Палисадник маминой мечты

Палисадник был мечтой моей мамы. Сегодня, приблизившись к ней возрастом, я полагаю, что это было частью не высказываемой вслух даже в семейном кругу мечты о доме.

Еще бы не родиться такой мечте: раннее сиротство и жизнь с мачехой или у тетки, обретение с замужеством «своего угла» и потеря его с бомбежками Киева и поспешной эвакуацией, возвращение в никуда и скитание по чужим углам… Она же так естественна и закономерна – мечта о своем доме. Но кто бы в то время отважился озвучить столь буржуазное, «идеологически чуждое» стремление?
Вот и озвучивалось только желание иметь, то бишь соорудить – палисадник.
Абсолютно не помню, какой был «экстерьер» нашей хаты в Борисполе. Но судя по глинобитному полу и забору, которые мне помнятся, ничего примечательного между забором и завалинкой не было. Ведь стоит перед глазами яркая картинка: зеленая, заросшая травою обочина пыльной деревенской улицы, по колено в траве ходит с палочкой какая-то старушка, «вытыкивая» ею и собирая прячущиеся в зелени шампиньоны. Назавтра утром мы с папой проверили ее метод на практике и тоже нашли два гриба, которые я и принесла в садик: один побольше, с развернутой белой шляпкой, украшенной с изнанки розовыми хрупкими пластинками, а второй совсем маленький, туго свернутый, напоминающий этакий толстенький желудь.
Интерес ко всякой растительности появился у меня с детства. Именно в те годы (мне было лет пять-шесть) показал мне отец, как считают возраст сосенки, как на ощупь различить листья орешника и вяза, а по запаху определить - тополевый или березовый, и даже какие облака предвещают дождь. Так что наличие палисадника я бы точно не проморгала.
Еще раньше, в Беличах, наша низенькая халупка смотрела единственным окошком на двухэтажную «дачу» дяди Давида, и ни единого цветочка не было ни на окне, ни за окном.
Так что первый и, пожалуй, единственный мамин палисадник вошел в мою жизнь, когда мне уже исполнилось восемь. Мы переехали из Украины в Башкирию, в Уфу. Прожили несколько месяцев в Нижегородке у тети Фиры – нас четверо и она с двумя дочками – в пятнадцатиметровой комнате. Этот старый дом умело прятал свое барачное происхождение за деревянными ставнями на окнах и маленькими тамбурами перед входной дверью. Такой тамбур служил и кухней (там стоял керогаз или примус), и сенями, перекрывающими доступ холодного воздуха в дом зимой, и кладовкой-холодильником. За окном росли кусты сирени, но палисадником это не считалось и не звалось.
И когда папа нашел работу в конторе Лесозавода и получил комнату в бараке на Лесозаводской улице, у мамы появилась возможность осуществить давнюю мечту. Палисадник за окном – это же символ дома, признак того, что скитания закончены и быт устраивается.
Как она ухитрилась вернуть состояние «почвы» тому, что много лет было утоптано ногами детей и взрослых до консистенции мостовой? Почему удивленные соседи не повыдергивали ее хилые колышки, соединенные какими-то веревочками? Может, ждали, что все само собой устроится, то есть не вырастет? А потом, когда на ветерке закачали своими разноцветными головками простенькие космеи, так уж и оставили эту полоску в полметра на полтора считаться Вериным палисадником. Так что с поздней весны и до глубокой осени он с достоинством нес на себе бремя исполнения желаний - благоухал ноготками, вился настурцией, играл на ветру лепестками космей.
Почему с поздней весны? Так ведь тот факт, что бывшая прибрежная деревенька Нижегородка, приютив Лесозавод и Фанерный комбинат, вошла, как и Затон, в список городских районов, никак не повлиял на законы природы. Каждую весну река Белая по-прежнему выходила из берегов, и ее мощное половодье затопляло улицы и переулки этих громадных «городских» районов, превращая их в некую башкирскую Венецию. Меня, к большому моему огорчению, заранее отправляли к родственникам в более возвышенные места города. Вернувшись через пару недель, я с завистью слушала рассказы одноклассников о сидении на чердаке или поездках за хлебом на лодке. А мама ждала, когда погода позволит посадить цветы. Порой - в конце мая, а то и в начале июня.
Мне абсолютно ясно, как сочетается мое стремление знать по именам все, что растет вокруг меня, с той маминой мечтой о палисаднике. И я хочу верить, что скитания закончены. И мне не потянуть мечту о собственном доме с калиткой, палисадником, шелестящим тополем у забора. Но широкий подоконник за окном пахнет душистым горошком и вьется настурцией, стремясь и под здешним жестким солнцем вынести бремя памяти и мечты.