Из жизни командированного… в зону СВО

Еще в юности, впервые прочитав знаменитую книгу Ремарка «На Западном фронте без перемен», я уяснила для себя, что болезней на войне нет, есть только ранения. Странные эти для студентки филологического факультета выводы в моем случае вполне объяснимы: я выросла в медицинской семье – родители мои, старшее поколение со стороны мамы, другие родственники так или иначе имели отношение к службе здравоохранения, и разговоры за праздничным столом, когда собиралась вся родня, да и просто в быту, с известной долей постоянства возвращались именно к этой теме. Так вот, что касается изначального посыла о больных и раненых, то буквально на днях конкретики моему открытию, в свое время поразившему меня, добавил, подтвердив, что это аксиома, заслуженный врач Республики Башкортостан, отличник здравоохранения РБ, отоларинголог Рустэм Раисович Мифтахутдинов. Знаем мы друг друга давно, а начало нашему знакомству положили мои дружеские отношения с супругой Рустэма, Надеждой Александровной, тоже врачом (правда, иной специализации), которого, как и главу семейства Мифтахутдиновых, ценят многие пациенты. Шутка ли сказать, у Рустэма сорок лет стажа в профессии!

То, что Рустэм Мифтахутдинов отправился в зону СВО, причем по собственной инициативе, проявив изрядную долю насточивости, поскольку изначально ему было отказано в такой командировке, я узнала не сразу – встретила Надину сестру, которая и рассказала мне об этом доверительно. Я не стала мучить Надежду Александровну праздным любопытством, мол, как и что, лишь изредка позванивая ей с неизменным вопросом: «Как у Рустэма дела?» В ответ слышала одно и то же: «Он звонит два раза в день. Рано утром с традиционной фразой: «Все нормально; я пошел на работу». И поздно вечером: «Я у себя в комнате, не беспокойся – все нормально». Все, что могу тебе сказать. И спрашивать ничего нельзя. Это же Мифтахутдинов!..»
Мы с Рустэмом даже пересеклись в минувшем мае, встретившись на выставке юного коллекционера часов Алана Хадеева в Мемориальном доме-музее Мажита Гафури. Поговорили самую малость, поскольку Рустэм, словно завороженный ходивший за Аланом, который вел специальную индивидуальную экскурсию для человека, вернувшегося с СВО, был поглощен комментариями необычного молодого человека («Знаешь, я думал, что таких уже нет в России…»), и он сразу, вежливо, но решительно пресек все мои попытки поговорить о трудах и днях врача Мифтахутдинова в зоне боевых действий… Ему предстояла очередная командировка «туда», и мой товарищ коротко сказал лишь: «Не сейчас, может быть, потом, позже…»
И вот это «потом» наконец наступило, и мы беседуем с Рустэмом, и раньше-то не очень разговорчивым, а теперь и просто изъясняющимся немногословно и только по сути задаваемого вопроса, если только не начинает горячиться. Но вы же себе можете представить, читатель, какие вопросы, связанные с жизнью на войне или в ее ареале, может задать сугубо штатский человек, тем более, женщина…
– Рустэм, ты же сам надумал отправиться туда… Почему?
– Потому что я так решил. Потому что надо помогать своим пацанам, которые находятся там – из Башкирии они, не из Башкирии, короче, своим. А еще потому, чтобы эта беда не дошла до нас…
– Тебя ведь изначально не брали? В чем причина?
– Да, я не раз ходил в военкомат, в профильные министерства, но иные просто говорили: в вас нужды нет, а другие твердили, что у меня не призывной возраст, аргументировали, что я не военврач… В общем, те, кто работает в структурах, которые занимаются призывом, мою медицинскую специальность – лор-врача, видимо сочли не серьезной для зоны военных действий. Хотя… Им и невдомек, что отоларингологи нужны и там, «за ленточкой»… Короче, я постоянно следил за новостями из зоны СВО и даже читал в центральных СМИ, что медики нужны и определенная нехватка медперсонала там имеет место быть…
– И ты?..
– И я написал письмо в аппарат Главы Башкортостана Радия Фаритовича Хабирова…
Ответа не было, но я продолжал ждать. А тут случилось то, что произошло под Харьковом… И я написал в аппарат Главы Республики повторно. Думаю, что люди, отвечавшие за связь с населением, решили – проще переправить письмо этого зануды в соответствующее ведомство. Скорее всего так и было, поскольку в один прекрасный момент меня пригласили в Минздрав РБ, сказав при встрече, что все мои документы отправили в Москву. Мол, все зависит от столицы!
В общем, благодаря всему этому я вошел в бригаду, которая формировалась Национальным медико-хирургическим Центром имени Николая Пирогова Министерства здравоохранения Российской Федерации. Речь о всероссийской службе медицины катастроф. И 7 марта я отправился в зону СВО в первый раз. В такие бригады входят специалисты со всей России.
– И куда именно вас направили?
