Девятый день

В круге солнечного светаВ круге солнечного света

...Трещина, словно траурная лента, перечеркнула портрет. "Помня, что Вы с Михалевым друзья, мы тогда решили Вам об этом случае не рассказывать", - призналась мне одна из сотрудниц "Вечерки" уже после ухода Михалыча из жизни. Дело было, когда на один из праздников "Вечерняя Уфа" организовывала свой стенд в фойе Городского дворца культуры. Отобрали большие фотопортреты знаменитостей с автографами - несколько из тех, что украшают редакционные стены. А когда в ГДК аккуратно стали разбирать стопку фотографий в рамках и под стеклом - все были целы, кроме одной...
Судьба, судьба, судьба... Уже девятый день я слышу рефреном сотни голосов. "Судьба" - и сквозь слезы, и удивленно, и обреченно. Но какая судьба, почему? И в страшный день похорон Михалева, держа горькую поминальную чарку, я задавал вопрос: "Господи, скажи мне, почему Ты его забрал? Ему же двоих ребятишек поднимать! Почему не добавил ему хотя бы десяток лет жизни? Ведь он не все еще сделал на этой Земле". И одновременно со мной этим вопросом задавались тысячи людей. А ответ сегодня известен лишь Всевышнему и нашему дорогому, светлому Михалычу, который Бога почитал и деяния Божьи сомнению не подвергал. И здорово помогал в строительстве церкви в Подстёпках, где сам поставил дом, не замаливая грехи, как иные, а из веры - чистой и несуетной. Несуетной, каким был сам.
...Картина четвертьвековой давности. Мы сидим в залитой солнцем комнате в квартире спортивного обозревателя "Вечёрки" Юрия Федоровича Дерфеля. Большой поклонник и тонкий знаток классической, и в частности оперной, музыки Дерфель бережно ставит пластинку на проигрыватель: "Действие из оперы Вагнера мы прослушаем полностью". - "Да вы чё, оно же длиннющее, рыба остынет!" - возмущаюсь я. - "Ничего-ничего, послушаем, чай, в операх не часто бываем", - лукаво улыбается Михалёв.
Я не помню точно, в этот или другой день мы увиделись впервые. Уютная доброта, спокойствие этого человека покорили меня на всю жизнь. Говоря о Михалёве, обладатель непростого характера и очень критичный к людям вообще, Дерфель, обладая богатейшей и образной лексикой, не находил нужных слов и отзывался коротко: "Михаль... Это - Человек!"
Я бесконечно благодарен Юрию Федоровичу за то, что, уходя от нас, он мне "оставил в наследство", как я шучу (да не обидятся они на меня за это), своих замечательных друзей - Владимира Капулера, Ивана Каленника, Михаила Давыдовича, Владимира Николаюка, Рафаэля Назарова, Геннадия Родионова... И Михалыча. Человека, у которого все мы, наверное, учились высокому и светлому искусству - дружить. Это когда можно не видеться месяцами, но стоит снять трубку - "давай посидим, поговорим" - и мы уже рядом. При его-то сумасшедшей занятости и цейтноте времени!
В хоккее есть тренеры-диктаторы, есть тренеры авторитетные, которых больше уважают, нежели боятся. И был Сергей Михалёв, которого все и уважали, и... любили. Я до конца своих дней буду восхищаться человеколюбием и терпением самого Михалыча, из уст которого никогда не слышал ни о ком ничего плохого. Он на такое был просто не способен, не умел это. "Михалыч, а вот мне интересно: ты на ребят в раздевалке кричишь?" - "Кричу". - "И материшься?" - "Матерюсь!" - "Не верю!" - "Ну, не верь..."
Он прощал выходки зарвавшегося хоккеиста, который, недовольный стремлением Михалева наладить дисциплину в разболтавшейся до его прихода команде, пакостил, прикрываясь своим звездным статусом. "Да ладно, что уж ты так про него. Молодой еще. Поумнеет".
Он прощал хозяев клуба, которые обошлись с ним несправедливо, незаслуженно отправив в отставку. "Чего случилось-то? За что?" - "Не знаю. Мне сказали написать заявление - я и написал". И в этом "мне сказали написать" послышалась обида - но не злая, а какая-то беспомощно-детская. Отчего у меня больно защемило в груди.
