Человек с другой стороны

Я знала, что Рустэм вернулся «из-за ленточки», в четвертый раз побывав на другой стороне реки, разделившей наши взаимоотношения с Украиной на до и после. Знала, что на сей раз он уезжал в зону СВО из Питера, но выяснив, что он вернулся, звонить ему не стала, супруга врача Мифтахутдинова, Надежда Александровна, мой давний друг, предупредила: «Пока не стоит, он ходит на реабилитационные процедуры, нынешняя командировка была самой длинной по времени и далась ему непросто. Не обижайся, но он еще не готов общаться и вообще не созрел для того, чтобы кому-то что-то рассказывать…»
Я человек в общем-то понятливый, сделала, образно говоря, два шага назад, приготовившись ждать.
…И вдруг мы встречаемся с ним, и вы даже не представляете себе где! В ГКЗ «Башкортостан» на Гала-концерте, который проходил в Уфе, завершая грандиозный музыкальный фестиваль нашего уникального земляка Ильдара Абдразакова. Конечно, его притащила Надежда, которая никогда не пропускает событий в области культуры. Впрочем, Рустэм и раньше, ведомый своей неутомимой супругой, не раз бывал в театрах – оперном и Русском академическом, в филармонии и на выставках уфимских художников, с иными из которых эта семья врачей (поскольку Надежда Александровна тоже медик, но специалист в иной области) крепко дружит. Но сейчас, после того как Надя меня чуть ли не напугала своими словами о нынешнем возвращении Рустэма к мирной жизни, увидеть его в стенах ГКЗ я уж никак не ожидала! И сам факт поразил меня, точно громом. Кто бы сказал, я бы не поверила. А зря…
Он осунулся, похудел, глаза стали особенно пронзительными, и мне показалось, что веки у него покраснели. Это уж минутой позже, когда он отвлекся, Надя шепнула мне, что, слушая музыку, Рэм (так она его называет) плакал…
А через день он сам позвонил мне, коротко бросив в трубку: «Есть тема».
…Но прежде чем передать вам суть нашей беседы, я вернусь в сентябрь 2023-го и напомню читателю какие-то подробности материала о заслуженном враче Республики Башкортостан, отличнике здравоохранения РБ, прекрасном отоларингологе (сорок лет стажа в профессии!) Рустэме Раисовиче Мифтахутдинове. Тогда мой давний товарищ вернулся из третьей командировки в зону СВО, отправившись туда по собственной инициативе, добившись своего не сразу, поскольку препон на этом пути пришлось преодолеть ему немало. По итогам третьей его командировки в те места и вышло в «Вечерке» интервью о человеке, объяснившем цель своей поездки коротко: «Потому что надо помогать своим пацанам, которые находятся там – из Башкирии они, не из Башкирии, короче, своим. А еще потому, чтобы эта беда не дошла до нас…»
Тогда он не раз ходил в военкомат, в профильные министерства, но слышал в ответ: «в Вас нет нужды»; а еще – «возраст у Вас не призывной»; «к тому же Вы не военврач». Чиновник, сидящий в тылу, уверен, что специальность лор-врача на участках боевых действий не нужна, мол, это не серьезно… Но что может знать тыловой чинуша о нуждах фронта?! Но Мифтахутдинов, который, благодаря новостям военных телекорреспондентов и материалам из центральных газет, понимал, что медики «за ленточкой» нужны, продолжал упорствовать и переборол эту бездушную машину – его документы отправили в Москву, и именно поэтому он вошел тогда в бригаду, которая формировалась Национальным медико-хирургическим Центром имени Николая Пирогова Министерства здравоохранения РФ. Говорю о всероссийской службе медицины катастроф. Короче, в марте 2023 года врач Мифтахутдинов в составе группы, в которой кроме него были хирург, терапевт и кардиолог, а в такие бригады входят специалисты со всей России, отправился в зону СВО в первый раз. И в составе бригад профессионалов Всероссийской службы медицины катастроф Рустэм побывал в трех командировках. Одна из них была в Запорожскую область и в основе своей бригада работала с гражданским населением, которому тоже необходима помощь, впрочем, Рустэм Раисович лечил и солдатиков, которых к лор-врачу привозили с позиций, хотя неподалеку и находился военный госпиталь, но специалистов такого профиля в нем не было. Наш земляк консультировал бойцов, оказывал посильную помощь, держа на такой случай у себя в комнате медикаменты и лекарственные препараты. Солдатиков