Когда искренни душа, слово, цвет…

Человек, в котором счастливо соединились талант и трудолюбие, может сделать очень много хорошего на этой Земле. А когда талант и трудолюбие сочетаются с по-детски добрым взглядом на жизнь, то все творения этого человека озарены искренностью и теплым светом. Именно таковы произведения Владимира Васильевича Тулупова, каждая встреча с которым для меня – маленький праздник.

Быть может, кто-то скажет, что я, употребив слово «творение», совершил не совсем оправданный крен в сторону искусства, говоря об известном ученом, педагоге, общественном деятеле, руководителе вузовского подразделения? Но именно творчество в самом исконном, самом пульсирующем смысле этого слова стало для него камертоном, звучание которого не дает отступиться от святых законов совести и бытия. А когда человек именно творит, создавая научный труд, газетную статью, стихотворение, картину? Когда он неравнодушен и опять же искренен.
Я люблю его акварельные полотна, которые он щедро раздаривает друзьям, люблю слушать записи, где он поет, посвящая свои песни студентам и выпускникам родного журфака, да просто люблю общаться с человеком, который когда-то мне, зеленому, не просто объяснил, что такое журналистика, посвятив в тайны ремесла, но и заразил своей любовью и неравнодушием к нашей профессии.
Я с теплотой вспоминаю далекие восьмидесятые, когда Владимир Васильевич со свойственной ему скрупулезностью снова и снова и требовал, и помогал мне подчищать мою дипломную работу по журналистике на филологическом факультете Башгосуниверситета, как мы гоняли с моим научным руководителем мяч, как пели вместе со студенческой сцены… Он был и остался для меня старшим другом – внимательным и понимающим.
И как его на все хватает?! Доктор наук, профессор, он руководит беспокойным хозяйством факультета журналистики Воронежского государственного университета, заведует Кафедрой связей с общественностью, рекламы и дизайна, успешно редактирует научно-практический альманах «Акценты. Новое в массовой коммуникации», научный журнал «Вестник ВГУ. Филология. Журналистика». И пестует будущих докторов и кандидатов наук, преподает, пишет статьи, а еще из-под его пера и кисти выходят великолепные рассказы, стихи, картины…
В свой прошлогодний приезд в родную Уфу Владимир Васильевич, конечно, заглянул в редакцию нашей газеты (он был одним из первых редакторов информационно-рекламного приложения к «Вечерке» - «Уфимской недели»), подарил старым друзьям свои акварельные листы, а я стал еще и счастливым обладателем свежеиспеченного сборника его стихов «Тайный сад», изданного в Воронеже.
На днях я снова взял в руки книжицу с удивительно точным названием: в этих стихах – сокровенное, о чем не кричат. Эти стихи подкупают искренностью - в них автор порой говорит о том, что тревожит каждого из нас, но мы порой стесняемся в этом признаться. И сборник этот невозможно отложить в сторону, не дочитав до конца. Мне очень близка такая поэзия – когда каждая строфа заставляет прерваться после прочтения и задуматься…
Захотелось, чтобы некоторые стихотворения из этого сборника прочли и подписчики нашей газеты. Повод? В понедельник, 8 августа, Владимир Тулупов отметит свой день рождения. Не юбилей. А зачем ждать круглых дат, чтобы сказать с газетной страницы: мы помним и любим уфимца, который тоже помнит и любит свой город, горожан! Большое место в его душе всегда будут занимать воспоминания, связанные c детством, юностью, молодостью, куда он возвращается в этих строках – негромких, пронзительных и всегда честных…




***
Осенняя гроза бывает редко:
она, сверкая, застает врасплох,
сбивает листья и ломает ветки –
и на мгновенье ты ослеп, оглох.

Ручьи несутся, очищая тропы,
и сразу вспоминаешь о весне,
когда ты ждал раскатов грома, глупый,
и мокрый брел, свободный, как во сне.

Озон разлился, и дышать приятно,
и мир вокруг, очищенный, блестит.
Ступить не можешь – ноги будто ватные,
ты пьяно счастлив, и душа парит.

