Жил-был художник один...

В кружении пылинок солнечного света

Седьмой день выпал на минувшее воскресенье... Имею в виду седьмой день после жизни художника Наила Байбурина, в известие об уходе которого большинство из тех, кто пришел проститься с ним в узкий дворик одного из домов на улице Расулева, отказывалось верить.

...Для меня он всегда и в первую очередь был неким воплощением тех осуществившихся надежд, тех свершений и успехов, благодаря которым Башкирский государственный театр кукол некогда поднялся на небывалую высоту. Говорю об эпохе Штейна и Мельниченко, Мошкиной и Искандарова, Рахимовой и молодого в те поры Ахметшина, а еще Капатова, Гараниных, других не менее талантливых творческих людей. И Байбурина. Впрочем, тогда еще только начинающего, жадно впитывающего науку конструирования "главных действующих лиц" БГТК.
Наил Габдуллович (отказ от мягкого знака в его имени - настоятельная просьба самого Байбурина, и я его давнее пожелание чту) возник в числе моих знакомых по воле режиссера Павла Романовича Мельниченко, который свел нас, отрекомендовав друг другу в процессе восстановления своего спектакля "Эгле - королева ужей" по поэме Саломеи Нерис. Куклы в нем, байбуринские куклы, действовали на меня, да не только на меня, завораживающе. И хотя они оказались тяжеленными и работать с ними актерам было ох как непросто, я понимала, что автор их - фигура неординарная.
В каком-то смысле, мне кажется, именно "куколка" определила путь тех поисков, коим Наил Габдуллович посвятил себя в дальнейшем. Это только кажется, что он ушел из БГТК, чьи рамки со временем ему показались узки - он ведь в свой час был и художественным руководителем театра, и даже ставил. Помню его спектакль "Волшебная ночь Шурале", где на первый план выходила образность, свойственная все же не столько живописцу и уж тем более сценографу, сколько человеку, с тщательностью исследователя изучающему суть предмета и взаимоотношений с таковым живой природы.... Не режиссером родился Наил Габдуллович. Но знание, которым наделила его "куколка", в каком-то смысле оплодотворив дремавшую в Байбурине страсть к игре с объемами и формой, не давала носителю оного покоя, сподвигнув к перфомансам. И постановщиком, а также сочинителем большинства из них, что только подтверждает мою мысль, он выступал сам.
Меня не покидает уверенность в том, что годы, проведенные в БГТК, стали для него одними из самых насыщенных по школе театральной жизни и школе жизни вообще, потому как спектакли, созданные Байбуриным-сценографом после того периода, стали уже иными... Да и манили его позднее другие дали, и задачи выбирал он для себя явно не сценической направленности. А "куколка" сидела в нем, шагающем вперед, пытающемся, быть может, даже откреститься от "маленькой жизни человеческого духа", но так или иначе продолжающем преобразовывать и, если хотите, театрализовывать пространство вокруг себя - пространство мастерской, картинной галереи, улицы, города, открытого поля, где бродят стреноженные кони, зеленого холма под горячим небом... Я причисляю к этой, скажем так, "генной памяти" и его многочисленные работы в направлении паблик-арт, и состоявшийся под крышей фирмы "Мир" парад коров, пастырем коих в Уфе стал Наил Габдуллович, и даже "высказывание", посвященное Михаилу Васильевичу Нестерову, до сих пор откликающееся негромким голосом Байбурина с одной из городских стен...
Страстный был человек, несмотря на внешнюю сдержанность и какую-то потаенность улыбки. Она словно хранила то мудрое понимание сути предметов и механизма жизни, коим наградили его великие из эпохи Ренессанса нашей "куколки". Хранила, все же позволяя лучу света просочиться наружу. И мы, радуясь, сами не зная чему, ловили взглядом золото пылинок, кружившихся в потоке этой солнечной энергии...