Скорбная память земли

В сосновый бор вхожу, как в храм. Высоченные меднокорые стволы, воздух пронизан солнечными лучами, густой аромат. Под ногами пружинит опавшая хвоя, хрустят сухие до звона сучья. В тишине раскатывается короткими очередями стук дятла.

Кажется, только что июльское солнце прожигало тебе макушку сквозь старый соломенный брыль, и вот уже прохлада, легкий ветерок холодит разгоряченное лицо. И хочется выкинуть какое-нибудь коленце: заорать во всю глотку, пугая хрупкую тишину, пройтись колесом, а лучше всего - упасть навзничь на хвойную подстилку и бездумно смотреть, как качаются высоко над головой кроны на фоне ярко-синего неба с лениво проплывающими легкими облаками. Но тело неудержимо рвется к близкой реке. Скорее сбросить пропотевшую одежду, окунуться в прохладную воду и отдаться ленивому течению, чтобы несло тебя, под синим небом, мимо изумрудных берегов к далекому морю.
Я решил срезать путь, свернул с тропки и пошел напрямик через лес. Ноги по щиколотку утопают в опавшей хвое, торчащие из земли узловатые корни стараются зацепить, задержать, не допустить пришельца к тайнам леса. Внезапно потемнело, показалось, что туча закрыла солнце. Я поднял голову – совершенно сказочные великаны пышными кронами укрыли свои подножия от солнца. Лишь кое-где сквозь случайные бреши прорывались к земле самые настырные лучики. Я огляделся вокруг. Сосны стояли, как гвардейцы на параде, на всхолмленной, усыпанной хвоей земле. Я присмотрелся внимательнее к невысоким увалам и вдруг понял, что передо мной - заплывшие землей, засыпанные иглами сосен окопы – следы давно отгремевшей войны. Вспомнился рассказ бабушки, как в 41-м году за селом шли ожесточенные бои. Тогда здесь еще не было этого соснового великолепия – только-только был заложен лесхозовский питомник, и на этом месте росли невысокие хлипкие деревца.
Я двинулся вдоль окопа. Десять шагов – поворот, еще десять шагов – еще поворот и еще. Прошло столько лет, а раны, нанесенные земле, дают знать о себе застарелыми шрамами. Деревья вдоль линии окопов стоят изломанные, искривленные, а вот это так и выросло выворотнем – видимо, рядом разорвался снаряд. Я засмотрелся на причудливо искривленный накренившийся ствол, и дождавшийся удобного момента узловатый корень ухватил-таки меня за ногу, и я, не удержав равновесия, полетел на землю. От крепкого удара потемнело в глазах, и я на какое-то время потерял сознание.
Меня привела в чувство легкая струйка воды на лице. Голова была наполнена тяжелой ноющей болью, из-за звона в ушах ничего не было слышно и хотелось только одного – отключиться и лежать, и чтобы никто не беспокоил. Напрасные мечты. Кто-то настойчиво тряс меня за плечи, бил по щекам, растирал уши. Сквозь звон стали пробиваться еле слышные звуки:
- Леха, Леха, очнись, ты жив?
Чтобы от меня наконец отстали, я открыл глаза. Надо мной склонился человек в солдатской пилотке. Лицо его было серым, с темными пятнами и потеками пота. Он еще раз по-хлопал меня по щеке.
- Леха, очнулся, наконец! Я уж думал амбец тебе пришел, - донеслось, как сквозь вату.
- Что случилось? Ничего не слышу! – Я потряс головой и попытался продуть уши. От резкого движения боль в голове усилилась, стала пульсирующей, и меня нестерпимо затошнило. Я перевернулся на живот и начал корчиться, но желудок был пуст, и кроме желчи ничего из организма выдавить не удалось.
- Леха, снаряд рядом разорвался, хорошо, что пулемет уцелел, отстрелялись без тебя. А я трясу, трясу – никакого толку, ты в себя никак не приходишь. Крови нет, значит, контузило, это пройдет.
- А где это мы?