Что это было? Почему так сладко
и больно стало где-то там внутри?
Чуть тише, сердце!.. А рука, украдкой
капель холодную с ресниц и губ сотри…
2002

***

Кучугуры, Кучугуры,
кучевые облака…
Не скупяся, баба Шура
нацедила молока,
и внимательно смотрела,
грустно голову склоня,
и как будто бы жалела
эта бабушка меня:
«В городе таком огромном
парень сызмальства живет,
но одет уж больно скромно –
видно, взяток не берет…»
И вздыхала, провожая,
говорила, что сама
город тот не уважает,
хоть и в нем живет кума:
«Фулюганов, бедокуров
расплодилось, просто страсть!..» –
очень рада баба Шура,
что в деревне родилась.
2004

***

Что же в жизни нашей происходит –
видно, скорость века увлекла:
мимо главного порой проходим,
мимо вечного – дела, дела, дела…

Мимо, мимо города и страны…
На ковер! И – схватка, и – туше!
Стало много на проспектах храмов,
мало храмов строится в душе…
2005

***

Мы вышли из воды, мы, в общем, водяные:
ведь в целом из нее составлен организм…
Все люди на земле, все (толстые, худые) –
причастные к воде. Такой анахронизм…
Наверно, потому влекут нас водоемы,
у каждого из нас есть главная река –
будь пресною вода и будь она соленой,
будь мелкая она и буде глубока…
Шугуровка, Уфа – Уфимка в просторечье –
и Белая (она зовется Агидель),
и Дема, как коса, укутавшая плечи
холмистых берегов, – сплошная канитель…
Я помню шумных брызг и глаз твоих сиянье,
хотя уже тому сорокалетний срок,
в том месте, где давно назначили свиданье
коричневый Сургут и изумрудный Сок.
Мне помнится прилив в подлунном
Черном море
и Средиземноморья вальяжная волна,
азовских чаек крик на голубом просторе,
балтийский холодок… Насытился сполна.
Но все же теплота российских малых речек
и ласковый охват их добрых, чистых струй
напоминает мне о времени беспечном
и дарит, как во сне, тот первый поцелуй…
2006

***

Мне десять лет, недавно умер папа,
и воет-плачет наш любимый пес,
доверчиво мне подававший лапу…
Он горя к нам пришедшего не снес:
не ел, грустил и вскоре запаршивел,
и умер зимней ночью у крыльца.
И я повез на саночках к могиле
последнего товарища отца.
2010

***

По просохшим тропинкам памяти
я пойду прямиком в Вербохлест
и увижу там грядочки мамины…
У забора доска внахлест…
Посижу на крыльце высоком
под невидимых птиц шумок,
распустившейся вербы локон
теребя… От костра дымок
поднимается ввысь, зеленый –
мокрых веток лишь слышен всхлип –
между яблонь стволов беленых
под колодезной ручки скрип…
2011

Зальцбург и Моцарт
Зальцбург, Моцарт, буква «ц» –
будто цокают копытца…
И – улыбка на лице,
и – желание забыться…
Моцарт Вольфганг Амадей –
в бюстиках и барельефах –
стал ли он для всех родней,
стала ль музыка утехой?..
Зальцбург Моцартом живет,
Зальцбург Моцарта поет,
Зальцбург Моцарта рифмует,
Зальцбург Моцартом торгует… –
любит из последних сил.
Моцарт Зальцбург не любил…
2011

Грачи прилетят
Великий художник Саврасов,
могучий сварливый старик,
с утра поправлялся не квасом –
он к водочке русской привык…
Стоит на известной картине
замерзший ничтожнейший бомж –
который в нижайшей низине,
с которого что уж возьмешь…
Но дали б ему вы палитру,
холста, колонковую кисть –
быть может, забыл о поллитре,
глаза б его, может, зажглись…
А вывели б старого в поле
и дали б вдохнуть от души,
забыть о поденной неволе –
увидели б, как хороши
и как экономны движенья
умелых мозолистых рук!
Ведь с ветром пришло б вдохновенье
и все изменилось бы вдруг:
смотри, как художник Саврасов,
презрев полотна белизну,
путем нанесения красок
творит и торопит Весну!
2012

