Опасные гастроли

Февраль в России – это вам не июль на Мальдивах. Именно в этот «бархатный сезон» Уфа принимала потрясающего флейтиста, европейца чистых кровей Кристиана Делакруа из Швейцарии.
Встречал его известный органист, коренной уфимец Владислав Муртазин. Год назад, будучи на гастролях в Швейцарии, Владислав предложил Делакруа посетить Россию. Тот, недолго думая, согласился, потому как всегда уважал русского туриста, умеющего проникновенно слушать классическую музыку.
- Эх, нам бы вашего зрителя! – мечтал Кристиан.
- Эх, нам бы ваши органы! – думал про себя Владислав.
И вот Делакруа в Уфе. Самолет приземлился без опоздания. Морозный шквальный ветер буквально сбивал с ног. Голова музыканта, словно голова черепахи, вошла внутрь демисезонного пальто, ставшего каменным панцирем при минус тридцати. Они не успели сделать и шагу от служебной территории аэропорта, как им преградил путь серо-белый «опель» с огромными цифрами на боку. Двери гостеприимно распахнулись, таксист приветливо улыбнулся и не спеша тронул к городу.
…Концерт прошел с грандиозным успехом. Экзальтированная публика буквально закидала цветами сказочного флейтиста. Сыграв напоследок «Шутку» Баха, Делакруа по-европейски сдержанно раскланялся и, собрав все цветы, элегантно удалился со сцены.
Наступило утро. Эйфорическое настроение от успешного концерта в Уфе вдохновило Кристиана на очередные подвиги, и он согласился дать еще один концерт – в Набережных Челнах. Для доставки туда гордости Швейцарии министерство культуры выделило «Волгу». Рождена сия была в 1993 году, и смерть никак не брала «старушку». Ее болезнетворные внутренние органы прикрывал незамысловатый слоноподобный кузов, многократно испещренный шрамами пластических операций. Некачественная тонировка усиливала и без того жалкий вид, и – к глубокому сожалению – засаленность чехлов сидений еще не дошла до состояния кожаного блеска. Несмотря на непогоду и ненавязчивый сервис доставки, наши герои тронулись в путь.
Трудно передать красоты зимней природы Башкирии, когда температура воздуха за стеклом автомобиля и внутри салона почти не различается. Печка в салоне предательски отказала. Кристиан слышал от своей бабушки о русских морозах, но он не представлял, что это может быть так холодно. Рядом сидел Слава Муртазин и как мог изображал невозмутимость. Иногда он сдержанно улыбался. Делакруа не улыбался. Его пальцы напоминали чем-то фаланги «робокопа»: они совершенно не сгибались, и только движение кистей рук выдавало их органическое происхождение.
- Как же я через два часа ими буду играть? – дрожащим голосом обращался он периодически к Славе, и ледяной ужас подкатывал к его горлу за комом ком.
- Скоро приедем! Машина хоть и холодная, но двигатель надежный, – успокаивал тот вип-персону.
Именно в этот момент двигатель машины предательски завибрировал и заглох.
- Ни … себе, раскудрит твою… – коротко прокомментировал ситуацию водитель Федор. - Вчерась только пригнали после капремонта…
Слава и Кристиан с лицами цвета баклажана сидели на заднем сиденье и, забыв всякие нормы морали, буквально слились друг с другом в поисках тепла.
- Картина Репина «Приплыли», – думал Слава. – Если он не наладит этот «титаник»...
Тем временем Федя с обоймой ключей и монтировок полез под автомобиль и начал колотить по чему-то металлическому, создавая умопомрачительный грохот в салоне. Тонкий слух музыкантов, требующий самого трепетного отношения, еле-еле выносил поток децибелов, излучаемых салоном. Лицо Делакруа причудливым образом менялось в неприятной гримасе при каждом ударе. Не в силах более терпеть это безобразие, они вышли из автомобиля, и тут…
Заграничный гость был потрясен увиденным: под железным четырехколесным монстром в одном пуховике на снегу, под шквальным ветром, лежал Федя. Совершенно голыми руками он держал массивный разводной ключ и наотмашь бил по нему молотком величиной с кувалду. Вопреки всем законам физики от него исходил пар, который покрывал инеем его гусарские усы, лохматые брови и ресницы. Пот струился по его мощному лбу, а во рту паровозом дымила сигарета. Каждый удар сопровождался «благозвучными» словами, не обозначенными словарем Ожегова.
Между тем дорогу заметал снег. Холод одолевал, и Слава понимал, что если не сделать ЭТО, все может обернуться катастрофой. И он решился.
В ста метрах от вынужденной посадки «лайнера ГАЗ-154» виднелся придорожный киоск. Десяти минут хватило ему для ценного приобретения. Иссиня-фиолетовый цвет лица имел профессор, когда Слава из-за пазухи достал бутылку.
- Воду! В такой холод! – с ужасом в глазах произнес он.
- Это водка! Наша русская водка! Если не выпить, заболеем…
Слава принялся за дело. И тут снова возникли трудности: пальцы напрочь занемели, и пробка предательски не отворачивалась.
- Федя! – крикнул Вячеслав. – Ты жив?
Внизу раздался удар, следом шум падающих металлических предметов, и только потом из-под переднего колеса показалась голова Федора.
- Да я-то жив, а вот машине кранты! Шланг сорвал, раскудрит его, мубату си-се-си-ко-ку-ку-ко-ко-мва-забанга!
- О ком это ты? – удивился Слава.
- Да об этом… Он раньше президентом Заира был, а теперь… черт его знает. Че, бутылку не можешь открыть? – выползая из-под машины, не спеша продолжал Федор.
