Неизменные величины

Уроки русского

В ночь с субботы на воскресенье, не дожив нескольких часов до своего 78-летия, умер Валентин Григорьевич Распутин...

Всю глубину этой потери мы осознаем не сразу... Центральные СМИ, в полную меру еще не освободившиеся от леволиберальной болезни и в течение десятилетий не пускавшие его на экран, отозвались на уход Валентина Распутина в весьма сдержанных тоннах: умер известный русский писатель, яркий представитель деревенской прозы, словно в определении “деревенской” есть что-то уничижительное. По аналогии можно заключить, что Лев Николаевич Толстой был представителем прозы дворянской - и только.
Сегодня, в день печали, наверное, не стоит подробно говорить о месте Валентина Григорьевича Распутина в великой русской литературе. Быть может, достаточно сказать о том, что после Михаила Шолохова и Василия Белова никто из писателей настолько глубоко и с такой болью не отразил судьбу русского, российского народа (а до последнего времени тот в основе своей был деревенским, крестьянским, сутью России, даже если уже и жил в городах), как Валентин Григорьевич Распутин в трагическом для России ХХ веке... Я говорю о глубоко символической, философской, полной трагизма повести “Прощание с Матерой”.
Распутина отличала великая скромность. Однажды на каком-то общественном форуме, кажется, на одном из съездов Всемирного Русского Народного Собора, в своем выступлении я назвал его великим писателем. В перерыве Валентин Григорьевич резко отчитал меня за это, и, наверное, никогда я не видел его таким возмущенным: “Не нам с тобой судить...”. Несмотря на многолетнюю дружбу, я долго не мог перейти на “ты”, что его раздражало.
Не скрою, с большим трудом, как и в свое время Василия Ивановича Белова, первого лауреата Всероссийской Аксаковской литературной премии, мне удалось уговорить Валентина Григорьевича приехать на Международный Аксаковский праздник. Ведь даже они, такие мудрые и все понимающие, поддались на чьи-то домыслы, на ложь, усердно выливаемую в 90-е годы на Башкирию как на, якобы, рассадник сепаратизма и антирусских настроений.
Приехав, он точно так же, как и Василий Белов, полюбил Башкирию, стремясь в нее, несмотря на чрезвычайную занятость, болезни и беды, то и дело на него сваливавшиеся... Распутин приезжал к нам еще несколько раз. Всем сердцем привязался он к Уфе, завидовал ее новостройкам, коими мы были богаты в противовес Иркутску, где башенные краны считались большой редкостью. Любил после торжественного Аксаковского вечера, проходившего в Аксаковском народном доме, в одиночку, оставаясь только со своими мыслями, в сумерках обойти особняк, в котором Сергей Тимофеевич провел свое детство. Ну а затем послушать в Голубой гостиной прилетевшую из Москвы замечательную исполнительницу русских народных песен Татьяну Петрову, выступавшую вместе с нашим “соловьем” Вахитом Хызыровым, тоже им любимым, и баянистом Владимиром Сухановым.
На одном из Аксаковских праздников, на встрече в Мемориальном доме-музее Сергея Тимофеевича, Валентин Григорьевич под впечатлением поездки в Аксаковский историко-культурный центр Надеждино, после службы в Дмитриевском храме, восстановленном при содействии Правительства республики, с горечью рассказал, как пытается построить на своей родине церковь, но дальше фундамента дело не пошло. Никто из иркутских богатых людей на его просьбу не откликнулся. Тогда встал один из наших предпринимателей, впервые пришедший в Аксаковский дом (и больше, добавлю, сюда не приходивший), и спросил: “Когда Вы уезжаете?” - “Сегодня ночью”, - недоуменно ответил Валентин Григорьевич. - “Сегодня я не успею, передам Вам через Чванова”. Через день я позвонил Валентину Григорьевичу: “Поезд Москва - Иркутск, седьмой вагон, проводник Сергей. Один не встречай. Возьми сына и еще какого-нибудь крепкого мужика. Там будет посылка”. - “А что за посылка?”.
Я не мог сказать Распутину по телефону, что в ней содержится крупная сумма денег, потому произнес первое, пришедшее в голову: “Мои книги”. - “И ты не мог отдать мне их в Уфе?! И что, они такие тяжелые, раз надо несколько мужиков, дабы их нести?”
