«Нам бы не снегопада – горсточку снежной пыли…»

Боже, – шепчу я, – Боже! –
В дальних Твоих чертогах,
раз Ты так много можешь, –
сделай хотя б немного.
Нам уже то наградой,
что новый день прожили!
Нам бы не снегопада –
горсточку снежной пыли.
Боже, – шепчу я, – Боже!
Весточку дай оттуда…
Чуда просить негоже –
Нам и не надо чуда.
Просто под снегопадом
Словно под тихим ветром –
Знать, что Ты где-то рядом,
Знать, что Ты рядом где-то…
Антон ДУХОВСКИЙ

Мне кажется весьма логичным и выверенным с точки зрения канонов нравственности тот факт, что в канун Крещенского сочельника Государственный академический русский драматический театр Республики Башкортостан в очередной раз представил переполненному залу спектакль «Деньги для Марии», по одноименной повести Валентина Распутина поставленный на уфимской сцене главным режиссером Иркутского драматического театра имени Николая Охлопкова, выпускником Российской академии театральных искусств (ГИТИС) Станиславом Мальцевым.

«Деньги для Марии» – это самая первая повесть Валентина Григорьевича Распутина, опубликованная в 1967 году и сразу же принесшая известность молодому автору. Именно с этим произведением критика связала появление в литературе большого самобытного писателя, исследующего извечные нравственные категории – человек и люди, бытие и быт, материальное и духовное, жестокость и милосердие, добро и зло. Достаточно сказать, что послесловие к отдельному изданию этой повести в 1968 году известный российский литературовед и литературный критик, специалист в области истории русской и советской литературы Феликс Кузнецов озаглавил «Писатель родился».
Проза Распутина (кстати: Валентин Григорьевич стал лауреатом Литературной премии имени Сергея Тимофеевича Аксакова, учрежденной в Башкортостане, так что в Уфе он бывал, и автору сих строк выпало счастье коротко пообщаться с гостем в Мемориальном доме-музее творца «Аленького цветочка») уникальна. Каждую из своих шести повестей он писал долго, раздумчиво, и каждое слово в его произведениях имеет особый вес, несмотря на кажущуюся казалось бы простоту изложения. Тронь хоть одно из них в распутинской фразе, и это «надругательство» сразу будет замечено, характеризуя необразованность «варвара», его вандализм, отсутствие чутья и неумение считывать глубинный смысл распутинских шедевров, давно уже ставших классикой. В этом смысле Станислав Валерьевич Мальцев, сам ставший автором инсценировки повести, был предельно деликатен. И благодаря его тонкости и полному погружению в текст наш театр получил спектакль, нравственный нерв которого будет постоянно волновать зрителя и пробуждать в нем чувства добрые…
А теперь немного о составляющих этой постановки, жанр каковой режиссер не обозначил, исходя, видимо, из того, что повесть Распутина написана, быть может, в традициях житийной литературы. И Станислав Мальцев, доверившись автору, шаг в шаг пошел за Валентином Распутиным. Нет, ни судьбу Марии, ни судьбу Кузьмы, главных героев этого произведения, никак нельзя отнести к жизни и деяниям святых, на чем сосредоточен этот жанр церковной литературы. Но Распутин, а вослед ему и Мальцев исповедуют канон рассказа о духовных подвигах, чудесах и знамениях. И чистая, бесхитростная и великая в своей простоте и безыскусности жизнь крестьянской пары с библейскими именами: Мария (в древнееврейском – любимая, желанная, даже горькая, в христианской традиции имеющее значение – «госпожа», это связано с тем, что так звали мать Иисуса Христа) и Кузьма (от древнегреческого – порядок, мир, вселенная, космос, а еще – кузнец) может для нас, детей железных богов, служить примером жития праведных людей.
Далее необходимо сказать о том, что эпиграфом к этому материалу послужили строки из песни петербургского актера, поэта и музыканта Антона Владимировича Духовского, лауреата Третьего Всесоюзного фестиваля авторской песни в Киеве (1990), обладателя Царскосельской художественной премии (1998), лауреата Грушинского фестиваля (2003). В свое время Александр Городницкий написал о нем: «Я в течение долгого времени слежу и восхищаюсь звездой (другого слова не могу подобрать) Антона Духовского. Яркий и самобытный автор песен и поэт, успешный продюсер и издатель, талантливый режиссер… Не знаю, что Антон будет делать завтра… Но что бы он ни делал – это светлый человек. Он молод, у него много соблазнов, много талантов – и много искушений поэтому. Но самое важное, это человек – высочайшей нравственности, что встретишь сейчас крайне редко, но что является самой главной ценностью на рубеже наших двух интереснейших и страшнейших тысячелетий…»
Песню Антона Духовского, словно тонкой нитью связывающую фактически все сцены спектакля, режиссер Мальцев выбрал отнюдь не случайно. И если по поводу музыки у меня есть некие сомнения, то текст очень точно повторяет формулу, выведенную в своем произведении писателем Распутиным.
