На книжную полку

Волонтёр пера

Мы завершаем публикацию глав из недавно изданной книги Евгения Мартинсона "Слово рабкора".

Ремесленное училище
После пятилетнего пребывания в Давлекановском детдоме меня вместе с другими ребятами направили в Ремесленное училище № 12 города Черниковска. Разместили будущих учеников в одноэтажных домах барачного типа по улице Фрунзе (ныне Нежинская).
После детдома, порядки в котором были похожи на отношения в колонии для малолетних преступников, в РУ было спокойно. Нам выдали добротную рабочую и парадную одежду. Облачившись в нее, мы стали смотреться бравыми парнями и даже полюбили эту единую для всех форму и гордились ею. Кормили нас, ремесленников, хорошо. Один раз в неделю водили в кинотеатр "Победа" для просмотра кинофильмов. Каждую неделю мы мылись в бане. Одежду стирали сами.
Преподаватели относились к своим подопечным по-отцовски, с большим уважением и любовью. Они умели заинтересовать ребят делом, увлечь их техническим творчеством. В Республиканском краеведческом музее были выставлены уникальные токарные станки ТВ-320, уменьшенные в пять раз. Эти станки изготовили питомцы нашего РУ-12. Другой действующий резьбофрезерный станок, также пятикратно уменьшенный, экспонировался на ВДНХ в Москве. Были там и другие экспонаты из нашего училища, завоевавшие несколько серебряных и бронзовых медалей. Особо отличившихся учеников и наставников наградили медалями, дипломами и грамотами ВДНХ СССР.
На протяжении долгих лет работы на Уфимском моторостроительном заводе я многократно возвращался в стены училища, повышая квалификацию на вечернем отделении, а за мной - сын Виталий и внук Максим. Младший внук Вадим после школы получил в ПУ № 52 (бывшем РУ-12) профессию повара-кондитера.

Любовь на всю жизнь

После успешного окончания двухлетней учебы в РУ-12 мне была присвоена квалификация фрезеровщика-универсала 5-го разряда. С таким высоким разрядом выпускались считанные единицы учащихся. Меня оставили в Черниковске, в заводском коллективе моторостроителей и направили в цех № 22а. В ту пору мне было неполных семнадцать лет.
Начальником цеха тогда работал А.Чернов - талантливый, умный и отзывчивый человек. На участке, куда меня определили, насчитывалось до 130 единиц деталей, а операций по их обработке было несколько сотен. Через год я уже овладел всеми навыками и умел настраивать станок, не прибегая к помощи наладчика.
Рабочий день нередко был по двенадцать часов. Все это время, кроме небольших перекуров и обеденного перерыва, я не отходил от станка. Смотреть по сторонам также было некогда. Тем не менее я приметил стройную черноглазую девушку - Валентину Клещеву, работавшую шлифовщицей на соседнем участке. Станки наши стояли напротив. Вскоре я понял, что влюбился, и решил назначить Вале свидание. Она согласилась. На первом свидании мы вели себя довольно скромно и сдержанно. Я был немногословен. Однако мои чувства к Вале можно было заметить невооруженным глазом. Целовать девушку по неписаным законам разрешалось только на четвертый день знакомства. Я решил придерживаться этих правил. Выждав "испытательный срок", я после совместной прогулки проводил Валю до крыльца ее дома, пожелал ей спокойной ночи, а затем нежно обнял ее и поцеловал. Невозможно словами описать тот миг. Нам с Валентиной было по семнадцать лет.
Мы встречались два года. И вот 27 июня 1956 года, позабыв оповестить Валину маму о своем намерении, мы пешком пошли в загс, который находился в то время в районе нынешнего кожно-венерологического диспансера по Индустриальному шоссе. Вернулись мы оттуда уже мужем и женой. Никаких торжеств в то время в загсе не устраивали. Мы расписались в журнале и ушли обратно пешком, так как автобусы не ходили.
После свадьбы я из общежития перешел жить к Вале в однокомнатную квартиру по улице Фрунзе, где она жила вместе с матерью. 24 июля 1956 года наш город Черниковск был присоединен к Уфе. Многие улицы в обоих городах носили одинаковые названия, и их было решено переименовать. Улица Фрунзе, на которой мы жили, получила название Нежинской.
Брат Валентины Николай в то время служил в армии. А спустя два месяца повестку из военкомата получил и я.

