Имя как судьба. Театральный путеводитель Хурматуллы Утяшева

«Уважаемый, почтенный, слуга Аллаха» - вот значение имени народного артиста России и Республики Башкортостан Хурматуллы Газзалеевича Утяшева.

И здесь нет противоречия. Напротив: служение искусству театра для артиста Утяшева сродни самому высокому духовному подвижничеству. Так что нарекли будущего народного артиста снайперски точно, сразу обозначив его человеческую и творческую природу, предопределив его судьбу и путь в искусстве. Все в точном соответствии с размышлениями великого философа и богослова Павла Александровича Флоренского: «Человеку его имя предвещает, приносит его характер, его душевные и телесные черты…».
Фактурный и статный красавец, Хурматулла Утяшев мог бы ограничиться ролями героико-романтического амплуа (и они ему блистательно и легко даются!), но артист заявляет о себе как о художнике огромного сценического диапазона. От масштабных ролей эпического плана до колоритных, комических, ярко-эксцентрических и даже гротескных театральных созданий: Салават, Степан Разин, Чингисхан, Кемаль Ататюрк, Эдип и Гарпагон, Юлготло, Нугуш… И во всех этих разножанровых, разностилевых, разной эстетической природы ролях Хурмат Утяшев оказывается абсолютно органичен. В Утяшеве поражает, прежде всего, безудержная отвага, смелость, страстная жажда играть, без страха разрушая традиционные стереотипы. Именно эта внутренняя свобода (недаром его любимая книга – «Мартин Иден» Джека Лондона!) позволяет артисту так безоглядно наслаждаться сценой, так щедро дарить это счастье от восприятия высокого искусства нам, зрителям. Вот только «синдром Мартина Идена» Хурмату Утяшеву неведом. После достижения успеха он не только не разочаровывается, - наоборот: огонь творчества и свободы горит еще сильнее.
И в этом смысле ключевой мне представляется речь Мак-Мерфи в спектакле «Пролетая над гнездом кукушки» по роману Кена Кизи (2006, режиссер Айрат Абушахманов). Сам артист, на первый взгляд, неожиданно сопоставляет героя американского романа и… Салавата. Однако, по словам самого Хурмата Газзалеевича, «дух свободы для этих героев - все. Хотя в самом начале Мак-Мерфи еще не совсем понимает, насколько это опасно - идти против системы, и воспринимает все происходящее как игру. Но когда осознает, с чем он вступил в борьбу, то безоглядно идет до конца».
Интересно, что эталонный Джек Николсон в легендарном фильме Милоша Формана совсем не помешал артисту (а ведь ситуацию усложняло то, что это был еще и срочный ввод!).
Для Мак-Мерфи Хурмата Утяшева свобода - дело чести. У Николсона герой сокрушительно обаятелен, но всегда остается в человеческих рамках, то есть мы можем «примерить» его образ на себя. С Мак-Мерфи Утяшева такое не получится. Уникальность его трактовки этого персонажа в том, что человеческое вырастает до символического, притчево-героического. На наших глазах герой Утяшева проходит трагический путь к свободе. Это своего рода «действие без надежды на успех», как в философии экзистенциализма: утверждать свободу всеми доступными средствами даже тогда, когда в этом нет практического смысла. Недаром Мак-Мерфи рифмуется с Вождем. Авторы спектакля сознательно подчеркивают, что нет и не может быть свободы человека без свободы народа…
…Мак-Мерфи – Утяшев появляется на сцене как само воплощение энергии жизни. Среди больничной белизны, лаконично-никелированного хайтека возникает герой, который по природе своей способен от души радоваться и жить полной жизнью. Его антагонист - воплощение системы унижения – медсестра Гнуссен (Эльвира Юнусова) - сразу понимает: это не просто крепкий орешек, это - настоящий противник, впереди – война. A Утяшев – Мак-Мерфи всем своим видом, всей своей клокочущей жизненной силой демонстрирует, что он сам - хозяин своей судьбы, что если он и пленник, то только свободы.