В самый горестный для Марии момент и ее, и Кузьму, да и все маленькое, затерявшееся на просторах Сибири село, мучают порывы холодного, злого ветра. А в библейской традиции ветер – это символ разнообразных враждебных сил. Он есть отражение сопротивления, грехов, которые уносят нас, как ветер, искушающий людей на то, чтобы ослушаться, утратить веру… Недаром же все село, замершее в ожидании исхода случившегося – как разрешится беда, обрушившаяся на Марию: в деревенском столь необходимом людям магазинчике, встать за прилавок которого село всем миром уговорило робкую, не слишком грамотную, но кристально честную женщину; магазинчике, который местные считают проклятым местом, погубившим не одну судьбу, приехавший ревизор обнаружил растрату, немыслимую для деревни 1967 года – в тысячу рублей! (И хотя нувориши, не читавшие распутинской книги, пришедшие в зал ГАРДТ, поначалу хмыкают, мол, что это за деньги, вникнув в суть повествования, замолкают и уже внимательно следят за перипетиями этой истории.) Ревизор (актер Евгений Гуралевич) оказался человеком с чувством сострадания и, поняв, что денег в этой небогатой семье воровать не могут в принципе, предложил в течение пяти дней собрать недостачу и внести. А у кого Кузьма, который и принял на себя этот крест, будет просить помощи, когда по тем временам тысяча рублей в российской глубинке сравнима была разве что с мифическим для сельчан миллионом?! И ветер, который бесчинствует на сибирских просторах, становится своеобразным знамением страхов Марии, носится по деревне, швыряя людей, как последние опадающие листья поздней осени. И Кузьма, и его убитая горем супруга, да и все село, которое замерло в испуге, затаилось (не дай бог, проситель постучится к ним в ставень и попросит денег для Марии), молят об одном: скорее бы утих этот изматывающий ветер и наконец пошел изрядно задержавшийся снег. А ведь снег – это тоже отсыл к Священным книгам.
…Для тех, кто не знает, специально подчеркну: слово «снег» встречается в Библии двадцать три раза (в иных источниках упоминается число «восемнадцать»). В каждом из этих случаев оно имеет либо нейтральное, либо положительное значение. В христианстве, а также в Восточной Азии снег является аллегорией чистоты, духовности, чего-то очень свежего и незагрязненного («Омой меня, и я стану белее снега»). Литераторы не раз обращались к мотиву снега. Он символизирует невинность, характеризует новые начинания, а еще – глубокую печаль, отчаяние, подчас даже смерть. Отсутствие снега иные воспринимают как наказание свыше. Говорят (если вспомнить существование молитвы о ниспослании дождя), что среди религиозных деятелей некогда даже начиналось обсуждение необходимости проведения специальных молебнов «О нисхождении снега».
Валентин Григорьевич, «Сибирский Достоевский», как его называют некоторые критики, человек глубоко образованный, чтивший слово, отраженное в Священных книгах, не мог не знать всего этого. Так вот снег, которого так мучительно ждет Кузьма, надеясь, что с его появлением разрешатся беды и проблемы, обрушившиеся на его дом, из понятия чисто пейзажного, из ряда символов переходит у Валентина Распутина в число героев повествования (и это при наличии открытого финала дарует и героям, и зрителям надежду). Равно, кстати, как и уже упомянутый ветер, каковой, по мнению литературоведа Панкеева, не только является подтверждением нервного, исполненного трагизма поведения Кузьмы и его супруги, но и выступает как «символ надчеловеческого протеста».
И сего факта не мог не знать Станислав Валерьевич Мальцев.
…В этом спектакле нет ни одного героя, которого бы не запомнил зритель – каждый хорош по-своему, ведя свою партию в рамках партитуры постановки. Вообще, разговор о спектакле «Деньги для Марии» надо бы было начать с того, что в первую очередь его отличает просто блестящий кастинг, и необходимо сказать об очень глубоких и затратных по количеству вложенных в роль душевных сил образах главных героев, которые созданы актрисой Олесей Шибко и народным артистом Башкортостана Николаем Рихтером. Николай Александрович и вовсе в течение спектакля практически не покидает сцену, и, на мой взгляд, в творческой биографии обоих исполнителей это самые пронзительные по силе эмоционального включения и воздействия на зал работы. В постановке все продумано, и даже взрывная сцена со Степанидой (народная артистка Башкортостана Татьяна Макрушина) и Галькой (актриса Анастасия Сидоренко), в дом которых герой Николая Рихтера приходит вместе со своим другом Василием (заслуженный артист РБ Олег Сальцын) звучит особым контрапунктом, в мерности и безысходности мелодических голосов партитуры спектакля, связанного с хождением Кузьмы по мукам… И время от времени мерность тех или иных эпизодов ритмически нарушают нежданные появления Деда Гордея (народный артист Башкортостана Сергей Басов), воспринявшего боль Марии как личную и ищущего выход из этого тупика на свой стариковский манер, подчас вызывая у зрителей улыбку; а еще диагональные проходки Ревизора (уже упомянутый ранее актер Евгений Гуралевич), костяшки деревянных счет коего при встряхивании щелкают, словно выстрел или кратно увеличенный звук метронома. Этот звук – напоминание о том, что беда не спит и вот уже на исходе три из отпущенных пяти спасительных дней…

