«Никогда Щепкин не жертвовал истиною игры для эффекта…»

Исполнилось 235 лет со дня рождения великого русского актера Михаила Семеновича Щепкина.
Он родился 6 (17) ноября 1788 года в селе Красном Обоянского уезда Курской губернии в семье крепостных. Талант и трудолюбие привели его к вершинам актерского мастерства. Сергей Тимофеевич Аксаков по случаю пятидесятилетия сценической деятельности Михаила Щепкина подготовил статью, в которой воздал должное актеру. Он писал: «…Благодарность ему за доставление нам, в продолжение стольких лет, высоких наслаждений, сердечных и умственных! Благодарность за благотворные слезы и благодетельный смех!»
А познакомились они в 1826 году, когда аксаковское семейство переехало в Москву. Все последующие годы Сергей Тимофеевич пристально следил за творчеством актера. Их встречи происходили и за кулисами театров, где играл Щепкин, и в московских домах Аксаковых, которые они снимали, и, конечно, в Абрамцево. Михаил Щепкин только в 1822 году по приглашению приехал в Москву и поступил в труппу театра (с 1824 года – Малый театр), в котором прослужил до конца своих дней.
Сыграв первую роль в 12 лет, Щепкин еще в подростковом возрасте составил свое представление о театре и об исполнительском искусстве, которое в 22 года было разрушено князем Мещерским. В своих записках – воспоминаниях актер писал: «В это-то время князь Мещерский, без желания, указал мне другой путь. Все, что я приобрел впоследствии, все, что из меня вышло, всем этим я обязан ему; потому что он первый посеял во мне верное понятие об искусстве и показал мне, что искусство настолько высоко, насколько близко к природе». Для Щепкина сама жизнь была школой искусства: он обладал умением замечать то, на что не обращали внимания другие, постоянно учиться чему-либо; он обладал редким умением сказанное вскользь услышать – принять и потом использовать в раскрытии характера своего героя с неожиданной стороны. Сергея Тимофеевича подкупало в актере то, что он, помимо великого таланта, имел необыкновенное трудолюбие. Благодаря этому качеству Щепкин на удивление очень быстро избавился от южного говора и заговорил чисто по-московски.
Понимая, как важно для него образование, Щепкин не дичился общества, как другой талантливый актер, которого выделял Аксаков, – Мочалов, а общался с людьми и впитывал все, что повышало его культурный и образовательный уровень.
Сергею Тимофеевичу очень нравилось, что талант Щепкина развивался. Он отмечал, что «актер не пренебрегал ни одной ролью, какой бы ничтожной она ни была; …он старался быть тою личностью, которую представлял». Щепкин воплощал в себе то высокое представление об актере, которое формулировал в своих статьях Сергей Тимофеевич Аксаков: «Бывает редкое соединение таланта с ясным умом и горячею любовью к искусству, и это счастливое соединение представляет нам Щепкин. Его отличительное качество именно состоит в чувстве священного долга к искусству, долга неоплатного, каков бы ни был талант человека. Щепкин всю жизнь выплачивал этот долг по мере сил, платит и теперь и, конечно, не перестанет платить, пока будет жить. С ослаблением физических средств, которые не могли не измениться в течение пятидесяти лет, Щепкин усиливал средства духовные и вознаграждал, по возможности, неизбежные утраты, наносимые временем».
Сергей Тимофеевич отмечал, что за пятьдесят лет службы театру актер не пропустил ни одной репетиции и ни разу не опоздал. Также никогда он не выходил на сцену, если накануне вечером (как бы поздно ни вернулся домой) не прочитывал свою роль, а утром обязательно отрепетировал, хотя пьеса могла идти уже в сотый раз. И это была, как писал Аксаков, «не мелочная точность, не педантство, а весьма важное условие в деле искусства, в котором всегда есть своя, так сказать, механическая, или материальная, сторона, ибо никогда не может быть полного успеха без приобретения власти над своими физическими средствами».
И «никогда, – писал Аксаков, – Щепкин не жертвовал истиною игры для эффекта, для лишних рукоплесканий; никогда не выставлял своей роли напоказ, ко вреду играющих с ним актеров, ко вреду цельности и ладу всей пиесы; напротив, он сдерживал свой жар и силу его выражения, если другие лица не могли отвечать ему с такою же силою; чтоб не задавить других лиц в пиесе, он давил себя и охотно жертвовал самолюбием, если характер играемого лица не искажался от таких пожертвований. Все это видели и понимали многие, и надобно признаться, что редко встречается в актерах такое самоотвержение».