Дуэль героя и медсестры Гнуссен - смысловой стержень спектакля. Да, такого Гнуссен точно не видела! Мак-Мерфи - Утяшев словно преобразует пространство, подчиняя его своей силе: он смеется, искренне хохочет, корчит забавные рожицы, играет и забавляется, панибратски подталкивает санитара… Перед нами - настоящий герой, но - без пафоса и показной патетики. Потому что быть свободным для него - естественное состояние души. Именно поэтому он - враг системы, а дуэль с медсестрой - это как противостояние жизни и смерти. Собственно, герой расшатывает «систему» уже своей пластикой – раскрепощенного, озорного человека, и эти его свойства настолько заразительны, что даже самые «забитые» пациенты клиники начинают ему подражать! И в этом - победа Мак-Мерфи – Утяшева.
Сцена бунта, когда перед темным телевизионным экраном (свет приказала выключить взбешенная Гнуссен) все пациенты во главе с Мак-Мерфи кричат: «Гоооол!» - одна из самых ярких в спектакле, ведь это настоящее торжество свободы и жизни…
Вместе с тем герой Утяшева не статичен: актер показывает сложнейшую эволюцию от харизматичного озорника-раздолбая до высоко трагической и жертвенной фигуры. Постепенно, озаряя светом мучительной правды, к Мак-Мерфи - Утяшеву приходит понимание, что дело не в отдельной медсестре или жестоком санитаре, все дело - в системе, которая держится только на страхе. Но как же прочно она стоит на этом жутком фундаменте! Именно это глубокое осознание делает Мак-Мерфи Утяшева подлинно трагическим героем, и в то же время - это герой эпического размаха – воин, сражающийся за свободу. Хурмат Утяшев сочетает удивительный внутренний покой (от уверенности в той Правде, которую несет) и огненный темперамент, пламенную отвагу, величие мужества, потому что он не просто Бунтарь, а именно Воин, для которого свобода есть жизнь…
Таким же темпераментом в спектакле с мощным эпическим размахом Хурматулла Газзалеевич Утяшев наделяет еще одного своего сценического Воина. Царь Эдип также сражается. Только за Правду. Чего бы это ни стоило. Трагедия Софокла в постановке Искандера Сакаева (2012) - спектакль о судьбе и ее неодолимой силе, о правде и роковой ее цене...
…Через огромный канат, словно пуповину, Эдип Хурмата Утяшева будто возвращается к своим земным страданиям, чтобы снова и снова, уже вместе с нами, проходить свой «тяжкий путь познания».
…Вот он смотрит на свои руки как на чужие, будто видит их впервые, внимательно и напряженно вглядываясь во все линии судьбы, так причудливо и странно переплетенные на его, Эдипа, ладонях…
Утяшев играет (нет, проживает!) трагедию прозрения, к которой беспощадный рок возвращает его, и как больно видеть ему свет правды…
Именно применительно к этой роли можно говорить о философии, которую передает актер-мыслитель через свои сценические создания.
Эдип Хурмата Утяшева - это история о границах познания. Их нельзя нарушать. Как Утяшев передает весь ужас догадки, которая приводит к катастрофе! Словно саму судьбу он хочет оттолкнуть голыми руками и в то же время — бесстрашен и готов к любому исходу.
Танец с водой - как ритуальная пляска суфийских монахов: попытка добраться до истины в этом бесконечном движении и… невыносимо-слепящий свет Правды, от которого не только Эдипу захочется погрузиться в спасительную тьму… Так властитель Эдип становится рабом судьбы.
Вообще, если говорить о философии творчества Хурматуллы Газзалеевича Утяшева, то она определяется тремя понятиями: свобода, власть, творчество (игра). Все эти понятия органично переплелись в образе Чингисхана. Сам артист считает, что эта роль - новый этап в его творчестве. В 2001 году только назначенный на должность директора Башкирского академического театра драмы имени Мажита Гафури Утяшев получает сложнейшую роль в спектакле Нурлана Абдыкадырова «Последнее море Чингисхана». Это не просто руководитель труппы бродячих актеров, он сам – творец. Темуджин - Тимерша Утяшева творит, созидает мир, где возможно – все!
