Уфе - 441

Как жили в Восточном посёлке

С начала тридцатых и почти до конца сороковых годов прошлого столетия микрорайон имени Гастелло, что в Калининском районе Уфы, именовался Восточным поселком. В нем располагались два жилмассива: блочные дома и дома рубленые. И те, и другие имели порядковые номера, названий улиц не было. Все это официально подтверждалось почтовыми адресами.
Там, где ныне стадион и парк имени Гастелло, был пустырь, паслись козы, на болоте водились дикие утки.
Исправные и поныне блочные дома, расположенные от улицы Петрозаводской до пожарного депо, по тем временам были построены по самой передовой технологии; повышенной этажности, со всеми удобствами, рядом - магазин, детский сад, больничный комплекс и место работы - моторный завод.
Если этот жилмассив относили к категории “поселок городского типа”, то рубленые дома, построенные из деревянного бруса, по части удобств выглядели намного скромнее: в них отсутствовало водоснабжение и централизированное отопление. Почти во всех этих домах были трехкомнатные квартиры, кухня и туалет. В каждой квартире жили по две семьи. Стояли печи типа “голландка” - цилиндрической формы, почти метрового диаметра и высотой до потолка. Топили дровами и торфом, который заготавливали летом, поблизости от дома, за железнодорожной линией. Пищу готовили на электроплитках, примусах и керогазах.
Посередине улицы находилась водоразборная колонка, а рядом - маленькая избушка, в которой жила и работала хозяйка колонки. Через крошечное оконце мы рассчитывались копейками за каждое ведро воды.
Поскольку в рубленых домах обосновывались в основном люди, приехавшие в поисках достойной работы из сельской местности (некоторые покидали родные места из-за притеснений репрессивного характера), топить печи и приносить в дом воду было для них нормой жизни. Старики говаривали, что жить в деревянном доме “здоровее”, нежели в каменном (возможно, сказано по принципу “каждый кулик свое болото хвалит”, но мы верили).
Люди не роптали, дружили семьями. Ходить в гости и принимать гостей было настоящим праздником. По этому поводу очень хорошо сказал один умный человек: “Чем ниже благосостояние, тем выше гостеприимство, сердечность и сплоченность”.
Все взрослые жители поселка, за редким исключением, работали на УМЗ. Следуя примеру родителей, сюда шли и их взрослеющие дети - так зарождались первые трудовые династии.
Внешне двухэтажные рубленые дома, оштукатуренные изнутри и снаружи, привлекали своей новизной и ухоженностью. Построенные в два ряда по восемь домов в каждом, они смотрелись симметрично и образовывали улицу без названия, которая плавно уходила в деревню Каловку.
В одном из рубленых домов по улице Фурманова наша семья прожила 18 лет. Все пережитое там вспоминаем со светлой грустью...
В поселке было два продуктовых магазина, один из которых назывался “Московский”, а также - хлебный, промтоварный, книжный и аптека. Нам, детворе, особенно нравился ларек общепита, а в нем - горячие пирожки по шесть копеек за штуку, морс и мороженое.
Общественная баня находилась далеко от поселка, возле ТЭЦ-2.
Кино ходили смотреть в клуб “Ударник” (позднее ДК имени Калинина, сейчас ТГГУ им.М.Шолохова). Старались не пропускать ни одного фильма.
Школа находилась в Инорсе. Из окна нашего класса был виден Сельско-Богородский храм, который в то время усиленно и беспощадно рушили. Движимые детским любопытством, мы с приятелем бегали туда после уроков, чтобы все увидеть своими глазами. Стоящие кучками старики угрюмо молчали или тихо о чем-то переговаривались, а старушки концами повязанных на голову платков вытирали слезы. Мы заходили внутрь церкви, поскольку двери были настежь открыты. Голые стены отвечали эхом нашим голосам. Однажды мы забрались на чердак и нашли там несколько иконок, написанных на деревянных дощечках. Уходя, отдали их старушкам. Те бережно смахнули с них пыль, покрестились, а некоторые поцеловали лики святых.
Все мы, и дети, и взрослые, подсознательно чувствовали, что разрушение храма - это плохо, однако ежедневно звучавшие по радио слова “Мы старый мир разрушим до основанья, а затем...” убеждали нас в справедливости происходящего.
Заводской пионерлагерь, где я впервые побывал в сороковом году, находился на ДОКе. Ныне на этом месте начало улицы Мушникова. Там мы занимались в кружках гражданско-оборонной тематики, затем сдавали нормы и получали красивые нагрудные значки.
Забегая вперед, скажу: будучи двенадцати-тринадцатилетними подростками, мы и представить себе не могли, что совсем скоро для всех нас наступит время суровых испытаний, в результате которых мы не досчитаемся многих товарищей, а у тех, кто переживет голод и неимоверные страдания, вместо детских значков на груди появятся ордена и медали за боевые заслуги и трудовую доблесть.
...Сквер перед старым заводоуправлением в то время был чистым полем - ни деревца, ни кустика. Зимой - каток, летом - любимое место отдыха заводчан. Официальные мероприятия здесь не проводились, все возникало стихийно: музыка, танцы, песни. Вечером, после трудового дня, люди приходили сюда, чтобы себя показать и на других посмотреть. Женщины в нарядах по моде тех лет, а брюки-клеш у некоторых мужчин по ширине штанин зашкаливали за сорок сантиметров. Сам сквер был огорожен красивой оградой: деревянными брусочками в клеточку, окрашенными в коричневый цвет.
Юноши и девушки придумали себе весьма странную забаву: прогулки по железной дороге. Ходили группами, вели себя шумно, парни озорничали, а девушки награждали их тумаками. Спорили, кто дольше пройдет по рельсу и не оступится и прочее в том же духе.
Машинисты проходивших поездов неистово сигналили, грозили кулаком и стращали пусканием пара.
В погожие летние выходные дни проводились массовые гуляния на берегу Уфимки. Многие жители поселка шли туда семьями (4 километра). Вручную вели велосипеды с нагруженными на них сумками с провизией, патефонами, а некоторые умудрялись прихватить с собой самовар. Все это находило прямое применение где-то в тенечке, на зеленой лужайке. Над широкой поляной, среди зеленых деревьев звучала музыка и песни “Катюша”, “Полюшко-поле”, “Люба-Любушка”, “Москва майская” и другие.
После основательного “гастрономического” застолья как-то незаметно, само собой возникало застолье песенное. Не зря в народе говорят, что хоровое пение - источник единения и внутренней силы.
Помнится, слаженно и душевно пели свои истинно народные песни башкиры.
Людей, большая часть которых не по собственной воле стала горожанами, песня уводила в края родные, где жили их отцы и деды.
В какой-то момент появлялась тальянка, и начиналось известное “Эх, где наша не пропадала!”.
Лучшим подарком для отдыхающих на массовом гулянье был концерт, а сценой чаще всего служил кузов грузовика...
На календаре значился обычный для жителей Восточного поселка, как и для всего советского народа, день - 21 июня 1941 года. А завтра была война...