– Всю бригаду, а это где-то двадцать человек, на территорию ЛНР, ДНР, в Херсонскую и Запорожскую области. Лично я и группа, в которую я входил, отправились в Запорожскую область, в Мелитополь, для работы в Мелитопольской областной больнице.
– Какие специалисты вместе с тобой попали в Мелитополь?
– Я как лор-врач, а также хирург, кардиолог, терапевт…
– 7 марта ты поехал в первый раз. А сколько командировок было у тебя вообще?
– Три.
– Каждая по месяцу?
– Нет, первая – месяц, так положено. И местные к тебе присматриваются, оценивают тебя – рвач ты или нет, как работаешь, какой специалист?
– Приняли они тебя?
– Да. Я пашу по двадцать четыре часа в сутки, не халтурю, не сбегаю никуда, денег с пациентов не беру…
– ?!
– А что ты удивляешься?! Там медицина местная вся стояла на этом! Скажем так, частная практика в свое время процветала и процветает доныне. И естественно, к нам тамошнее население шло гораздо охотней…
– А куда ты, исходя из вышесказанного, мог сбежать?
– Ну, всякие же люди есть… А я за все время ни разу к морю не съездил, хотя, – говорят, что оно в тридцати минутах езды…
– Надежда рассказывала мне, что ты звонил ей два раза в день – рано утром и поздно вечером…
– Некогда было разговоры вести, да и незачем – там непросто было, к половине восьмого утра я шел в больницу, к трем часам давал себе передохнуть, а потом начинались приемы…
– В смысле?..
– Мы обретались в инфекционном корпусе, нам отдали его под жилье, так вот у меня был еще и отдельный вход снаружи. Ко мне периодически приводили на консультацию солдатиков…
– Но ведь ты официально занимался местным населением!..
– Да, я же не военврач и не имею права лечить солдат. Тем более в пятистах метрах от нас располагался военный госпиталь, перед ним блокпост, короче – закрытая зону, туда не попадешь.
– А тебе солдатиков с какими проблемами приводили?
– Все, что касается моей специальности – отиты, синуситы, гаймориты, проколы…
– И они знали, что в больницу приехал лор-врач?
– Да, все знали. Я им так и говорил – звоните, стучите в дверь погромче, особенно ночью. Всех приму.
– Приходили?
– Постоянно. Но им самостоятельно нельзя зону военных действий покидать, только с сопровождающим. И когда ночью в дверь колотят, а комендантский час с половины одиннадцатого, я уже знаю, что очередного солдатика доставили. Поэтому я кое-что из инструментов и лекарств, которые привез с собой, всегда в своей комнате держал… Как-то парня привезли с серьезным воспалением, я ему говорю: «Ты далеко от нас находишься? Приходи ко мне, я тебя лечить буду». А он в ответ: «Я не имею права говорить». Вот так, а в госпиталь военный их не берут, мне один чин сказал: «Ты что?! На войне больных нет, есть только раненые! Никто захворавшего солдата из строя не заберет и в палату не положит…»
– И что ты?
– А я не военный врач, я гражданский… И просто помогал пацанам, сколько мог, и учил их, как лечиться самим в полевых условиях.
– Но ты же консультировал раненых, сколько я знаю…
– Только с ведома госпитальных врачей или если сначала привезут солдата ко мне, мог только делать профессио­нальный осмотр и констатировать: да, в верхней челюсти – осколок. Но оперировать мне было нельзя. Парнишку забирали и везли, иногда даже с моими рекомендациями, в военный госпиталь. Да и есть еще одна тонкость: если бы я этому мучающемуся от боли солдатику осколок из челюсти убрал, он бы потом мне благодарен не был, поскольку факт ранения должен зафиксировать только военврач, от этого зависит в том числе и сумма, причитающаяся солдату за ранение…

– Рустэм, а ты-то какую-­то зарплату получал?
– Конечно! Я же нигде больше не работал. Чтобы поехать в Мелитополь, я сначала взял отпуск на службе, в 21-й больнице, а потом отпуск без содержания… Мне тоже зарабатывать где-то было надо.
– И как платят?
– Нормально. Все, что про заработок по телевизору говорят – правда.
– Как твои знакомые, кстати, отнеслись к тому, что ты решил поехать в зону СВО?
– Когда я в командировку отправился, некоторые мои коллеги и даже приятели решили, что я придурок, ну а кто-то считает, что я потянулся за длинным рублем… Стали спрашивать по поводу оплаты, иронизировать… Интересоваться как-то с подковыркой…
Я послушал-послушал и сказал: а вы сами езжайте и проверьте, как и что, работы хватит всем, а вас я что-то там не видел…
– Местное население как к тебе относилось?
– Это непростой вопрос. Скажу так – сдержанно. Но от помощи не отказываются. Стариков жалко, брошенные они. Одной бабушке, у которой нос не дышал много лет, я делал несколько операций, вычистил все, убрал ее полипы. И она на старости лет впервые за долгие годы свободно втянула воздух и сказала: «Тебя мне Бог послал»…
А так, иду, например, на рыночек… Кормили нас в больнице, но только лишь каша и курица из рациона пациентов могут кому угодно надоесть, вот и стараешься в редкую свободную минуту пойти и что-то прикупить из продуктов. Так вот, иду на рынок, а солдаты в благодарность подарили мне бушлат (он теплый, легкий и постоянной стирки не требует). И чувствую, как кто-то замолкает при приближении человека в военном бушлате, кто-то сверлит мне затылок глазами. Это ощущается.