Он - великий рассказчик и лицедей, волшебник и чародей сцены, который воплощает свою Вселенную: там барабан, песок, ткань, звук голоса, - все служит его «строительным материалом». Как умело и умно использует герой возможности своей труппы! Темуджин - Тимерша Утяшева обладает особой властью не только над своими артистами, но и над нами, зрителями. Действительно, самая мощная, колдовская сила - власть Художника. Энергия творческой силы делает его свободным, и он щедро одаряет тех, кто готов нести бремя свободы…
…Через восемнадцать лет Хурматулла Утяшев вновь воплотит легендарного героя в спектакле «Белое облако Чингисхана» (2019, режиссер Мусалим Кульбаев, режиссер по пластике Ирина Филиппова). Здесь Чингисхан – воин, завоеватель, властелин жизни и смерти.
Мощь своего персонажа Хурмат Утяшев показывает через внешнее спокойствие, даже бесстрастие. Он настолько непоколебим в своей уверенности, так внутренне раскрепощен, что в открытой демонстрации силы нет никакой необходимости. Во время поединка он даже… весел, но способен и склонить голову противника, и поднять его с колен. В сцене с женой - совсем другой: неожиданно мягкий, почти нежный, податливый… В этой роли артист Утяшев калейдоскопически изменчив, нет границ между Чингисханом-повелителем и Чингисханом-человеком, мужем. Не устаешь поражаться богатству сценической палитры артиста, масштабу и глубине его драматургического мышления. Да-да, именно драматургического, потому что Хурматулла Утяшев выстраивает каждую роль, формулирует свою, внутреннюю драматургию образа как захватывающую историю. Так и Чингисхан: победительно смотрит даже на небо, вот только над временем оказывается не властен... Однако сколько мудрого смирения в приятии неизбежного... Сколько величественной покорности в осознании неотвратимости конца для любого человека, кем бы он не был…
Безусловно, освоение героического на сцене вполне органично для артиста Утяшева. Однако сам Хурматулла Газзалеевич убежден, что «амплуа ограничивает возможности актера. Вот, мол, моя территория, а дальше двигаться не нужно. Актер должен уметь играть все, или хотя бы стремиться к этому». Действительно, роли Степана Разина («Бибинур, ах, Бибинур!» по пьесе Флорида Булякова, 1995), Салавата («Салават. Семь сновидений сквозь явь» по трагедии Мустая Карима, 2003), генерала Шаймуратова («Шаймуратов-генерал» по пьесе Флорида Булякова, 1998) и другие создали Хурмату Утяшеву своеобразный ореол исполнителя ролей эпически-масштабных, создателя мощных и сильных духом героев. Однако всякий раз артист Утяшев умудряется говорить о величественном без пафоса.
…Его Шаймуратов - настоящий трагический герой. Но это та трагедия, у которой – «сухой голос. Слезы недопустимы». (Всеволод Эмильевич Мейерхольд).
Речь идет о благородной сдержанности - свидетельстве колоссальный внутренней силы. Как он держит саблю! Как встречает страшный приказ послать конницу против немецких танков! Здесь все: катастрофа, ощущение неодолимого ужаса, осознание долга, невозможность послать на верную гибель и невозможность не делать этого… Перед нами - не только генерал-легенда, а подавленный, разбитый человек со смятенным, разорванным сознанием. Это - раздавленный горем отец, неотвратимая беда словно сгибает его колени. Есть генерал – государственная, социальная функция, а есть человек - противоречивый, переживающий, внутренне контрастный.
