Александр Шуралев: «Отголоски былых серенад»

Сегодня мы публикуем стихи уфимского профессора Александра Шуралева.

Александр Михайлович родился в 1958 году в селе Кушнаренково в Башкирии. Прошел трудовой путь от сельского учителя до профессора кафедры русской литературы Башкирского государственного педагогического университета имени Мифтахетдина Акмуллы. Доктор педагогических наук, член Союза писателей России, автор поэтических сборников, имеет публикации во многих московских литературно-художественных изданиях («Дружба народов», «Литературная газета», «Литературная Россия», «Литературная учеба», «Московский год поэзии», «Наш современник», «Роман-журнал XXI век», «Юность» и другие). Лауреат ряда международных литературных конкурсов.
И вот еще одна творческая победа! В Москве в мае были подведены итоги международного конкурса современной духовной художественной литературы «Молитва», в котором приняли участие 1030 авторов из Москвы, Санкт-Петербурга и многих других городов и областей России, а также из целого ряда зарубежных стран. Александр Шуралев вошел в короткий список и удостоен звания лауреата конкурса в номинации «Поэзия».
Комментируя это событие, старший литературный консультант Союза писателей РБ писатель Леонид Соколов отметил: «Этот успех еще раз свидетельствует о высоком уровне многонациональной литературы Башкортостана и демонстрирует еще одну грань поэтического таланта нашего разносторонне одаренного земляка – ученого, педагога и поэта Александра Шуралева. Примечательно, что это уже двадцатый (!) по счету международный литературный конкурс в длинном послужном списке его творческих достижений».

Крошки
Гоняться мне за собственною тенью
по свету не однажды довелось
и собирать счастливые мгновенья,
как крошки со стола сметают в горсть.

Но крошки те не утоляли голод,
и безучастно ускользала тень…
Я был тогда неопытен и молод,
еще не ведал горестных потерь.

Безмолвно у надгробий попрощался
с любимыми, которых не сберег…
Клюют с ладони птицы крошки счастья,
и тень дежурит верным псом у ног.

Холод
Холодно в доме. Сквозь щели вор-ветер
шарит по комнатам наглой рукой.
Но опоздал он: нет больше на свете
той теплоты, унесенной тобой.

Глупо подкладывать в печку поленья,
кутаться в сто шерстяных одеял…
Жизнь эфемернее, чем отраженье
воздуха на амальгаме зеркал.

Тропа
Припомнив все, что смолоду
сберег в мирской нескладице,
иду-бреду по городу
с надеждой: все наладится...

В тисках нагромождения
стеклобетона грузного
в зеленых насаждениях
ищу себе союзников.

И на границе города
найду тропу укромную,
сойду с асфальта гордого
в лесок на землю скромную.

Пух пожеланья скорбного
ступнями ощущаю я,
и расставанья скорого
смягчается отчаянье.

А облака безумствуют
круговоротом живности,
дразня в душе презумпцию
младенческой наивности.

Там бренное смывается
потоками вселенскими,
дни города сливаются
с ночами деревенскими.

На бездорожье
Застрянет в горле слезный ком
в пургу на бездорожье…
Давай не будем – о плохом,
а о хорошем… тоже.

Давай не будем – ни о чем,
но верными шагами
к чему-то важному придем
плечом к плечу друзьями.

Делясь последним сухарем,
проложим путь до крова.
В неизреченном сбережем
спасительное Слово.

Чужая грусть
Под съежившихся листьев хруст 
в мой сад вошла чужая грусть, 
остановилась у окна 
и прошептала: «Я одна…»

Но не зажглось окно в ответ, 
не стал теплее звездный свет. 
От безутешности обид 
чужая грусть в саду дрожит.

Ей встретить бы мою печаль, 
согреть друг друга невзначай… 
Да вот печаль-то на беду 
ушла бродить в чужом саду.

Афродита
Я нашел тебя случайно
в эпицентре звездопада –
каплю рома в крепком чае,
сгусток крови под помадой.

Отряхнул от звездной пыли,
как от пены Афродиту.
Томно мы потом бродили
по Вселенной, как по скиту.
Жили под шалашной крышей
в атмосфере многоточий.
В незатейливые вирши
складывались дни и ночи.

Мир жестокий простодушно
восприняв как чью-то шалость,
счастье маленькой зверушкой
к нам доверчиво ласкалось.

Симпатяшку угощали
крошками духовной пищи –
вырастало из печали
кроткое блаженство нищих.

Капли дождя
Мы встречаемся реже и реже. 
Ты проходишь, глаза отводя. 
Вмиг расплесканная нами нежность 
высыхает, как капли дождя. 

Плотно сжатые губы упрямо 
мне тепло подарить не хотят, 
словно в доме захлопнули раму, 
выходившую створками в сад… 

Пустые дома
За околицей – брошенный дом.
Не украшен давно сад плодами.
Заросло во дворе лопухом
то, что было когда-то следами.

А над дверью, забитой гвоздьми,
ржа гордыни изъела подкову…
Так бывает порою с людьми,
разлучившимися бестолково.

Рано ль, поздно ль и он, и она
будут мира искать добровольно…
Мы огульно бросаем дома,
чтобы к ним возвращаться окольно.

Твои глаза
Твои глаза чуть дальше, чем Венера.
Они зажглись на небе неспроста:
без их сиянья мир – невзрачно-серый,
и нет стихов для чистого листа.

Я к ним иду от самого рожденья
босой душою по стерне мечты.
Я им несу простые откровенья,
завернутые в чистые листы.

Так пеленают крошку в сверток белый,
и раздается новой жизни крик,
такой же безрассудно неподдельный,
как все живое в первородный миг.

В твоих глазах свет радости лучится,
на тьму печали в них намека нет.
Прекрасное мгновенье длится-длится,
и я иду-иду на теплый свет.

Меня ведут Любовь, Надежда, Вера
на самый край чистейшего листа.
Твои глаза чуть дальше, чем Венера,
но все же ближе Южного Креста.