Служба
в Советской армии

Уход на службу был для меня внезапным и неожиданным, поскольку на первоначальной комиссии меня забраковали из-за плоскостопия. Всю ночь у Вали не просыхали глаза от слез. А чуть свет мы отправились на сборный пункт в Уфу.
В те далекие 1956-1959 годы в армию парни шли охотно. Считалось большим унижением, если кто-то по каким-то причинам оставался невостребованным. Мы не знали и не слышали ничего о "дедовщине".
Был и такой случай. Нас, солдат, частенько направляли на хозяйственные и строительные объекты. Как-то в очередной раз мы оказались в карьере, где специальной машиной нарезали природные кубы для строительства домов и так далее. Работа была тяжелой и пыльной. Жили в какой-то землянке. Пищу нам готовила наемная работница. Качество еды было отвратительным. На рабочем месте - сплошная антисанитария. К тому же повариха постоянно находилась в нетрезвом состоянии. После приема пищи у солдат возникали острые кишечные расстройства и отравления. На замечания пьяница не реагировала и продолжала делать свое. Из высшего командного состава с нами никого не было. Чтобы предотвратить происходящее, обо всем этом я написал в окружную газету "На страже". Через несколько дней прибыла спецкомиссия для проверки. Вначале ее члены поинтересовались моей личностью (в то время это было обязательным). Затем, обойдя кухонное хозяйство и столовую и убедившись в реальности приведенных в письме фактов, пьяницу уволили, а на ее место прислали замечательного повара из числа солдат срочной службы. Мы стали получать качественную и вкусную пищу.
Возможно, кому-то это покажется странным, но все три года я ежедневно отсылал Валентине по одному (иногда по два) письму, чтобы она не скучала. Позже, после моего возвращения из армии, достав из комода три толстенных пакета с моими письмами, она скажет: "Вот за это тебе огромное спасибо. Все три года я ими только и жила". Их было одна тысяча сто пятнадцать штук. Я со временем их уничтожил. И очень жалею об этом. По ним можно было бы написать целый любовный роман. В одном из писем Валечка сообщила, что у нас родился сын Виталий. Я очень тогда переживал, что не смогу забрать ее с ребенком из роддома.
Валентине нелегко было. Каждое утро, перед работой, нужно было отвезти ребенка в ясли, в обед прибежать из цеха, чтобы покормить сынишку грудью, а после смены забрать его домой. Ясли находились на значительном расстоянии от дома. Помню, однажды Валентина написала мне, что в доме протекает крыша и квартиру затопило до неузнаваемости. Многократно она обращалась за помощью в домоуправление, но кроме посулов дело дальше не продвинулось. Я срочно направил письмо в адрес городских властей. На место выехала комиссия. Факты подтвердились. Вскоре крышу перекрыли новым шифером. Стены в квартире оштукатурили и сделали освежающий ремонт.

Демобилизация

Отслужив три года, я вернулся домой. Дверь открыла Валя. Увидев меня, она бросилась в объятия. Виталик, сидевший на кухне с игрушками, радостно воскликнул: "Папа!".
Шли годы. Наступила пора провожать сына в школу. Был 1964 год. Мы купили школьную форму, учебники и повели Виталика в 69-ю школу. В первый класс. Учился он до пятого класса на "хорошо" и "отлично". В 1969-м мы получили однокомнатную квартиру в микрорайоне Инорс и поменяли место жительства. Виталия определили в ближайшую школу, где завучем была Л.Иванова (фамилия изменена). Она же преподавала химию. Вскоре мы с Валей заметили, что успеваемость по этому предмету у сына резко снизилась. Мы стали заниматься с ним дома, оставляли в школе после уроков для дополнительных занятий. Однако все наши усилия сводились к нулю. Оказалось, завуч являлась женой начальника одного из цехов УМПО, которого я многократно критиковал в заводской газете "Моторостроитель" за бесхозяйственность и небрежность в работе. Месть была жестокой и неправомерной. Завуч выводила сыну за четверть одни двойки, иногда тройки. А то и оставляла по своему предмету на осень. Чтобы оградить сына от непедагогического ущемления и продолжить учебу, мы предложили Виталию подать заявление в одно из профессиональных училищ. Узнав об этом, завуч позвонила директору учебного заведения и оклеветала сына. После чего ему отказали в приеме. Вот так приходилось нам расплачиваться за мою рабкоровскую критику.

В УМПО я старался трудиться честно, при этом был рационализатором.

