотел лично поблагодарить каждого нашего оркестранта…
Он был очень сильным артистом и очень тонким и глубоким человеком. Это большая потеря. И я счастлива тем, что мы работали вместе, очень непросто работали, потому как он старался все делать по максимуму хорошо, но мы люди, и подчас не все задуманное у нас получается… А он сопротивлялся, стремясь к идеалу, поэтому растрачивал себя, абсолютно не жалея.
В том же «Господине Ибрагиме» была сцена, когда мальчик спрашивает героя Абросимова: «А почему Вы не взяли свою жену?» - «А она здесь, со мной», - отвечал Ибрагим Абросимова и всегда плакал. Мало кто замечал эти очень скупые мужские слезы… Но их всегда слышали музыканты, которые, быть может, единственные понимали, что в их трио он действительно был кларнетом…