сопровождающие (в противном случае боец не имеет права покинуть расположение части) привозили ночью, и если здание Мелитопольской областной больницы сотрясал стук, то все, кто жил в других комнатах, знали, что это опять привели какого-то бедолагу к лор-врачу Мифтахутдинову. Тот оказывал первую помощь, снимал боль, давал с собой какие-то препараты, которые привез из Уфы, учил, как самостоятельно лечиться в полевых условиях, и составлял описание для военных хирургов, если речь шла об осколках, скажем, в челюсти. Но оперировать сам Рустэм не имел права, поскольку был гражданским врачом, его вмешательство, безусловно, могло избавить бойца от невыносимой боли, но лишить денег, полагающихся за ранение, поскольку тут нужна была констатация спеца из военного госпиталя…
…Четвертая командировка Рустэма Мифтахутдинова в зону СВО, оказавшаяся самой долгой (а долго – это практически шесть месяцев), носила иной характер. Поскольку, благодаря дружеским отношениям с коллегой из Всероссийской службы медицины катастроф, он узнал о курсах по военной подготовке гражданских медиков, готовых отправиться на линию фронта, и, как всегда, сам добился того, чтобы попасть на них. В итоге прошел подготовку при одном из институтов в Санкт-Петербурге, попутно освежив в памяти навыки, полученные от специалистов военной кафедры медицинского института советских времен… Тогда учили этому на совесть, еще не забыв уроков, которые преподала врачебному делу Великая Отечественная война.
В общем, после учебы курсанты отбыли изначально в Ростов-на-Дону, который ныне напоминает огромный госпиталь, и все медицинские учреждения переполнены ранеными. А потом добровольцы были откомандированы от Ростовского госпиталя кто куда. Рустэм Мифтахутдинов, рядовой медицинской службы, старший ординатор Медицинского отряда особого назначения, отбыл в Буденновский район Донецкой области.
- Рустэм, хоть номер-то какой-то у этого отряда есть?
- Есть, но не скажу тебе, нам не положено. Шеврон нашего отряда на рукаве куртки мне носить разрешили. И это все, что можно.
- Что входит в задачи такого отряда?
- Отряд, как ты понимаешь, не один. Мы базировались при госпитале, который располагается в здании бывшего предприятия. Здания этого фактически уже нет, ведь Донецкую область продолжают бомбить… Но, слава богу, сохранился цокольный этаж, фактически подвальное помещение, где и действует госпиталь. Наша задача принять раненых, в течение нескольких минут оценить ситуацию и оказать помощь тем, кого привезли с передка. Есть три уровня медицинской помощи. Первый: когда боец может что-то сделать сам, на скорую руку перевязав себя, остановить кровь. Второй: когда помощь оказывает медбрат или медсестра. И третий – это мы. Действовать нужно буквально мгновенно, поскольку солдатиков доставили с задержкой, бывает ситуация, когда их вывозят, особенно в период наступления (а оно не может быть без жертв) не сразу, иногда проходит день-два, если не больше… А рана не ждет, процесс пошел. И ты концентрируешься и делаешь то, что в твоих силах. Наш отряд в основе своей состоял из военврачей, а таких, как я, был еще один человек – министр здравоохранения Республики Коми Игорь Владимирович Дягилев. В общем, то, что посильно нам, делали мы, а тяжелых сразу несли в операционную (ты тоже присоединяешься к спецам, поскольку помощь какая-то нужна всегда), а самых тяжелых готовят к отправке на «большую землю». И важно понять еще вот что. Они все из окопов, с поля боя – грязные, в крови. Их надо помыть, вычистить из раны гной, потому что процесс развивается молниеносно, убрать из нее все, что попутно занесено, переодеть мужиков в чистое. И все лозунги в тылу, призывающие собирать гуманитарную помощь лишь из нового – это глупость. Просто все должно быть чистым, тщательно выстиранным, аккуратно отремонтированным, заштопанным и мягким. Как на ребят, которые только что испытывали сильнейшую боль, надевать новую, не обмятую еще, жесткую рубаху?! Парень и расстегнуть-то ее не сможет после ранения. Поэтому лучше мягкую, опрятную и без хитрых застежек и узких петелек для пуговиц…

Мы с Надеждой перед моей четвертой командировкой (а она уже была по линии Министерства обороны РФ) собрали четыре огромные коробки именно из таких вещей.