...Когда Валентин Григорьевич через несколько дней растерянно позвонил, мол, получил посылку, я ему все объяснил: “Это тебе на храм. Ты, наверное, думаешь, что тот человек завалил деньгами Аксаковский фонд? Нет, он не дал в фонд ни копейки. Он пришел в музей, чтобы тебя увидеть! И деньги дал именно тебе, Распутину. У него единственная просьба, чтобы ты нашел надежного крепкого строителя, который не пустил бы их по ветру или по карманам”.
...Позже Валентин Григорьевич рассказал мне, что на одной из встреч на вопрос иркутского губернатора, как обстоят дела с церковью, он ответил: "Ни копейки никто не дал. А вот поехал в Башкирию на Аксаковский праздник, и мне дали столько, что хватило подвести храм под крышу". Губернатор пригласил предпринимателей, пристыдил: и только тогда удалось достроить церковь.
Помню, потом я позвонил в Каменск-Уральск члену Попечительского совета Аксаковского фонда Николаю Геннадьевичу Пяткову (лучшие колокола России), который отливал колокола для Дмитриевского храма в Надеждино и для Свято-Никольского храма в Николо-Березовке: и теперь и на родине Валентина Григорьевича говорят - звучат колокола, родственные аксаковским...
Иногда я прилетал к Распутину в Иркутск, на праздник "Сияние России". Каждый раз мы ехали с ним на Байкал, который благодаря Валентину Григорьевичу удалось спасти. Однажды, прибыв в Сибирь, я попытался отказаться от моей запланированной встречи со студентами и преподавателями Иркутского университета: военные вертолетчики предложили полетать по маршруту страшного Ледяного похода белой армии, который под руководством генерала Каппеля проходил в Гражданскую войну. В войсках тех было много наших земляков. Валентин Григорьевич, обычно мягкий, строго отказал: "Я пригласил тебя специально в расчете на университет, в последнее время меня в него не пускают, определив черносотенцем. Туда никого другого я послать не могу, там нужен такой боец, как ты".
Напрочь отвергнутый ельцинской властью, глубоко переживая за судьбу России, он мечтал не в Кремле, а где-нибудь наедине, лучше всего на Байкале, поговорить о судьбе России с Владимиром Владимировичем Путиным, который был для него, как и для многих, тайной, до поры до времени вынужденный скрывать свои истинные представления о будущем России. Наконец ему это удалось. При случае, также на Байкале, когда мы остались втроем на погибшей родине тогда еще здравствующего замечательного русского писателя Леонида Ивановича Бородина, у которого за спиной были лагеря и тюрьмы за его русские убеждения, на бывшем полустанке Кругобайкальской железной дороги (помню, нашел доску от некогда стоявших тут станционных строений, положил ее на рельсы и попросил проходившего мимо мужика сфотографировать нас), я поинтересовался у Валентина Григорьевича, о чем они говорили с Путиным. "О России, - односложно ответил он. Потом добавил: Больше я пока не могу ничего сказать. Дал слово. Могу только уверить тебя в том, что я успокоился. Теперь у меня появилась надежда, что впереди у нас свет, хотя будет очень тяжело, и не все это поймут".
...Последнее время я редко бываю в Москве. Минувшей осенью, будучи в столице пролетом в Пятигорск на Международный литературный форум "Золотой витязь", планировал навестить Валентина Григорьевича. В его телефонных звонках было все больше и больше печали: погибла в авиационной катастрофе дочь Мария в уже приземлившемся в Иркутске самолете. Я звонил ей за день до беды. Обычно замкнутая, она радостно рассказала мне о подарке, который везет отцу: петушок-флюгер на крышу небольшого загородного дома, который он наконец практически достроил вместе с сыном. Умерла от рака жена, Светлана Ивановна, приезжавшая с ним в Уфу. Но в Союзе писателей России мне объяснили, что он где-то в подмосковном санатории... И я не стал звонить на домашний телефон, хотя было чувство, что нужно было позвонить. Вернулся в Уфу, не заезжая в Белокаменную: лишь переезд из аэропорта в аэропорт. И вдруг его звонок: "Я узнал, что ты на днях был в Москве. Знаю, тебе сказали, что меня не было в городе. А я как раз на день приезжал. Жалко, встретимся ли еще..."
Я пытался его успокоить...
В Надеждино, в Аксаковском историко-культурном центре перед Дмитриевским храмом Валентином Григорьевичем Распутиным, как и ушедшим раньше его народным художником России скульптором Вячеславом Михайловичем Клыковым, посажено дерево... Оно стоит, качая ветвями. А еще в эти дни в Дмитриевском храме отец Зосима отслужил панихиду.