О неблагодарной судьбе любого тренера - будь он "золотой", будь он середнячок, говорено-переговорено. И если задаться вопросом "человеком какой профессии нужно быть, чтобы знать: завтра тебя могут снять - и без какой-либо причины?" - лично мне видится ответ один. Тренером! Да, побеждает команда, а шишки - тебе.
Но я был потрясен, когда узнал, насколько иные деятели могут не считаться с мнением уважаемого человека и, в конце концов, главного тренера.
...В стане болельщиков - смятение: в команду взяли Сушинского. Звоню Михалёву: "Михалыч, зачем? Он же уже никакой!" - "А меня кто спрашивал? Я об этом, как и ты, час назад узнал". И всё без тени, без грамма раздражения. Хотя сотня матюков из уст другого тренера в тот момент звучала бы весьма гармонично.
Высшая мудрость - уважать человека, кем бы тот ни был. И очень многие журналисты сегодня с благодарностью вспоминают, как он им, еще совсем зеленым, уделил кучу времени, дав большое интервью. В этом весь Михалёв. Мне больше не встречались столь доступные для общения люди такого звездного масштаба, как он.
А народная любовь к нему была бесконечной (хотя почему "была"?). Когда Дерфель только ушел из жизни, и мы первые разы были на его могиле, я поражался: с Михалевым здороваются все! Вот кто-то кричит с дальней аллейки: "Добрый день, Сергей Михайлович!" В ответ - лучезарная улыбка: "Здравствуйте!" - "Знакомые?" - "Да нет, я их не знаю". Позже я уже привык, что и на улице, и в любом бистро его узнают все - просят автограф, хотят сфотографироваться. Помню, когда в одном летнем кафе "фотосессия" затянулась на битый час, я не выдержал: "Да дайте нам поговорить-то, а?" И добрейшая, как и час назад, улыбка Михалыча: "Ладно, не ругайся. Пускай! Еще наговоримся".
А наговориться с ним было невозможно. Его честность и искренность подкупали. И я понимаю, что многое из того, чем он делился со мной в наших беседах, размышляя о Судьбе, о Боге, о Вере, я не имею права рассказать никому и не расскажу. И я думаю, что, наверное, не мне одному он об этом поведал. О мистике, о необычных случаях, о роковых обстоятельствах. О том, что будоражит и могло бы лечь в основу весьма сенсационной статейки. Но никогда ничего подобного не появлялось ни в Сети, ни в печати. И я знаю почему - этого не позволяли делать светлое имя и светлая репутация Михалыча.
Мне не нравилось, что кто-то называл его "хитрым лисом", "серебряным лисом". Хитрый - это не о нем. Ну что такое хитрость - надо ли говорить? И зачем за хитрость выдавать ум, дальновидность, смекалку и, если хотите, дипломатию? Но я осознаю, что понятие "хитрый" может переливаться множеством оттенков, и яркой ноткой в нашем случае все же звучало уважение.
Вспоминая веселого человека, обычно много смеются: всплывает масса комичных случаев, историй. И мы с друзьями Дерфеля подчас смеялись, бывая на могиле мэтра спортивной журналистики республики. Сегодня, на девятый день после ухода Сергея Михалёва, ни смеяться, ни улыбаться еще не получается...
Его огромного сердца хватало на всех. Он успевал увидеться с друзьями в Уфе, а на выходные садился за руль и мчался к жене и сынишкам в Тольятти. "Сколько можно ездить, ты же теперь у нас!" - "Жду тридцатого апреля. Вот заключат со мной контракт, будет он у меня на руках - и перевезу Ольгу с пацанами в Уфу".
Нам не дано знать, какой разговор, какая встреча с человеком станут последними. Когда на днях зазвонил телефон, голос его был каким-то приглушенным: "Слушай, вот звоню, а забыл, что сказать хотел..." - "Ты хотел сказать, что соскучился". - "Коне-е-чно! Ты еще сомневаешься? Чё-то хотел спросить... Ну, да ладно". - "Когда увидимся-то?" - "Давай, как с Челябы приеду, созвонимся..."
Я знаю, что он сегодня мне не позволил бы ни в чем упрекнуть его Судьбу, Провидение. Не буду...