За высокие показатели в труде и активное участие в общественной жизни награжден многочисленными почетными грамотами (20 штук), ценными подарками (40 штук), знаками трудового отличия и медалью "Ветеран труда". Бережно хранятся у меня дипломы о присвоении званий "Лучший наладчик УМПО", "Лучший инспектор качества", а также "Ударник коммунистического труда". При этом хотелось бы заметить, что в Коммунистическую партию, несмотря на настойчивые уговоры, я не вступал из-за личных убеждений.
Неудобный человек
Вся моя сознательная жизнь неразрывно связана с рабкоровской деятельностью. Корреспондентская работа для меня - больше, чем увлечение. Это любовь на всю жизнь. Пишу, когда мне трудно. Пишу, когда у меня радость. Ибо знаю, что мое слово кто-то услышит, прочтет.
Чего греха таить, случались и неудачи. Отошлешь, бывало, в газету заметку, а через некоторое время получаешь из редакции письмо. Читаешь и чувствуешь, как твое лицо краснеет от стыда из-за слабости материала. "Ну, - думаешь, - точка. Больше никогда перо в руки не возьму". А пройдет некоторое время - снова не можешь удержаться, садишься и пишешь, но уже строже, взвешивая все и учитывая прошлые ошибки.
Так уж получалось, что наибольшее предпочтение я всегда отдавал критическим материалам. Публикуя их, нередко навлекал на себя гнев начальства, упреки, ущемление и гонения.
Вспоминается такой случай. Написал однажды в "Моторостроитель" о вопиющем нарушении технологии в соседнем цехе. Начальник того цеха собрал по этому поводу совещание, на которое пригласили и меня. Однако обсуждать принялись не газетную публикацию, а ее автора: будто бы все - напраслина, и я опорочил коллектив. Начальник не стеснялся в крепких выражениях, переходящих в нецензурную брань. Я попытался пресечь хамство грубияна - напрасно. Покинул кабинет и обо всем сообщил в партком УЗАМ. Создали комиссию. Но в цехе ее сумели дезинформировать. Снова отправился в партком. Его секретарь А.Балакин, побывав в цехе, сам убедился в достоверности фактов, о которых я писал. Проверяла их и другая комиссия, во главе с председателем заводского комитета народного контроля С.Шафиковым. На расширенном заседании парткома А.Балакин и С.Шафиков однозначно заявили, что факты подтвердились. Мне пожали руку, а проигравший поединок начальник выскочил вон, сильно хлопнув дверью.
Из этой истории и других, ей подобных, я сделал для себя такой вывод: если хочешь, чтоб твоя заметка достигла цели, то позаботься прежде всего о полнейшей ее достоверности - чем неопровержимее факт, тем лучше он сам за себя "воюет". Это первое. И второе. Если поднял в газете острый вопрос, то в достижении результата рассчитывай не только на редакцию, но и на себя. Действуй по пословице: "Взялся за гуж - не говори, что не дюж". Прояви выдержку, настойчивость. И конечно же необходимо быть мужественным, готовым к самой неожиданной реакции со стороны зажимщиков критики. Не понимаю тех рабкоров, которые, едва столкнувшись с какими-либо препятствиями, сразу опускают руки. Наше дело требует твердости характера. Вот, к примеру, что произошло в том же цехе, где я работал раньше. Редакция многотиражки поручила мне проверить письмо. В нем говорилось, что начальник бюро инструментального хозяйства (БИХ) выписывал подчиненным премии и львиную долю требовал отдавать ему. Я проверил факты, они подтвердились. Выяснил к тому же, что делалось это с ведома руководства цеха. После публикации заметки люди, злоупотреблявшие служебным положением, понесли наказание, а начальник БИХ лишился занимаемой должности.
Человек я для чиновников и администраторов всегда был неудобный, и они прижимали рабкора как могли. В разное время за меня вступались газета "Вечерняя Уфа", журналы "Советские профсоюзы" и "Рабоче-крестьянский корреспондент", публиковавшие в своих изданиях обширные статьи в мою защиту. Бывший редактор "Вечерней Уфы" Явдат Бахтиярович Хусаинов постоянно держал мой вопрос под контролем. Когда вокруг меня разгорались страсти, он всегда первым подавал руку помощи. Возил меня на служебной "Волге" в обком партии, чтобы отстоять мою честь. За это время я ему буду вечно благодарен. Не давала в обиду и секретарь райкома партии Александра Константиновна Хусаинова (жена редактора "Вечерней Уфы"), к которой я неоднократно обращался. Когда в цеховых списках на расширение жилья мою фамилию отодвинули на десять номеров назад, она приняла соответствующие меры и не допустила произвола.
Разумеется, за принципиальность нам, рабочим корреспондентам, нередко приходилось "расплачиваться". Был такой случай. В связи с переменой места жительства я попросил перевода в другой цех. И никогда не думал, что мое сотрудничество с печатью поставит для меня столько заслонов. Все цеха, куда я обращался, остро нуждались во фрезеровщиках, но, опасаясь заиметь "неудобного" рабкора, мне вежливо отказывали. Я обратился к тогдашнему секретарю парткома Булаеву. "В обиду не дадим", - сказал Борис Петрович. По его рекомендации иду еще в один цех, подаю переводной лист начальнику. "Вот он каков, Мартинсон! Статьи и заметки читал, а видеть не приходилось", - промолвил он и подписал документ. С тех пор у меня с ним завязались в общем-то неплохие отношения.
Не только "синяки да шишки" доставались мне от публикаций в газетах критических материалов. Много пришлось пережить и счастливых мгновений, когда узнавал, что мои материалы доставляли людям радость, помогали им, облегчали жизнь.
Помню, по просьбе работницы нашего Моторостроительного завода Н.Малышевой, в центральной газете "Дело" вышла моя публикация под названием "Без милого - в шалаше?". Долго стояла она в очереди на расширение жилья. Когда наконец в цех на ее имя поступила квартира, цехком отдал ее сменному мастеру, а Малышевой сказали: "Не положено. У вас неполноценная семья - нет мужа". Куда только ни обращалась за помощью работница - везде отказ. И ведь знали, кого обидели. После трагической смерти сестры Н.Малышева удочерила двух ее детей, так их и воспитывала, от своей личной жизни отказалась. Знали это профсоюзы, но такие случаи в их графах и статьях не записаны.
После публикации этой заметки квартиру Малышевой выделили. Разве можно такому не порадоваться?