Светлана ЧУРАЕВА: «Перевод – школа диалога»

Ныне героиней традиционной рубрики нашей газеты «Встреча для вас» стала Светлана Рустэмовна Чураева, поэт, прозаик, драматург, литературный переводчик, секретарь Союза писателей РФ, председатель Объединения русских и русскоязычных писателей Союза писателей Башкортостана, заместитель главного редактора литературно-художественного и общественно-политического журнала «Бельские просторы».
Не так давно заслуженный работник печати и массовой информации РБ, лауреат международных, всероссийских и региональных литературных премий и конкурсов Светлана Чураева отметила особый день рождения. Добавим, что она автор двадцати книг прозы, поэзии и публицистики, соавтор русского текста Государственного гимна Республики Башкортостан.
– Три года назад в Казани возникло новое государственное учреждение – Центр художественного перевода. Что мешает появлению такого Центра в Уфе? Готовы ли Вы его возглавить и если да, то чем будете заниматься?
– Идея создания Республиканского центра художественного перевода давно циркулирует в наших творческих кругах. Еще лет 20-30 назад Центр перевода в Уфе пытался учредить Айдар Хусаинов, выпускник Литературного института – вместе со своими однокурсниками. Они впятером хотели полностью изменить здесь ситуацию с переводом. Помню, Айдар Хусайнов в содружестве с Зухрой Буракаевой много работали, стараясь обновить восприятие русскоязычным читателем произведений башкирских классиков. Откидывали то, что делалось советскими официальными московскими переводчиками, сильно нивелировавшими башкирскую поэзию двадцатого века – и пытались сделать все по-настоящему, по-новому, правильно. Тогда не хватило то ли административного ресурса, то ли организаторского запала. Увы, в конце 90-х литература как таковая была в принципе чем-то маргинальным, ею занималась группка чудаков. А переводчики и вовсе находились на периферии обывательского сознания – наряду с собирателями пивных пробок или еще кого-то подобного. Безусловно, это неправильный подход. Потому что переводчик – чрезвычайно важная профессия, и перевод для меня – дело во многом мирообразующее.
На моей памяти неоднократно возникали идеи сделать у нас Центр перевода. Собирались круглые столы, писались разные петиции. В этом активно участвовала редколлегия журнала «Бельские просторы». Больше десяти лет журнал регулярно проводил конкурс для переводчиков. Благодаря чему многие наши русскоязычные литераторы заинтересовались переводом. Например, лауреат нашего конкурса Кристина Андрианова-Книга много сейчас переводит. Активно работал и Сергей Георгиевич Янаки, к сожалению, ушедший из жизни в период ковида. Но все это – несистемная работа. Ситуация может измениться только при серьезной финансовой поддержке. Конечно, было бы интересно изучить опыт коллег из соседнего Татарстана.
...Убеждена: Центр перевода нам просто необходим. В республике проживают люди не менее ста национальностей; и дабы понимать друг друга, чувствовать друг друга, очень важно, чтобы появлялся адекватный и профессиональный художественный перевод. А с этим сейчас огромная проблема. Что происходит? Автор сам находит себе переводчика. Как правило, это кто-то, неплохо знающий башкирский язык и считающий, что он знает русский. Чаще всего это не литераторы, а библиотекари, учителя, журналисты. То есть люди, не имеющие в полной мере представления о том, что такое на самом деле литература, воспринимающие литературу как обыватели, не понимающие ее глубокого смысла. Но когда не литератор или не талантливый литератор переводит талантливого писателя, получается профанация. Считаю: хуже профанации мало что вообще есть в этом мире. В итоге мы видим беспомощные произведения. В общем, переводческие кадры надо выращивать, это методичная, кропотливая работа. В 2025 году мы в четвертый раз провели в Уфе мастерскую перевода для подростков. Но это не выход. И даже не пластырь на рану. Это, скорее, демонстрация намерений. Наша двух-трехдневная мастерская не для того, чтобы вырастить профессиональных переводчиков, ведь занятия должны проводиться регулярно в течение всего учебного года. Мы недавно встретились с директором Централизованной системы детских библиотек в Уфе и договорились, что с сентября попробуем делать регулярную мастерскую перевода.