Парней надо хорошо накормить, их с линии наступления привозят голодных, измученных, без сил…
- А кто готовил в госпитале?
- Гражданские, приехавшие по контракту, были среди них и специалисты в такой кухне.
- Солдатской?
- Ну да, сытной, калорийной и вкусной. Мы и сами пользовались их готовкой. Вполне себе. Нормальная еда.
- А как отправляли на «большую землю»?
- В основе своей бортами. Оказывали необходимую помощь, а затем старались очень аккуратно разместить их в вертолетах, а еще есть специально приспособленный для таких целей автобус, в котором в том числе и укреплены висячие мягкие койки, типа гамаков – он вмещает порядка полусотни бойцов. И везли в Ростов, а уж оттуда – по России, в Москву, Питер и другие города. Есть даже так называемый поезд милосердия… На бортах раненых в обязательном порядке на случай нештатной ситуации сопровождают два медика.
Увы, бывает и такое, что борты, по которым бьет противник, сбивают…
- Кто ухаживает в госпитале за ранеными?
- Тоже гражданские, приехавшие по контракту. Работа у них нелегкая. Чистят, убираются, моют и подмывают лежачих мужиков, кормят их. Помещение не приспособленное, туалета нет, и по нужде ходить некуда, и это все тоже ложится на плечи санитарок, они там как заводные крутятся… Была у нас женщина, уже не слишком молодая, приехала из Питера… Разговаривать там по душам не принято, да и времени на это нет. Один, по-моему, раз мы перекинулись с ней несколькими фразами. У нее два образования – филологическое и второе, кажется, связанное с химией… Приехала сюда ухаживать за солдатиками по своей воле, естественно. Она мне сказала: «Я так решила. Нужно помогать».
Много ребят из Башкирии, когда они мучаются от боли, всякое же бывает, с ними начинаешь говорить на родном языке, глядишь, а парню становится немного легче. Вообще, они благодарные – за то, что с ними возятся, за то, что врачуют их, помогают, облегчают боль, за то, что очень деликатны в иные моменты… Но бывают и такие, которые стараются, что называется, откосить, лишь бы не возвращаться на линию фронта, явно «прибавляют» себе симптомов и мнимых болей… Этих видно сразу. А есть и категория очень нервных, озлобившихся, ведь любая война озлобляет человека. Они могут на девчонок гаркнуть, огрызнуться. Скажем, мужики курят, а курить им нельзя, и если они слышат замечание, то могут в сердцах и послать…
…Очень жалко медсестричек, которые выносят раненых из боя. Они такие усталые, причем постоянно, что видеть страшно!..
- Тоже гражданские?
- Да, по контракту приезжают. Они как раз тот второй уровень помощи, про который я тебе говорил. Им самое большее – по двадцать три года… Есть удивительно красивые. Я как-то спросил одну из них, пытаясь ее немного отвлечь от каких-то тяжелых мыслей: «У тебя платье есть? – Нет, – и смотрит на меня непонимающе. – А другая заколка для волос есть, ты все время одну и ту же носишь? – Да, – глядит пустым взором и не может взять в толк, о чем я ей говорю. – Так в следующий раз возьми другую… – Хорошо», – и опять в какие-то думы погружается… Знаешь, у американцев есть понятие «псы войны». Это о солдатах удачи, людях, которые всю свою жизнь знают только войну. А вот эти девочки, хрупкие, красивые, измученные войной, мне кажется, могут думать только об одном – искать раненых, тащить их из окопа, с поля боя на себе…
Рустэм рассказывает мне это, и на глазах у него выступают слезы, он смахивает их и, словно извиняясь, произносит:
- Не могу спокойно о медсестричках говорить, все время думаю о том, что их юность уничтожила война…
- Давай я тебя переключу: ответь, иностранцы там есть?