***

Весна проходит мимо нас,
да что проходит – пролетает,
сначала льдом и снегом тает,
потом сиренью отцветает,
и все без нас, без нас, без нас…

Заглянет солнце в кабинет,
прогонит прочь седые тени…
В окно проникнет трель свирели,
но в этом мае и апреле
опять нас не было и нет…

Весна, похожая на жизнь,
природой связанная с нами,
нам шепчет юными устами:
«Пришла… А вы решайте сами –
Парить иль опускаться вниз…»
2003

***

Слышишь: ангел летит!
Слушай…
По твою и мою душу…
Сделал круг,
опустился на крышу
и опять поднялся…
Выше…

И оставил перо
из одежды.
Это – знак,
это символ надежды.
Пусть то перышко
и невесомо,
но оно не допустит
разлома…
2003

***

Простые истины и вещи,
простые запахи и звуки –
из них монтируется вечность,
хоть это и не по науке.
Глас воронья в сосновой роще
(средь зданий сохранилась чудом!) –
сложнее кажется и проще вернуть,
что прячется под спудом…
Как в детстве, заглядевшись в небо,
представить яхту с парусами,
под перевернутой телегой
травинки изучать часами,
смотреть на воду молча, долго,
стеречь пугливых жеребят,
бродить как будто бы без толку
в лугах в компании ребят,
ждать молока в холодной кринке,
есть хлеб и яйца из печи…
Пастух и стадо на картинке – ни звука…
Сколько ни кричи…
2005

***

Для России очередь, как для немца пиво:
мы рождались в очередь, строем
в школу шли,
«Ах, дойдет ли очередь, чтоб пожить
красиво?» –
гарнитуры-стеночки до небес росли…
Очередь за хлебушком в «кукурузном
времени»,
очередь за импортом, так сказать,
«в застой»,
и машины в очередь, и квартиры бременем
неподъемным кажутся: ведь не холостой…
И в больничку очередь, и в сберкассу
очередь,
и на почте очередь – только бы успеть…
Где занять спокойствия, если льется
в очи речь,
в уши, в сердце, в голову,
что и не стерпеть…
Очередь на транспорте,
очередь за книгами –
наша жизнь талонная, ты почти прошла.
Клерками измучена, рожами и фигами,
наша жизнь глубинная, как же ты пошла…
За окошком времечко, говорят нам, новое,
говорят, изменится наш менталитет,
говорят, рождается общество здоровое,
говорят, что сбудется… Только веры нет.
2005

Шестидесятые
Шестидесятые далекие –
такие книжные, глубокие.
Теперь я вижу – настоящие,
и потому к себе манящие.

Шестидесятые наивные –
еще сугубо коллективные,
но вовсе пафосно не пошлые,
теперь записанные в прошлое…

Шестидесятые упрямые:
«Всегда вперед и только прямо!», но
вовсе вы не черно-белые,
сентиментальные и смелые.

Шестидесятые поющие,
негромко нас к себе зовущие.
По-прежнему животворящие,
нас берегущие, хранящие…
2005

Новая эпоха?
Я иду на почту, чую: обхамят –
переводик срочный выдать не хотят…
Как стена Берлинская, серый плексиглас,
в крохотном окошке – ох, недобрый глаз…
Я иду в сберкассу, но и там она:
перевертыш, что ли, или сатана?..
Я иду в больницу – чур меня: сидит!
Злая, неприступная баба-монолит.
В мастерской, в трамвае – в юбках и штанах –
маленькие люди позабыли страх,
то ль за то, что предок батогами бит,
нынешний Акакий, как умеет, мстит…
То ль за то, что денег нету ни шиша –
только точит зависть сердце малыша…
Я ж не крал шинели, писарь дорогой,
я ж еще со школы за тебя горой,
я же тебя со сцены даже воспевал,
сострадал и плакал… И каков финал?
Мой далекий пращур был отнюдь не граф –
на кого ж ты злишься, новый Полиграф?
Черные одежды, брита голова –
новая эпоха, новая глава…
2005