Воспитывать переводчика нужно с детства, знаю это на собственном опыте. Глубину и красоту переводческого ремесла мне открыла учительница английского - тогда мне было одиннадцать лет. А когда мы начинаем старую лошадь учить каким-то новым трюкам, то чаще всего видим довольно грустную картину… Хотя есть и приятные исключения.
Полагаю, мне по силам выстроить работу республиканского Центра перевода, если он будет создан. Потому что помимо большого переводческого опыта у меня еще до журнала был довольно большой опыт работы в маркетинге, в управлении. А самое главное, я очень люблю перевод. И очень хочу, чтобы он стал профессиональным, дабы те, кто также любит его, поняли, как надо переводить на самом деле и к чему нужно стремиться, а не просто радовались тому, что их печатают.
– В 2024 году в Башкортостане был проведен конкурс художественного перевода «На земле Салавата». Что он показал?
– В первую очередь – огромный интерес к башкирской литературе в среде русскоязычных профессиональных литераторов, в оргкомитет пришли заявки со всей страны и даже из-за рубежа. Те, кто работают со словом профессионально, чаще всего понимают, в чем кайф переводческого дела, потому что это всегда серьезная прокачка литературных компетенций, обогащение литературного инструментария. И это всегда помогает литератору не застаиваться, открывать в себе новые возможности.
Во-вторых, подобный конкурс – всегда соревнование, вызов. Вот тут, пожалуй, все термины спорта я готова применить. Здесь есть и состязательность, и победы, и даже подвиг, когда ты, например, за пару месяцев делаешь сто переводов стихотворений. Это настоящее преодоление себя. Во всяком талантливом литераторе очень сильно проявляется писательское «я», которое в работе над переводами надо постараться ужать до минимума, и всю мощь своих мышц литературных использовать для того, чтобы другой человек через тебя заговорил на русском языке. Не ты сам, а другой человек! Чтобы читатель увидел, КАК, к примеру, башкирский писатель мог бы написать, зная в совершенстве русский язык, чувствуя по-русски, существуя в питательной среде русской культуры. Тогда перед нами – идеальный перевод. Подчеркну: перевод – отличная школа литературы, школа смирения, школа диалога.
- Как давно Вы переводите ныне народного поэта Башкортостана Ларису Абдуллину? В конце прошлого года Ваш с ней тандем вышел в финал национальной литературной премии «Слово»…
- Я Ларису Абдуллину перевожу лет двадцать. Лариса Хашимовна очень идейный человек. Она съездила в известные места, куда ныне многие хотят поехать по разным причинам. И вернулась человеком, который зашел в ад и сумел выйти. Она как настоящий поэт, как очень сильно чувствующая женщина, отправилась на наши новые территории не какие-то преференции себе заработать, не литературный материал добыть... А ощутить, ЧТО такое война, увидеть ее своими глазами. По возвращении с ней нельзя было первое время разговаривать. Ее просто трясло, она начинала сразу плакать. Лариса дрожала, у нее дрожал голос. А потом из нее пошли стихи, а после - разного рода публицистика. Обычно откровенно политические – «журналистские» – стихи я не перевожу. Я ей сразу сказала. Про любовь – пожалуйста. Про бабушку, про маму, про природу. А тут у нее пошла такая свидетельская эмоция, что меня шибануло, я за вечер перевела большой корпус ее новых стихов. Эти стихи и переводы вошли в новую книгу Ларисы Абдуллиной, которая подали на премию «Слово».
– Не так давно Вы прочли подряд две книги, воспоминания Александра Ширвиндта и Юрия Стоянова. Чье чувство юмора вам ближе?
– Пожалуй, я не стала бы выбирать. Вот любят спрашивать: чай или кофе? Утром хорошо выпить чашку кофе. Потом, поработав, через пару часиков – чаю…
Чувство юмора у того и другого автора – превосходное. Значительно выше среднего уровня. И чуть ли не на каждой странице обеих книг я смеялась.