- Могу сказать, что одного индуса вылечил – у него ухо страшно болело. Так он потом, где только меня увидит, бежит ко мне через поле, размахивая руками, и что-то все время говорит на английском… Я-то не понимаю, но вижу, что человек радуется.
- Где ты жил, было у тебя место для сна?
- Там было строение буквально в чистом поле, что-то типа бывшего заводоуправления, и некоторые из нас, скажем, хирурги, которые дежурили в операционной посменно, а работы у них было немерено, отстояв «вахту», могли отдохнуть… Но, во-первых, страшновато было – вдруг прилетит! А во-вторых, тебя могут позвать в любой момент… И я спал прямо в госпитале – был у меня там свой топчанчик. Впрочем, спал – это сильно сказано, потому как все эти месяцы я не мог толком даже задремать… Представь, все время работает рация – постоянно кого-то вызывают, тебя тоже могут внезапно попросить о помощи. И даже приехав домой, в Уфу, я еще долго не мог спать – а это очень мучительно…
- Что помогло?
- Реабилитационные процедуры. Это очень хорошая помощь вернувшимся с СВО. Массаж, расслабляющие физиопроцедуры, специальные упражнения… Мало-помалу я вышел из этого состояния.
- Где ты проходил реабилитацию?
- В госпитале на улице Карла Маркса. Там замечательно, оборудование прекрасное, хороший медперсонал! Вообще, для тех, кто пришел «из-за ленточки», это просто необходимо. Но…
- Но?..
- Того, что есть на сегодняшний день – недостаточно. Таких центров должно быть больше. Не забывай про тех ребят, которые ждут своей очереди, живя в районах… А их немало.
- Что это за солдаты, которые прикомандированы к вашему отряду и помогают переносить раненых?
- Ну не только это, они много чем еще занимаются. В их число входят солдатики, которые получили не слишком тяжелые ранения, скажем, какие-то контузии… На передовую им пока нельзя, они еще толком не пришли в себя. А здесь их помощь неоценима. Месяца через три-четыре они вернутся в строй, а пока восстанавливаются потихоньку, помогают медперсоналу, выполняя различные поручения.
- Скажи, на сей раз ты все же получил статус участника боевых действий? Сколько я помню, после третьей командировки тебе отказали…
- Да, тогда мне ответили, что я находился на территории России и не имею права на этот статус.
- А сейчас?
- А сейчас я три месяца доказывал, что находился на линии фронта. В конце концов мне удалось доказать им.
- Им – это кому?
- Сотрудникам военкомата, а еще мелким чинушам, которые на местах игнорируют указы и распоряжения Правительства, тем самым подставляя руководителей государства и обесценивая их усилия, касающиеся поддержки участников специальной военной операции.
- А в фонд «Защитники Отечества» не обращался?
- Там меня как-то очень аккуратно слили, сказав, что такие ситуации не входят в поле их деятельности, а у военкомата могут быть свои резоны и правила…
...Вообще, я бы сказал, что у сотрудников военкоматов на самом деле своя война, поскольку им постоянно приходится иметь дело с родственниками тех, кто уже никогда не вернется. И это, безусловно, трудно, тяжело. Я их понимаю. Но и они должны понять, что с теми, кто пришел с СВО, нужно обращаться бережнее, аккуратнее, деликатнее. Ладно я, мои возраст и опыт позволяют размышлять и искать для таких людей оправдание. Но ведь есть совсем молодые ребята, которые прошли горнило боев. И такое скорбное бесчувствие может очень сильно задеть их, и в своей обиде они будут думать о том, что так к ним государство относится в целом. А это не есть хорошо. Никто из нас не имеет право подставлять свое государство!
- Сколько я помню, ты работал в 21-й больнице и, отправляясь в первую командировку, взял отпуск, а потом уволился…
- Будучи в числе сотрудников 21-й больницы, я в последнее время сам трудился в военкомате Октябрьского района, входя в комиссию, проводившую медицинское освидетельствование призывников на предмет годности к военной службе. Потом так получилось, что мне пришлось уволиться. Сейчас, приехав из четвертой командировки, я попробовал вернуться на прежнее место, поскольку по некоторым показаниям, связанным, в частности, с проблемами с глазами, уже не могу работать в больнице.
