Сергей Краснов как зеркало эпохи

«Времена не выбирают, в них живут и умирают»… Строчка из стихотворения Александра Кушнера как нельзя более точно характеризует то, что произошло в ночь на минувший вторник – сердце выдающегося художника, действительного члена Российской Академии художеств, народного художника Башкортостана Сергея Борисовича Краснова остановилось…

Горестная эта весть как-то очень быстро стала распространяться по Уфе и, переходя из дома в дом, разом сиротила тех, для кого Краснов стал другом, человеком, творчеством которого искренне восхищались, сверяя по его картинам свое отношение к этапам большого пути Государства Российского, был советчиком… Вот ведь странность, я не помню такого, чтобы Сергей Борисович напрямую кому-то и что-то советовал, нет, в числе тех, кто ценил талант Краснова, были люди, которые не вели с Мастером долгих разговоров, они просто считывали его мысли и раздумья с картин, теперь навечно оставшихся нам в наследство, напоминая всем и каждому, что рядом жил подлинный философ и великий созерцатель, даже провидец, задолго до самого события сумевший предсказать нечто важное, связанное с освоением космоса, Чернобыльскую и фенольную трагедии, американский кошмар 11 сентября, экологическую катастрофу человеческой души и многое другое…
Как это у Краснова получалось?! Кто ж это может объяснить?! Сам он не был любителем пространных разговоров и всегда отшучивался, когда кто-то пытался вторгнуться в его творческую лабораторию – отшучивался, традиционно переводя разговор, улыбался, открывая смешную щербинку между передними зубами… И мы, не успев оценить его диапазона, со временем потеряли чутье, преступно привычно воспринимая сам факт своего собственного бытования рядом с фигурой планетарного масштаба, наделенной всеми качествами мастеров эпохи Возрождения, открывавших мир в процессе творчества и поиска истины, создававших шедевры, которые спустя века продолжают волновать нас и подвигают на поиски ответов к оставленным нам загадкам и тайнам подлинного искусства. Краснов молчаливо и методично исследовал мирозданье, задаваясь вопросами бытия и ища ответы на них, быть может, в завитках морской раковины; в тронутых тленом увядания цветах; узорах на крылышках бабочки и отмеченном годовыми кольцами срезе некогда могучего древа… Точно герой одного из отрывков прозы Стендаля, он шел по этой бесконечной, казалось бы, дороге, неся в своих, таких же рабочих, как и у его отца – знаменитого токаря, – руках зеркало, отражавшее все, что видел, осмыслял и запоминал…
Он был потрясающим собеседником, как не вспомнить пушкинское – «нас мало избранных», и открывался не каждому – его наперсниками стали ученые мужи, мир науки ценил Краснова особенно высоко, поражаясь провидческому дару, которым был наделен художник; помню, что заехавший в Уфу на день-другой Евгений Александрович Евтушенко практически целую ночь проговорил с Сергеем в его мастерской; долго беседовал с ним и сын великого русского баса Федора Шаляпина, с которым судьба в лице незабвенной Галины Александровны Бельской свела Сережу в Риме; даже к Земфире ключик подобрал, найдя ее в Москве… Да и Зураб Церетели, к монументальной скульптуре коего вы, конечно, можете относиться как угодно, но это человек чрезвычайно умный, с мощной харизмой и государственным мышлением, был покорен интеллектом Сергея Борисовича и, безусловно, отличал его в числе многих соискателей внимания Президента Российской Академии художеств.
И в то же время в общении Краснов был чрезвычайно прост, его часто можно было встретить на Ленина – в обычной курточке и смешном кепарике он стремительными перебежками пересекал дорогу, спеша домой или на остановку, чтобы доехать в автобусе до мастерской. Ценил смех, хорошую шутку и сам умел отлично сострить, фантастически много читал, в том числе и те книги, которые недоступны пониманию обывателя, любил джаз и вообще знал толк в качественной музыке, некогда он и сам играл на бас-гитаре, в чем признался однажды замечательному контрабасисту Сергею Оськину, академическую музыку тоже слушал – в его мастерской тут и там стояли высоченные стопки компакт-дисков с записями классики… Временами становился чрезвычайно трогательным, и когда снимал свои очки, то собеседнику открывались очень добрые, по-детски распахнутые и в чем-то даже беззащитные глаза. Иногда, думая о чем-то, он смотрел на тебя, не видя, и становилось ясно, что мыслями Сергей Борисович сейчас не с тобой, возможно, даже в иных мирах и сферах. Мог говорить горячо, торопясь и переходя на сбивчивую скороговорку. И человек понимал, что он ему не ровня, а потом вдруг, словно спохватившись, Краснов начинал со вниманием расспрашивать тебя о делах, но чаще о том, что его больше всего в тебе интересовало, скажем, профессия и ее тонкости. Мог в сердцах сказать даже: «Ну и дура (дурак)!», если ты в той или иной ситуации повел себя, нарушая все законы логики и здравого смысла, а потом легонько хлопнуть по плечу: «Ну извини, извини, вырвалось!..» И это было абсолютно искренне.
Не раз он бывал в редакции «Вечерней Уфы» - и потому, что здесь работала его супруга Рашида, и потому, что ему весело и даже, смею надеяться, интересно было с нашим братом, иногда задававшим вопросы, смешившие Краснова, а иногда заставлявшим беседовать долго и серьезно. После одной из таких посиделок в «Вечерке» он весело, почти посмеиваясь, оставил нам свой автограф. Хмыкнул даже: «Чтобы помнили меня». В итоге получилось – на долгую память. И мы не забудем Вас, Сергей Борисович!..