У Ширвиндта врожденное чувство слова. Его юмор основан на вытаскивании неожиданных смыслов из слов. Он так составляет фразу, что появляются двойные, тройные смыслы, в этом есть чудо, и это вызывает радость и радостный смех. А у Стоянова юмор из другого материала, он большей частью из наблюдательности. Стоянов видит юмор в ситуациях вокруг себя, и людей описывает весело и смешно. Кроме того, оба автора свидетельствуют о том, что этот мир сделан с юмором.
Вообще, когда читаю книги, очень люблю смеяться. Однажды, когда читала роман Wilt Тома Шарпа, от смеха упала с дивана, будучи уже довольно солидной женщиной. В детстве, когда за завтраком читала повесть Даррелла «Моя семья и другие звери», на кухню на странные звуки прибегала мама и спрашивала, что случилось. А я с грохотом падала со стула! На каникулах, у дедушки в саду я читала и перечитывала «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома Клапки Джерома – и дедушка прибегал приводить меня в чувство, ему казалось, что я просто сошла с ума… (улыбается)
А вообще, в религиозной философии иногда говорится о том, что смех – явление, противоположное божественному, что Христос никогда не смеялся, что смех диктуется нам силами зла. И действительно, если человек любит иронизировать, он, скорее всего, не добр. Но, смотрите, смех возникает тогда, когда происходит что-то не гармоничное, когда что-то идет не по плану. Вот человек топает по тротуару, размышляя о серьезных материях, – и вдруг поскальзывается на банановой кожуре и падает. Вокруг все смеются. Это и есть живая реакция, проявление живого в упорядоченном мире. Разве само появление жизни – не случайность, не нарушение установленного порядка? И разве чудо не есть нарушение установленного порядка? Дети естественно смеются, когда им говорят, что, допустим, корова перепрыгнула Луну. И взрослый смеется, когда в нем просыпается ребенок, способный удивляться и веселиться. Так что, наверное, «будем как дети…» и ничего в этом страшного…
– А еще Вы несколько раз посмотрели киноверсию спектакля «Я – Сергей Образцов». Что Вас в нем зацепило?
– Этот спектакль для меня – событие. Его создателям удалось невероятно талантливо, ярко и выпукло показать на материале мемуаров довольно благополучного человека весь двадцатый век в нашей стране. Перед нами вроде как набор маленьких реприз, и вдруг все это становится общей картиной – грандиозной, поражающей, вызывающей слезы. «Я – Сергей Образцов» – гуманистически наполненное послание к зрителю в период масштабной дегуманизации, расчеловечивания. А именно в этом спектакле говорится о вечных ценностях, о том, как важно оставаться человеком. Ведь мы перестаем быть людьми, как только перестаем видеть человека в другом. Тут нам явлено столько глубинной доброты, столько глубинного сочувствия к человеку как таковому – причем через куклу.
Театр кукол – значительно больше, чем простое развлечение. Это древняя сакральная история – взаимодействие человека с куклами. И московские артисты нашли потрясающий язык кукольной пластики, одновременно смешной и трагичный. И вот эта стыковка смешного и трагичного высекает искры.
Евгений Цыганов, исполнитель главной роли – и артист, и человек большой глубины. Его игра – даже не на полутонах, а на крошечных оттенках, когда считываются второй, третий, четвёртый план. Вроде бы актер произносит со сцены нейтральную фразу. Но ты отчетливо понимаешь: сказано о большом количестве событий и явлений. Это высочайший уровень игры. Именно на Цыганове держится весь спектакль. Особо отмечу, что темп речи и темп жизни XX века всеми участниками спектакля прочувствован и передан очень точно.
- Много ли авторов, которых Вы считаете безусловным авторитетом?
- У меня три любимых писателя. Это Честертон, Вайль, но прежде всего – Туве Янссон. В ее простых историях – абсолютно гармоничная концепция Вселенной: есть большая семья, божественные силы, злодей… И когда происходят жуткие, страшные вещи, мир не рушится.
Иногда происходят очень грустные события, прямо в огромном количестве. Но на уровне текста мы, как мне кажется, можем устанавливать гармонию. Можем выстраивать слова в каком-то классном порядке, и уже здесь, на уровне текста, мы как будто становимся чуть поприкольнее.