- И…
- Не получается. Не слышат меня или не хотят брать. Я уж куда только ни писал – в Минздрав, в Правительство… Из Дома Республики мое письмо переправляют опять в Минздрав, а в этом ведомстве меня слушать не хотят… Пока так.
- Ты позвонил мне, сказав «Есть тема». Что за тема?
- На концерте Ильдара Абдразакова, где мы с тобой встретились, я практически не нашел наших. Меня это расстроило ужасно, ведь именно такая музыка – высокая классика, звучавшая в первом отделении, и легендарные песни советской эпохи врачуют душу. Не поверишь, я сидел в зале и плакал, и душе моей стало легче. Почему бы не приглашать ребят, вернувшихся с СВО, именно на такие концерты. Чтобы они, приехав в отпуск, вместо встреч с друзьями в бане и бесконечных застолий врачевали свои раны именно высоким искусством. Пусть сначала придут два-три человека, приведут жену или маму, а потом, поняв, какая это мощная терапия, за ними потянутся и другие… Важно не только постоянно напоминать им о том, что происходит «за ленточкой» – фильмами, песнями и беседами об этом, а наоборот – лечить вечным искусством, музыкой, которая пережила века!
- Рустэм, тут я с тобой немного поспорю. Работа по психологической и моральной реабилитации участников СВО в республике идет, безусловно, какие-то недочеты и крайности есть, но положительный эффект тоже имеет место.
- Возможно, просто я сказал тебе, что в ГКЗ наших не было. Вот тебе еще один пример. Я подал заявку в МФЦ на участие в программе «Развитие и усиление роли туризма в Республике Башкортостан», подумав о том, что плохо знаю родной регион, захотев исправить это. Но в ответ получил письмо о том, что принято решение об отказе мне в участии в данной программе, не положено по законодательству.
Конечно, расстроился немного, но потом подумал, бог с ним, я многое видел, переживу. А вот если такой отказ придет кому-то из молодых участников специальной военной операции? Хорошо ли это?!
- Я согласна с тобой, Рустэм Раисович. И ответь мне, пожалуйста, теперь ты называешь ребят с СВО словом «наши». После первых командировок ты так не говорил…
- Да, я теперь говорю про них – «наши». Я видел их на передовой, я лечил их, помогал чем мог, пытался уменьшить боль. И сейчас я узнаю их – в зале, в транспорте, на улице. Во времена, когда после смерти Сталина политзаключенные стали возвращаться из лагерей, они без слов узнавали друг друга. В чем-то эти ситуации похожи. Люди вместе мыкали горе, делили одну пайку на двоих, как же они друг друга не узнают?! И не по форме или шеврону, а по взгляду, по изумлению на лице – они вернулись из мест сражений, а тут идет мирная жизнь, и они не могут это сопоставить с тем, что вчера испытывали на передке… А еще потому, что они честно исполняют свой воинский долг, отдавая дань родине. Поэтому все они – «наши»!
- Собираешься в очередную командировку?
- Знаешь, супруга одного из моих товарищей, который тоже вернулся с СВО, крикнула ему в сердцах: «Вас хлебом не корми – только бы оказаться там. Здесь вы жить не можете – все рветесь туда!» Даже разводом ему пригрозила…
- А ты сам что думаешь на сей предмет?
- Я думаю, что этот магнит – единение, которое испытывают бойцы. То, что называется настоящим братством, когда один соратник прикрывает тебе спину, а другой ради тебя вызывает огонь на себя.
- Скажи честно, ты уже думаешь об очередной командировке на СВО?
- Пока я очень нужен своим родным. А там – видно будет…
- Рустэм, я тебя поняла, удачи, спасибо за откровенный разговор!

О ГЛАВНОМ
- Что нового ты вынес из четвертой командировки?
- То, что медики "за ленточкой" нужны, их не хватает. и то, что теперь противостояние качественно изменилось. Если в первые командировки мы практически не видели дронов, так называемых птичек, и они были нам в диковинку, то теперь это стало войной дронов. И это на самом деле страшно.
- Что в этот раз вызывало самую большую боль?
- Гибель людей. То, что ты не можешь помочь человеку, спасти его.
- Что вызывало самую большую радость?
- То, что ты смог помочь бойцу, и он будет жить!