К 30-летию вывода советских войск из Афганистана

Огнём в горах крещённые

(Окончание. Начало в номере от 15 февраля.)
Особо памятны встречи с личным составом в феврале 1989 года, в последние дни пребывания наших ребят на той стороне - в Гульхане, Сархаде, Изване, Тергеране, Зебоке, Хандузе, Казиди, что в афганском Северном Бадахшане. Встречи с теми, к кому летал в гарнизоны, затерянные высоко в горах, с кем бок о бок в составе десанта боевой машины пехоты выводил одну из колонн к государственной границе…
Тогда мне довелось пообщаться с Кудузом, местным «авторитетом» Извана – энергичным, пружинистым, с большой огненно-рыжей бородой, в новых широких брюках, зауженных снизу, длинной рубашке из дорогого материала. На голове – пакистанский вязаный светло-коричневый берет-катралка. На ногах – 39-40-го размера блестящие галоши.
Войдя в «хилтон» (так назывался блиндаж, в котором я обитал), Кудуз бросил на меня резкий и быстрый взгляд, как бы простреливающий насквозь, от которого сделалось как-то неуютно, не по себе. Зрачки его метались, словно передергивали затвор автомата, досылая патрон в патронник.
Мои вопросы слушал, опустив голову, доставая со стола тонкими пальцами семечки, которыми угостил «гостя» переводчик – старший лейтенант Николай Миронов. Быстро лущил их ногтями и стремительно отправлял в рот.
Говорил быстро. Николай внимательно слушал его, что-то уточнял и только потом переводил сказанное Кудузом. Чувствовалось, что беседа главарю не доставляет особого удовольствия. Он быстро свернул ее. Тем не менее я узнал, что его отряд удерживает у себя оператора «Стингера», который должен был в это время «охотиться» за нашими вертолетами.
А за дверями «хилтона» Кудуза ждали трое вооруженных охранников. Рядом с ними – трое наших пограничников в бронежилетах и касках. Двое с автоматами, третий – с РПК. Таковы были условия встречи.
Аккуратно, не разглашая военную тайну и не во вред округу, давала газета различную информацию с той стороны. Мне, нештатному военному цензору-совместителю, приходилось лавировать, освещая якобы ход боевой учебы, рассказывая о героях, которые получали госнаграды. Правда, слово «награды» мною заменялось двумя другими – «поощрением командования». А в заметках, корреспонденциях и зарисовках о воинах-интернационалистах бои назывались учебными, противник – условным…
К сожалению, случались и казусы. Например, после публикации в «Дзержинце» очерка О.Квятковского, постоянного корреспондента газеты «Труд» по Туркмении, о подполковнике Валерии Ухабове, удостоенном посмертно звания Героя Советского Союза. Я, как мне казалось, убрал в материале все, что могло бы свидетельствовать о принадлежности героя к пограничным войскам. К слову скажу, «Труд» отказал своему собкору в публикации, хотя очерк был написан ярко, профессионально, а сам автор считался в редакции одним из лучших журналистов.
Номер «Дзержинца» с очерком о В.Ухабове каким-то образом попал в США, где газета «Балтимор сан» опубликовала его со своим комментарием, сделав упор на то, что хотя официальные лица Советского Союза отрицают факт присутствия пограничников в Афганистане, данная газетная публикация свидетельствует об обратном.
Совет политуправления погранвойск во главе с генералом В.С.Ивановым вволю «потоптал» меня на своем заслушивании за «недальновидность», «политическую близорукость», «незрелость» и тому подобное...
К счастью, смягчил ситуацию старший военный цензор подполковник В.Федоров. Он курировал нас, нештатных погранцензоров-совместителей, но подчинялся Генштабу Вооруженных Сил страны. Офицер решительно отверг обвинения в нарушении мной цензорских требований в очерке, не увидел ни единого «прокола» соответствующих нормативных документов. Ну а принадлежность к погранвойскам В.Ухабова, являвшегося грозой для душманов, которого они хорошо знали, практически для всех, в том числе и для спецслужб США, опекавших «духов», была секретом полишинеля. Это заставило «политбойцов» несколько смягчить тон устроенной мне выволочки.
…Другая история освещения афганской темы была связана с окружными авиаторами. Руководители отдела были возмущены и не на шутку обижены тем, что я якобы их сильно подставил перед Москвой, рассказав в газете о том, как командир экипажа вопиюще нарушил меры безопасного пилотирования вертолета в горах. Тогда это сделал майор Ф.Шагалеев, впоследствии генерал-майор, Герой Советского Союза. Вытаскивая из-под огня душманов наших десантников, попавших в окружение, он «буквально прилепился к выступу скалы двумя колесами – передним и основным. Ну а третьей необходимой точкой для посадки боевой крылатой машины стал мозг аса-авиатора». Позже этот эпизод вошел в анналы пограничной авиации как пример высочайшего профессионального мастерства.
К слову упомяну и о том, что мой земляк И.Гизетдинов, воздушный стрелок-радист экипажа, в то время сержант, а ныне ведущий специалист Министерства лесного хозяйства Республики Башкортостан, по сей день с особой теплотой вспоминает о своем командире Ф.Шагалееве. Именно на этом борту однажды я летал в Афганистан. А Ильгиз Ягофарович как дорогую реликвию хранит экземпляр спецвыпуска «Дзержинеца» того времени формата А3.
Завершить вышеизложенную «сагу» хочу эпизодом прощания с Афганистаном. 14 февраля 1989 года, 16 часов 40 минут. Позади девять с лишним лет войны. Напоследок окидываю взглядом серые приземистые постройки, приютившиеся у подножия такого же цвета с зубчатым оскалом гор, зализанные ветром скалы, нависающие над дорогой как недодуманные думы: сколько раз хищные пули высекали из них искры! Сдавленная горами, мечется внизу река. Вечереет. В небе ни единого облачка. Острые хребты взметнули ввысь линию горизонта. Горы эти остались для меня чужими, грозными в своем безмолвии.
Отчетливо помню, как в афганском Ишкашиме перед посадкой своих подчиненных в вертолет прапорщик Юрий Сичкарев включил свой новенький японский магнитофон. Зазвучал старинный полонез, навевающий щемящую тоску. Солдатский строй сосредоточенно слушал музыку. В царапающей душу мелодии, казалось, смешались нежный Моцарт, тонкий Дебюсси, трогательный Сен-Санс…
И уже на нашей стороне, в курилке, я записал короткий диалог между двумя пограничниками: «…Какой вопрос ты задал бы сейчас Богу?» – спросил один. Другой ответил: «У меня к нему не вопрос, а просьба – хранить нас от войн».
Сейчас, когда живу в другой стране, в другом времени, порой думаю: «Кто на войне побывал, о Боге будет часто вспоминать».