…В сценах – грезах с возлюбленной Шаймуратов Утяшева трогателен, но не сентиментален, его персонаж – теплый, буквально искрится чувством: доли секунды нужно артисту, чтобы из генерала превратиться в мальчишку, потерявшего голову от любви…
На наших глазах Шаймуратов – Утяшев совершает «тяжкий путь познания». От фальши абстрактных понятий к истинным, сущностным, гуманистическим ценностям. Артист создает образ человека стоического, мужественно выдерживающего обстоятельства, предлагаемые драматургом – исключительные, экстремальные: «Я согласен взять на себя ответственность». Именно эта (такая редкая ныне – увы!) способность брать ответственность, то есть быть взрослым, зрелым, и отличает не только героя, но и самого Хурмата Утяшева. А трагедия Флорида Булякова сложна, она требует от актера способности выйти за рамки только героического и перейти на уровень философского осмысления действительности.
Генерал Шаймуратов, по природе своей сильный, смелый и свободный, вдруг сталкивается с открытием, что он - не свободен. Это открытие Хурмат Утяшев играет как восприятие Эдипом слов Вестника из Коринфа – катастрофу. Он, генерал, герой, пример для подражания - не свободен. Социум требует, чтобы он соответствовал мифу о самом себе. Но Шаймуратов-генерал в трактовке Хурмата Утяшева - настоящий носитель трагической вины. Недаром он вспоминает своего соседа, Гали-агая, не вернувшегося с Первой мировой: «И понимаешь, какая штука - я будто знал неродившегося сына моего соседа. Я всю жизнь ощущал свою вину перед ним. Страшную, необъяснимую вину». Так писал философ и психолог Марио Якоби: «Вина - это реакция на силу и мощь, а стыд - на слабость и бессилие». Так вот, Шаймуратов Утяшева ощущает с пронзительной мукой и терпкой горечью именно стыд, а также чувство отчужденности, отвергнутости, когда он бессилен изменить обстоятельства… Как же больно переживать эти чувства Шаймуратову, с какой острой, щемящей тоской артист передает это страдание! Но это - страдание сильного, стойкого человека, героя, оказавшегося перед экзистенциальным выбором. Вслед за автором Шаймуратов - Утяшев стоически констатирует сам факт гибели на войне, но в то же время он глубоко убежден, что нет такой цели на свете, которая бы оправдывала эту гибель. Сын Шаймуратова гибнет на войне, а его отцу предстоит идти по дороге обретения истинного Знания. Он все держит свой путь, трагический путь познания мира и себя…
Пожалуй, ключевое понятие для творческой деятельности артиста Хурматуллы Утяшева - познание. Старательно, подобно прилежному и вечному ученику, но вдохновенно и страстно, как носитель огромного художественного Дара, осваивает артист бесконечный мир театра, разнообразный и изменчивый, умудряясь одновременно быть и учеником, и Мастером.
Сам Хурматулла Газзалеевич признается: «Я получаю особую радость, играя гротескно-эксцентрические роли. И она, эта радость, чудесным образом транслируется в зрительный зал. Мне по душе такие роли, где можно, не выходя из рисунка, «похулиганить», упиваясь внутренней свободой. Как интересно, как увлекательно «обманывать» зрителя и, в первую очередь, себя, будто финал спектакля неизвестен! И тогда нам, артистам, вместе со зрителями предстоит пройти по этому лабиринту, блуждая в поисках выхода!»
Действительно, такие роли, как Петрюс («Великолепный рогоносец» по пьесе Фернана Кроммелинка, постановка Рифката Исрафилова, 1994), мсье Труабаль («Мою жену зовут Морис» по комедии Раффи Шарта, постановка Фарида Бикчантаева, 2002), Юлготло («Шауракэй» по пьесе Мухаметши Бурангулова, постановка Айрата Абушахманова, 2008), Нугуш («Мактымсылу, Абляй и Кара юрга» по произведению Тансулпан Гариповой, постановка Олега Ханова, 2013), Гарпагон («Скупой» по комедии Жана Батиста Мольера, постановка Искандера Сакаева, 2015), раскрывают эксцентрическую природу дарования Хурматуллы Утяшева.