– Что было самым тяжелым?
– То, что ты не можешь в данный конкретный момент помочь пацанам, которых к тебе привезли на консультацию. Я же гражданский доктор…
– А что же тогда было самым радостным?
– Благодарность наших солдатиков, их признательность человеку, который избавил их от мучительной боли. А еще дал вполне действенный совет, поделился лекарством.
– Опасность чувствовалась в этих местах?
- Прилетало…
– Сверху?
– Сверху. Ну и что, ты же знаешь, куда едешь-то, перед командировкой размышлял, все взвешивал. Ну, да: бум-бум, бум-бум… Но ПВО работает, сбивают же их. Ну и надеешься на то, что они не будут больницу бомбить, их же люди лежат в ней прежде всего…
– И сколько длились вторая и третья командировки?
– Обе по полтора месяца. Это уже после того, как присмотрелись ко мне, поняли, что я работать приехал. Третья командировка, конечно, тяжело мне далась – днем тридцать восемь градусов жары, это нам, парням из Башкирии, не очень привычно…
– Мама твоя знала, что ты на СВО?
– Нет, она уже старенькая, зачем ее волновать. Мама уверена была, что все это время я ездил в командировки в Белорецк, там работал…
– А если в газете текст выйдет?
– Она у нас газет не читает, глаза не те, а вся родня знает, что маме можно говорить только про Белорецкий район. Раньше я в командировки по Башкирии ездил, вот она и помнит об этом. После второй поездки на СВО услышал от нее: «Ты, похоже, поправился, видимо, тебя там свежим молоком все время поили…»
«Да, – говорю, – мама, постоянно молоко парное пил и ел деревенскую сметану…»
– Если так случится, что тебя позовут в четвертую командировку, поедешь?
– Поеду, я же сказал уже: своим пацанам надо помогать. Если что, я бы поехал и с теми, кто повезет ребятам гуманитарный груз, кто несет им слово Божие… Потому что молитва – это важно, это хорошо, но ребят нужно еще и научить тому, чего они не знают.
– А именно?
– Как лечить себя в полевых условиях, как сохранить свое здоровье, как умудриться не заболеть, ведь, как старый турист, я очень многое умею.
– Что конкретно?
– Например, как сушить носки в таких условиях… Ведь они, ребята, сейчас все начнут простужаться – там днем двадцать восемь градусов, а ночью пять-шесть. Ноги должны быть сухими. А они в кроссовках ходят. Я ругал их: пацаны, вы что?! Оберните ноги целлофаном, если в сапогах не хотите ходить – и сухо, и тепло. Не ковыряйте чем ни попадя в ушах, полощите рот настоем из коры дуба – это антисептик, он остановит инфекцию, поможет избавиться от заразы – это и от геморроя средство, тоже, кстати, бич; настоем из сосновых почек тоже полощите рот и промывайте нос… И вообще, советовал им: пользоваться лучше обычными, не слишком дорогими лекарствами. Чем проще – тем эффективнее. А стоят они по сто рублей, а не по семьсот-девятьсот – и тысячу с лишним… Где они смогут их найти?!
– Жалеешь ребят?
– Конечно! Боюсь, сейчас их опять начнут мучить отиты, гаймориты… И это не просто мучительно, но еще и пагубно. Ведь больной солдат никому не нужен, из-за него могут и другие пострадать. Ухо у него болит, а «птичку» надо слышать, но парень, увы, не слышит… А «птичка» видит его. Те же, кто слышит, – прячутся… Но беспилотник парня увидел, и в это место прилёт идет… Мало того, что его накроет, но и из отделения человек семь-восемь положит…
А всего сказанного можно было бы избежать, если пацанов научить элементарно правильно сморкаться – чтобы уши у них не закладывало в этот момент… Следить за зубами – они у них не в лучшем виде, к сожалению… А им тут мам нет, чаю никто не подаст, носков теплых не принесет, некоторые, похоже, представляли, что это будет сафари…
– Рустэм, а как носки сушить мокрые в полевых условиях?
– Как турист со стажем скажу тебе: кладешь их на ночь на живот – и под одеяло, спать. Ничего лучше не придумали, утром все будет сухим и теплым.
В общем, если получится, опять поеду.
– Не страшишься?
– Когда занят делом, страху места нет. А своих бросать нельзя.
«За то, что Вы пошли и добились, каждая мать солдата скажет: Вы герой и спасибо Вашей матери за то, что воспитала такого сына! Здоровья Вам и маме!»
Этот текст недавно отправила по телефону Рустэму Раисовичу мать одного из бойцов, которому помог врач Мифтахутдинов.