“Я говорю за всех, кто здесь погиб...”

Ленинградская симфония

Не пожалейте времени, побродите по залам выставки “Победа” в Уфимской художественной галерее... И вы поймете: эти картины не делятся на плохие и хорошие, каждая уникальна, каждая своего рода шедевр. Ведь они частицы души творцов, а какие из этих работ больше соприкасаются с вашим сердцем, поймёте без подсказки со стороны. Не имеет значения, ветеран ли вы, или ваш жизненный путь только начинается. Главное, как вы чувствуете и воспринимаете изобразительное искусство.
Расскажу лишь об одной картине, у которой я буквально застыла от нахлынувших воспоминаний. “Ленинградская симфония” Георгия Прокшина. К сожалению, лично не знакома с художником, но знаю его работы по выставкам и репродукциям. Великолепные пейзажи, натюрморты, ностальгические виды Уфы уходящей и нынешней не оставляют зрителя равнодушным. Выпускник знаменитой “Строгановки”, он и живописец, и график, экспериментирует с коллажированием.
“Ленинградская симфония” датирована 2015 годом, то есть написана Георгием Валериановичем специально к юбилею Великой Победы. Здесь и графические фрагменты, и коллаж. В центре композиции портрет Дмитрия Шостаковича, автора легендарной Седьмой симфонии, имеющей подзаголовок “Ленинградская”, ибо посвятил её Дмитрий Дмитриевич грядущей победе над фашизмом, любимому городу на Неве, бессмертному подвигу ленинградцев.
Композитор начал работу с первых дней войны, успевая делать ещё аранжировки для концертных бригад, отправляющихся на фронт. Как и многие его земляки, рыл окопы, дежурил по ночам во время воздушных тревог. Вторую часть он писал в сентябре уже в блокадном Ленинграде, претерпевая страшные лишения вместе с тысячами других людей. Закончил симфонию в Куйбышеве, куда был вывезен с семьёй в начале октября.
А 9 августа 1942 года Седьмая симфония прозвучала в блокадном Ленинграде; оркестром Ленинградского радиокомитета дирижировал Карл Элиасберг. То было не первое исполнение, но самое знаменательное. В дни блокады некоторые музыканты умерли от голода. Репетиции были свёрнуты в декабре. Когда в марте они возобновились, играть могли лишь пятнадцать ослабевших музыкантов. Для восполнения численности оркестра пришлось собирать инструменталистов из военных частей. Некоторые отзывались из госпиталей. Трубач пришел на репетицию в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам дирижер был похож на собственную тень.
Наступил час концерта. Враг по-прежнему стоял под стенами Северной столицы и собирал силы для последнего штурма. На этот день был назначен банкет по поводу падения осажденного города и даже напечатаны и розданы офицерам пригласительные билеты. Вражеские орудия взяли прицел, приказ на вылет ждали сотни вражеских самолётов. И все-таки на город не упал ни один снаряд. По приказу командующего Ленинградским фронтом маршала Говорова все вражеские точки были заблаговременно подавлены. Пушки молчали, пока звучала музыка Шостаковича.
Зал филармонии был полон, а публика - самой разнообразной: вооружённые моряки и пехотинцы, а также одетые в фуфайки бойцы ПВО и похудевшие завсегдатаи филармонии. Горели все люстры. Концерт транслировался по городской сети, симфонию слышали не только жители Ленинграда, но и вражеские войска. Спустя много лет после войны немцы говорили: “Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграем войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть...”
О блокаде Ленинграда я знала с детства. В четвертом классе училась в Тамбове, куда наша семья переехала в связи с новым местом папиной военной службы. У меня появилась новая подружка - Галя Боброва. Узнала её драматичную историю. Она жила с мамой в Ленинграде, когда началась война. Папа воевал на фронте. Во время блокады мама умерла от голода, а Галю вывезли по Ладожской дороге, еле-еле спасли, чудом выходили. Она попала на Кубань, там ее взяла к себе одна добрая женщина, откармливала, отпаивала молоком и медом. А когда война закончилась, папа ее разыскал. Он женился во второй раз, общих детей не было. Тетя Аня, мачеха Гали, была очень приветливая, добрая, чувствовалась дружная атмосфера в семье. После блокады Галя заболела туберкулезом костей и подолгу лечилась в санаториях, там и училась. Ко времени проживания в Тамбове ей стало лучше, и она ходила в школу вместе со всеми. Галя была талантливой девочкой, хорошо рисовала, вышивала, мастерила интересные поделки из бумаги и лоскутков, запоем читала. Общение с ней много мне дало. Самое главное - умение дорожить и ценить друг друга, если уж дружишь. Когда мы учились в классе седьмом-восьмом, ее отца перевели на Дальний Восток. Она уехала, мы очень переживали разлуку, переписывались... Потом пути разошлись.
Во время учебы в Ленинградском университете пришлось соприкоснуться со многими людьми, пережившими блокаду. Слушалось и не верилось, но то была истинная правда. О том, как все меньше становились кусочки хлеба, выдаваемые по карточкам... О том, как тяжело было приносить воду из проруби на Неве, преодолевая ледяные горы, не упасть и не пролить, донести... Как от голода люди мгновенно умирали на улицах, в подъездах, квартирах, а санитарные команды не успевали увозить умерших... Как страдали от того, что невозможно было навестить родных, живущих даже не в столь отдаленном районе города, ведь транспорта никакого не было. Только пешком. А силы-то где взять... Иные по пути падали замертво... А в один момент даже по карточкам перестали давать хлеб... Соседка по квартире рассказывала, как её тетя, получив сто граммов круглых карамелек в бумажном кулечке, приходила домой, переcчитывала их, а потом, чтобы сразу не съесть, разбрасывала по комнате. Норма - одна конфетка в день. Особенно трудно было разыскивать ползком, без сил, последние карамельки, закатившиеся под шкаф, тумбочку, за ножку кровати. Но сознание того, что они есть, поддерживало остатки желания выжить...
В Петербурге живёт моя подруга (учились в одной группе) Ирина Свечникова, тоже блокадница. Началась война - ее отец ушел на фронт, а мама, дедушка, бабушка и маленькая Ира остались в Ленинграде. Однажды вместо хлеба их семья получила по карточкам изюм. Распределили между всеми количество изюминок, пили с ними кипяток из красивых чашек. И вдруг девочка заметила, как дедушкина рука потихоньку тянется к ее чашке. Первая мысль у ребенка - хочет отнять! И она оттолкнула дедушкину ладонь, из которой выкатились пять изюминок. Свою порцию он хотел незаметно отдать внучке. Дедушка умер в конце зимы 42-го, бабушка - 4 июня. Иру с мамой, еле живых, вывезли из блокадного города через какое-то время...
В нашей группе училась Инна Филимонова, пережившая с мамой все блокадное время. Последствия для здоровья - самые тяжелые. Она часто пропускала занятия, но окончила университет вместе с нами. Её не стало в тридцать семь лет...
Лекции по русской литературе нам читал профессор, прекрасный литературовед Георгий Пантелеймонович Макогоненко. Высокий, красивый, артистичный... Ему на лекциях даже аплодировали иногда, приходили слушать из других вузов. Не одно студенческое девичье сердечко сохло по нему. Но у него была жена Ольга Берггольц. Он нередко приводил её на факультет, она читала стихи - “Ленинградскую поэму”, “Февральский дневник”:

Я говорю за всех, кто здесь
погиб.
В моих строках глухие их
шаги,
Их вечное и жаркое
дыханье.
Я говорю за всех, кто здесь
живет,
Кто проходил огонь, и
смерть, и лед.
Я говорю, как плоть твоя,
народ,
По праву разделенного
страданья...
***
О ночное воющее небо,
Дрожь земли, обвал
невдалеке,
Бедный ленинградский
ломтик хлеба,
Он почти не весит на руке...

С волнением слушали мы рассказ поэтессы о блокадных временах, о работе на радио. В годы войны голос Ольги Берггольц стал голосом всех ленинградцев. Строго по графику она появлялась в студии, и в эфире раздавалось: “Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц”. Она выступала не только по радио, но и в цехах Кировского завода, и в госпиталях, и на переднем крае обороны. Одно из ее чтений несколько раз прерывал минометный обстрел. Тогда кто-то из бойцов снял с себя каску и надел на Ольгу Федоровну.
Недавно я прочитала, что это была ее идея - исполнить в блокадном Ленинграде Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича, чье выступление по радио она подготовила в страшном сентябре 1941 года. А в то время, о котором я вспоминаю, о Шостаковиче не принято было говорить вслух - слишком мало лет прошло после выхода печально известного правительственного постановления о нем, Зощенко, Ахматовой...
Вот такие воспоминания, истинные шедевры души и сердца, вызвала всего одна картина. Получается, художник Георгий Прокшин отдал дань памяти и ленинградцам, и Шостаковичу, и всему нашему героическому народу, по праву ежегодно отмечающему 9 мая - День Великой Победы.

НА СНИМКЕ: работа Георгия Прокшина “Ленинградская симфония”.