Однако это не всегда чистая эксцентрика, она зачастую находится в волшебном диалоге с лирикой. Например, милый, обаятельный мсье Труабаль: он и смешон, и притягателен одновременно. Как рыба в воде чувствует себя актер в жанре комедии положений…
То же можно сказать и о совсем другой драматургии. Спектакль «Шауракэй» существует по принципу «театр в театре», когда между актером и ролью - серьезная дистанция. Так вот, эту дистанцию, это двуединое существование в образе и вне его Хурмат Утяшев выдерживает блестяще. Словно не вихрь игры подчиняет его, а, наоборот, артист сам создает игровое пространство, повелевая им, ощущая себя хозяином сценической площадки.
И здесь нельзя не вспомнить традицию комедии масок (commedia dell`arte), когда влюбленный старик жадно поедает глазами молодую красотку, словно веря и не веря своему возможному счастью…
А как он танцует! Точнее, не столько танцует, сколько умудряется передать характер Юлготло в танце! Он смешон, но совсем не жалок - обаяние Утяшева в этой роли особого рода: это пленительная способность к умной насмешке над самим собой. Такое качество делает Утяшева - Юлготло неотразимым! Комизм своего героя артист образует из нелепого желания любить и невозможности персонажа осознать эту нелепость. В этом смысле Юлготло Хурмата Утяшева напоминает Мальволио из «Двенадцатой ночи» Вильяма Шекспира.
Однако не чужды актеру и резкие, колоритные мазки, яркие краски (роль Нугуша). При этом очень важно, что Утяшев никогда не забывает о партнере, какой бы бенефисной роль ни была! Он из тех редких актеров, кто способен создавать поистине ансамблевую атмосферу спектакля.
Именно так и получилось в сложнейшем произведении Искандера Сакаева «Скупой» по одноименной комедии Мольера.
Авторы спектакля (режиссер, художник Альберт Нестеров, артисты) увидели пьесу позднего Мольера, «высокотрагическое», по словам Иоганна Вольфганга Гете, произведение, глазами людей молодых и озорных, азартных, хулиганистых, свирепо влюбленных в театр, фарс, комедию масок, карнавал, эксцентрику и клоунаду.
Такая, по первому эмпирическому ощущению, оптика могла бы показаться в чем-то спорной, если бы не бенефис Хурматуллы Газзалеевича Утяшева. Тем более что роль Гарпагона - не просто бенефисная, это - роль-мечта, роль-греза, дающая возможность артисту реализовать его особый, эксцентрический дар. Мы уже говорили, что его работы в ключе психологическом, лирико-героическом давно известны и любимы, но именно в режиссуре Искандера Сакаева талант артиста Утяшева заиграл новыми красками.
Вспомним еще раз спектакль «Царь Эдип». С каким поразительным бесстрашием артист показывает трагедию властителя, вдруг осознавшего, что в его власти все, кроме собственной судьбы… При этом - никакой патетики и котурн, никакой «защиты». Сверхлаконизм стилистики спектакля, пространственного решения, строгая до аскетизма фактура материала и - предельно интенсивное существование, когда кажется, что Эдип - Утяшев стареет прямо на наших глазах, что страдания трагического героя меняют ход времени…