Мне очень импонирует и работа художника-постановщика – заслуженного деятеля искусств России Александра Плинта, воссоздавшего некий срез сибирской деревеньки, испуганно прячущейся за горшками с геранью, выставленными на подоконниках. Село, не выдержавшее экзамена на человечность, замерло в ожидании, в каком-то смысле оставаясь над схваткой честных людей с бедой и сверху наблюдая за мытарствами Марии и Кузьмы. В центре мы видим железнодорожный вагон – это и дом Марии, который разом лишился устойчивости, и символ того, что в случае печального исхода он повезет страдающую испуганную женщину куда-то туда, где некогда сгинула несчастная переселенка Маруся, которую также сгубил проклятый магазин и чья судьба столь точно рифмуется с теми событиями, что обрушились сейчас на заглавную героиню… А еще зал понимает, что в этом самом вагоне, который есть и аллегория потерявшего фундамент и «оседлость» дома мыкающих горе супругов, поедет в город за недостающими деньгами к давно оторвавшемуся от родной деревни брату Алексею Кузьма. А в спину сгорбившемуся под гнетом беды мужу полетит еле слышный, почти шелестящий голос Марии: «Не даст он…»
…Нравственным камертоном спектакля стала для меня, да, думаю, и для всех, потрясающая сцена, в которой доживающая последние деньки вечная труженица Тетка Наталья (народная артистка Башкортостана Ольга Лопухова) отдает Кузьме, коего привел к матери все тот же друг героя, Василий, «смертные деньги». Тетка Наталья, словно осиянная последними лучами жизни, давшая Смерти слово (не могу не привести здесь текста самого Распутина: «Смерть всегда, каждую минуту стоит против человека, но перед теткой Натальей, как перед святой, она отошла чуть в сторонку, пустив ее на порог, который разделяет тот и этот свет. Назад тетка Наталья отступить не может, а вперед ей еще можно не идти; она стоит и смотрит в ту или другую стороны. Быть может, случилось это потому, что, бегая всю жизнь, тетка Наталья уморила и свою смерть, и та теперь никак не может отдышаться»), протягивает Кузьме заветные, отложенные на самый конец деньги. И принимая приготовленные на смерть спрятанные в наволочке сто пятьдесят рублей, протянутые словно с того света («Я их много годов копила. Дать надо. Я, сколь могу, подюжу. Но ты, Кузьма, не задерживай. Уж я тебя попрошу. Силенок совсем не стало»), герой, а в общем-то сам исполнитель – Николай Рихтер каждый раз не может сдержать слез…
Высоко-высоко звучит изумительная по красоте, исполненная одновременно света и трагизма музыка Свиридова. Говорю сейчас о «музыкальной иллюстрации русской души», как называл сам Георгий Васильевич жанр своих духовных сочинений: «Я хочу говорить так, чтобы меня понимали. Стучусь в равнодушные сердца, до них хочу достучаться, разбудить их к жизни, сказать о ней свои слова, о том, что в ней много скрыто хорошего, благородного, чистого. Но слушать не хотят…» Несведущий зритель решит, что звучит церковный канон. Нет, уважаемый, я Вас поправлю. Это музыка к трагедии Алексея Константиновича Толстого «Царь Федор Иоаннович» – «Ты любовь, ты любовь, ты любовь святая. От начала ты гонимая, кровью политая…»
Ольга Борисовна Лопухова, неслышно ступая ногами в мягких, почти невесомых козьего пуха носках, медленно уходит в кулисы, фактически уже уводя в небытие Тетку Наталью, а «музыкальная иллюстрация русской души», той самой, что отдала Кузьме ради Марии действительно самое последнее, проливается на нас потоком неземного сияния, и у зрителя текут слезы, а в зале воцаряется просто звенящая тишина.
Вот почему я высказала сомнения в уровне музыкального оформления текста Андрея Духовского. Слишком разные полюса у этих авторских «высказываний», просто несопоставимые. Хотя сам текст Антона Владимировича очень точно вписывается в контекст спектакля, просто, мне кажется, повторов его могло бы быть меньше. Не стоит все объяснять постоянно. Чуткий зритель поймет суть с первого раза, а иной – ну, коли не поймет, то ему и на пальцах не объяснишь…
Мне бы хотелось еще поговорить о работе художника по костюмам Оксаны Готовской, очень тонко выбравшей для них цветовую гамму, соответствующую библейским образам; и о находке хореографа Алины Мустаевой, придумавшей адекватную форму для метафоры ветра… Но вагон уже тронулся, увозя Кузьму в город к брату, и в этот самый момент пошел снег, крупными пушистыми хлопьями он неслышно падал на деревню, на плечи и головы исполнителей, вышедших на поклон, и оставлял зрителю надежду на то, что чудо произойдет. Как тут не вспомнить Окуджаву: «Не плачь, Мария, радуйся, живи!..» Особую значимость этому священнодействию придавало то, что происходило все ныне в канун Крещенского сочельника…