- Да вот сам видишь, проблема…
- Давай сюда! – Федя начал энергично вращать пробку, но она не отворачивалась.
- Резьбу сорвало, – с видом знатока заключил он.
- Может, горлышко отколоть, – предложил Слава неуверенно.
- Зачем продукт портить? Мы же интеллигентные люди. У меня, например, – он перевел взгляд на скрюченного Делакруа, – папа архитектор, а мама скульптор.
Тот понимающе кивнул. Федор полез в промасленную рваную сумку, где хранились инструменты, дежурный граненый стакан и прочее барахло.
По-настоящему жалко было смотреть на Делакруа, когда тот наблюдал, как Федор плоскогубцами откупоривает бутылку водки с удивительно точным в данной ситуации названием – «Крещенские морозы».
Водку разливал Федор. Закуской шли, увы, не консервные мидии, а обыкновенный кусок бородинского хлеба, который на морозе принял состояние гранита. Сверху хлеба одиноко лежал кусочек докторской колбаски, с трудом распиленный с помощью вилки. Первым выпил Кристиан…
Что может испытать европеец в такой трагический момент своей судьбы: полное отчаяние, невероятную тоску по утерянному комфорту, страх перед непредсказуемой и удивительной Россией с ее удалью, безбашенностью и разгильдяйством вселенского масштаба.
Доза делала свое дело. Кристиан начал оживать. Слава судорожно, большими глотками уничтожал содержимое стакана.
- Ну что, Фьедор, есть надьежда? – обратился Кристиан к хозяину положения на ломаном русском.
- Амба, кранты, фиаско, дать бы в зубило этим конструкторам-арьергардам, не машина, а ящик Пандоры, ярмо, Сцилла, жертва стагнации автопрома, в общем – финита ля комедия!
Иностранец без перевода оценил последнюю фразу. В глазах его вновь потухла надежда. А тем временем Слава вышел на дорогу в надежде поймать попутку.
Ему повезло. Груженный трубами КамАЗ остановился прямо подле них.
- Кристиан! Мы спасены! Мы успеваем на концерт!..
В тот момент Кристиану было уже хорошо. Приятное тепло распространялось от центральных сосудов к периферийным. Уже подле кабины КамАЗа Делакруа вдруг вспомнил:
- А как же Фьедья?
- Он сказал, что на крайняк заночует, – спокойно перевел Слава.
- Крайняк, это что – МОТЕЛЬ? – переспросил гость, поднимаясь в кабину.
- Да не! Я имел в виду, что в крайнем случае он в машине переночует.
- Как – в поле?! – вновь посинел Делакруа.
- Да не переживайте! С ним же бутылка…
Кристиан был в шоке. Когда они влезли в кабину КамАЗа, он, прижав к себе кофр, с надеждой вглядывался в уходящую за горизонт дорогу. Они тронулись. Кабину начало трясти так, что если бы под пассажирами были сваи, то они бы махом были вбиты даже в вечную мерзлоту.
- Да, «Вольга» – это очень здорово, – прокричал Делакруа прямо в ухо Славе.
Слава понимающе кивнул. Хмель вылетал с гиперзвуковой скоростью, но радовало то, что до Челнов оставалось каких-то сорок километров, да и в этой кабине было значительно теплее. Правда, тепло радовало недолго. КамАЗ заглох, не проехав и полкилометра. Сначала послышался какой-то скрежет под сиденьем, потом запах горелой электропроводки – и на коду, как говорят музыканты, сильный хлопок глушителя оповестил о том, что мотор заглох. Водитель сохранял спокойствие.
- Можьет, бьензина кончился? – делая понимающий вид, обратился к шоферу музыкант.
- Да не, искра в землю ушла, – с иронией громыхнул водила.
Делакруа понимающе кивнул.
Предвкушая скорую победу, мороз вновь завоевывал пространство кабины.
- А что, у нас бутильки больше нет?.. – жалостливо затенорил Кристиан, обращаясь уже к Славе.
- Ни бутильки, ни киоска, ни… Постой, – осенило его, – вдруг связь...
Он достал мобильный телефон и с радостным криком «Есть!» стал вызывать из справочника номер руководителя оркестра. Лерман взял трубку:
- Слава Богу! Мы ждем вас как из печки пирога. Через два часа концерт. Где вы прохлаждаетесь?
- Мы не прохлаждаемся, а промерзаемся в поле, в КамАЗе…
- В каком КамАЗе?!
- Автостопом едем, сломались. Срочно вышли транспорт, наш гость уже никакой!
- Координаты?
- Какие координаты?! В поле на дороге…
- Крепитесь, счас будем, – короткий зуммер возвестил об обрыве сеанса связи.
Ровно через пятьдесят пять минут к ним подъехал автомобиль. В гордости отечественного машиностроения серо-желтого цвета с непонятным для иностранца названием «Ока» кроме водителя находились еще двое грузных парней, посланных Лерманом для оказания непредвиденной помощи.
«Хорошо, что Делакруа не баянист», – подумал Слава, вбивая себя в заднее сиденье «чуда инженерной мысли». Еле захлопнулись двери, «Ока», пыхтя, практически лежа брюхом на асфальте, начала шлифовать заледенелую трассу.
Отрезвевший Кристиан, с трудом удерживая под потолком заиндевевшими руками кофр, закрыв глаза, думал о своем. Он столько раз представлял себе Россию и только сейчас начинал понимать, что дико заблуждался:
- Наполеон – идиот! Гитлер – полный идиот!
Россия – великая страна!