Такого же (до мучительного предела насыщенного!) существования потребовал спектакль совсем в другом жанре - фарсе. Идеально грамотный, бешено энергичный, с каким веселым отчаянием, безудержностью актеры во главе с Гарпагоном - Утяшевым ныряют в эти феерические трюки, беготню, драки - все, что только может быть в фарсе! Такое впечатление, что это делается как в последний раз, что завтра может не быть ни театра, ни Мольера, ни… Ничего! И от этого становится не весело и радостно (как должно быть в фарсе, точнее, как мы привыкли), а страшно и зябко - «холодно, холодно, холодно». Поздний Мольер (кровавый и драматический) прочитан так, как если бы это был Мольер молодой и счастливый, с преданной ему всецело труппой актеров - барбулье (от французского «запачканный», в спектакле у актеров лица посыпаны мукой - пудрой вместо масок). Как точно все выстроено! Это и бродячий театр со своими ящиками, а Гарпагон Утяшева, своего рода, Карабас, вовремя одергивающий заигравшихся (затанцевавшихся) актеров: эй, постойте, Мольера же играем! Это и корабль: вот он, легчайший, чудесный белый парус, который так угрожающе вздыбится в прологе спектакля перед появлением Гарпагона и его окружения - звенящих монеток в мешочках. Утяшев - Гарпагон словно вступает в полемику с самим Александром Сергеевичем Пушкиным, который считал, что «у Мольера скупой скуп и только». Артист раскрывает инфернальные черты своего персонажа: сколько раз говорится в пьесе, что он - дьявол, сколько раз там с упоением и сладострастием произносится слово «смерть»! Однако на наших глазах Утяшев творит театральное чудо: жутковатый скряга превращается в забавного Панталоне, который обречен быть обманутым. Самоуверенный, похотливый, чванливый старик, этот Панталоне должен быть одураченным хитроумно-жестокой молодежью. Получается, что Гарпагон Утяшева - единственное живое лицо в спектакле, способное хоть на какие-то чувства, правда, к денежкам. Потрясающе играет Утяшев сцену обнаружения пропажи заветной шкатулки: трижды он подходит к священному для него месту, выполняет все свои ритуальные действия, не верит, не хочет верить! Наступившее отчаяние, сила беспросветного горя даже пробуждает нечто наподобие сочувствия к Гарпагону Хурмата Утяшева. Но оно мгновенно улетучивается в сцене дознания, когда в симпатичном Панталоне вновь проявляются инфернальные черты… Когда же сам Гарпагон в спектакле становится жертвой обмана холодной, механистично-злобной, притворной молодежи, пугающие штрихи в образе Гарпагона артист Утяшев прячет за яркими, жизнеутверждающими красками фарса: по-детски неуклюже его персонаж торопится к своей любимой (и пусть она - вновь обретенная шкатулка!). Он - счастлив, он - живой!
Кстати, недаром на бенефисном вечере артиста его мастер и учитель, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации, заслуженный деятель искусств Республики Башкортостан, профессор Фардуна Касимовна Касимова вспоминала, что именно с ролью Гарпагона, именно с драматургией Мольера Хурмат Утяшев вошел в мир театра. Фардуна Касимовна, говоря о своем знаменитом ученике, еще заметила, что «мы гордимся не только его искусством, но и его характером. Он, староста курса, был для всех и другом, и советчиком».
Действительно, масштаб личности для артиста театра определяет и масштаб, и глубину его творчества. Даже в ролях так называемого «социального амплуа», на первый взгляд, формально-функциональных.
Самат (бизнесмен, предприниматель в спектакле «Мулла» по пьесе Туфана Миннуллина, постановка Айрата Абушахманова, 2007) строит мечеть в своем селе. Поначалу солидный с виду герой Утяшева выглядит наивным, думая, что вместе с мечетью, с появлением молодого священника - муллы, люди сразу возродятся к духовной и нравственной жизни.
Увы, все оказывается не так просто. И вновь Хурмат Утяшев показывает тернистый пусть своего героя, когда к его Самату постепенно приходит осознание сложности и драматизма той дороги, по которой идет верующий человек. А миссионерство - это не только радость возвращения к истокам и обращения к Вере, это невыносимо, порой до отчаяния, тяжкий труд…
В следовании традициям, бережном их сохранении похож на Самата и казах Ербол («Джут» по пьесе Олжаса Жанайдарова, перевод на башкирский язык Хурматуллы Утяшева, постановка Айрата Абушахманова, 2015). Ербол Утяшева - это и современный человек, и настоящий хранитель традиций, подлинной исторической памяти. Это он рассказывает молодой журналистке про голод - Джут. С самого начала Хурмат Утяшев выбирает для своего героя довольно сдержанную, лаконичную, почти документальную манеру. И лишь только маленькие, но абсолютно точные детали показывают, как глубоко, с какой болью он переживает все, что происходило так давно. То, как Ербол наливает чай в пиалу («на сааамое донышко!»), то, как уважительно - бережно он делает каждый глоток… Его рассказ о дедушке, который делает сухари из черствого хлеба, ругается, когда еду выбрасывают - это такая узнаваемая, словно ожившая, история, что от нее сжимается сердце…
В этой роли Хурмат Утяшев мастерски соединяет и драматическое, и комическое. Дуэт опытного Утяшева и молодой актрисы Милены Сираевой настолько гармоничен, что возникает ощущение диалога двух поколений: серьезный рассказ о прошлом органично переплетается с уморительно-смешными любовными сценами, щедрого угощения, когда зрелый, пожилой человек, как выясняется, может радоваться жизни, наслаждается ею искреннее, сильнее, чем совсем юная женщина. Вот эта энергия жизнелюбия, которой Хурмат Утяшев наделяет своего героя, и творит настоящее чудо: журналистка, поначалу весьма формально относившаяся к своей работе (пришла брать интервью), вдруг меняется. В ней просыпается сочувствующая душа. А разбудил «спящую красавицу» Ербол, мудрый, грустный шутник, носитель Памяти народа…
Хурмату Утяшеву удается говорить о высоком без всякого пафоса и надрыва. Достоинство - вот то, пожалуй, чем он, прежде всего, наделяет своего героя. Это чувство, которое помогает человеку почувствовать себя человеком. Именно достоинство - основное свойство, которым Утяшев одаряет своих драматических героев.
Так, в спектакле «Зулейха открывает глаза» по роману Гузели Яхиной (инсценировка Ярославы Пулинович, постановка Айрата Абушахманова, 2017) артисту (кстати, переводчику текста на башкирский язык) досталась роль, вроде бы, и не такая уж большая. Муртаза Валиев, муж главной героини, погибает от рук раскулачивающих зажиточных крестьян красноармейцев едва ли не в начале спектакля. Но сколько успевает сказать Утяшев - Муртаза за короткое сценическое время!
Это не просто роль, это - целое мировоззрение, это другое восприятие мира. Перед нами - хозяин. Своей собственной семьи, земли, судьбы. Как властно он перекидывает через плечо хрупкую Зулейху (Ильгиза Гильманова): сейчас она - его! А с каким удовольствием он ходит босиком по своей земле. Это его женщина, это его Земля, это его дом. А когда приходят отнимать нажитое тяжким трудом, то Муртаза - Хурмат Утяшев не просто удивлен, он - потрясен: как же можно посягнуть на чужое?! Кто способен на такую низость?! Ведь это попрание основы основ, всей меры вещей! Когда Муртаза отказывается подписывать бумагу, он просто сидит, но в этой статике и тишине столько энергии отрицания, неприятия происходящего беспредела, что все громкие «экспроприаторы» начинают казаться фальшивыми на его фоне, марионеточными. Когда Муртаза поднимается во весь рост, берет топор и живой мишенью идет на грабителей, то это безумную отвагу воспринимаешь именно как подвиг. Какой смысл жить Муртазе без свободы и достоинства…
Вот так эстетическое оказывается теснейшим образом связанным в творчестве Хурмата Утяшева с этическим, с нравственной Вселенной. Именно эта сокровенная связь и является определяющей в театральном и жизненном пути Артиста.
…В суфийской притче «Мастер и чайная чашка» говорится об одном известном мудреце, который путешествовал со своими учениками.
Не желая привлекать к себе внимания, он запретил ученикам оказывать ему знаки почитания.
Однако хозяин караван-сарая вдруг встал на колени и припал к ногам мастера. На вопрос учеников о том, как же он узнал мастера, хозяин ответил: «Но я не мог его не узнать. Я видел тысячу людей. Однако никогда не встречал человека, который бы с такой любовью смотрел на обычную чайную чашку».
Так и в творчестве Хурматуллы Утяшева: обычное, обыденное, весь «материал жизни» превращается мастером на сцене в уникальное и неповторимое.
И у зрителя, воспринимающего искусство Хурмата Утяшева, существующее по законам Гармонии и универсальной гуманистической традиции, появляется шанс пройти дорогами театрального путеводителя замечательного Артиста.