- Ну, видать, тебя крепко приложило. Где и были, на Бугу, оборону держим. Хорошо, что немец танки сюда пустить не может, они только с другого берега стреляют.
Преодолевая тошноту, я попытался встать и оглядеться. Ноги совершенно не держали, и подняться удалось только на колени. Вокруг расстилалось поле, засаженное сосенками, изрытое окопами и воронками. Рядом со мной, на бруствере неглубокого окопа, стоял, накренившись, «максим» с покореженным щитком. Воздух над кожухом едва заметно дрожал. Вокруг пулемета в беспорядке валялись пустые коробки из-под лент. Две полные аккуратно стояли рядом. Перед окопом лежало несколько тел в неловких позах. «Убитые немцы», – подумал я.
- Держи, тезка, - солдат протянул мне флягу. Я прополоскал рот, избавляясь от горечи, потом сделал несколько глотков противной теплой воды.
- Скоро опять полезут, проверь «максимку». – Он поднялся и, пригибаясь, побежал вдоль окопа. Я посмотрел ему вслед и увидел, что еще кое-где копошится народ.
«Неплохо бы пулемет перетащить метров на сто дальше», - подумал я, но одному с этим не справиться, а поблизости никого из бойцов не было.
Нестерпимо захотелось курить. Я начал проверять карманы. Из штанов вытащил полупустой кисет и развязал его. Обнаружилась сложенная «гармошкой» газета и пригоршня махорки. Оторвав клочок газеты, я на удивление ловко свернул «козью ножку» и прикурил от обнаруженной в другом кармане самодельной зажигалки. От первой глубокой затяжки голова опять закружилась, но уже не от контузии, а от сладкого махорочного дыма. Присев к пулемету, я проверил, как он поворачивается на станке. Со скрипом, но вполне. Что еще? Руки потянулись к коробке – они лучше меня знали, что надо делать: открыли крышку, выдернули из приемника конец пустой ленты, проверили затвор, продернули новую ленту, закрыли крышку и передернули затвор. Теперь, кажется, все.
На меня упала тень. Я оглянулся. Подошедший красноармеец что-то сказал.
- Говори громче, я плохо слышу!
Он понимающе кивнул и повторил:
- Старшой меня к тебе вторым номером прислал!
- Хорошо, давайка ленту патронами набьем, а то потом, боюсь, не до того будет.
Я вытащил из ниши, засыпанной песком, цинк с патронами и вспорол его штыком. Пока я возился с цинком, солдат подобрал пустую ленту и старательно отряхнул ее от песка. Мы уселись около цинка и принялись набивать ячейки патронами, захватывая их прямо горстями. Руки моментально почернели, но дело спорилось. По мере наполнения ленты я аккуратно укладывал ее в пустую коробку.
- Ну, как, орлы, машина в порядке? – спросил подошедший лейтенант.
- Только щиток покорежило, а так – вполне.
- Вы вот что, выдвиньтесь метров на сто левее и немного вперед, там бугорок вроде подходящий. Не бог весть что, но обзор над зарослями поприличнее будет. Я уже распорядился, Горобчук вам позицию готовит. Ну, надеюсь на вас, хлопцы. - Он подмигнул нам и двинулся дальше, вдоль окопа.
- Ну, что, напарник, давай собираться. Тебя, кстати, как зовут?
- Крепко же тебя приложило, что старого приятеля забыл.
Генка я, Торопов. Мы с тобой два года в казарме на соседних койках спали, щи из одного котелка хлебали. Или забыл?
- Прости, друг, сам понимаешь, что не со зла.
- Ничего, браток, я не обижаюсь, зато фашиста злее бить будем. Собирай манатки и вперед. – Он начал пристраивать на станок коробки с лентами.
Я пошарил в нише. Кроме потертого тощего «сидора» там лежали две «феньки», подсумок с четырьмя обоймами и полупустая фляга с водой. Рядом с нишей стояла винтовка. Наскоро побросав имущество в мешок, я закинул его с винтовкой на плечо и взялся за дужку станка. Генка подхватил наполовину выпотрошенный «цинк», и мы легкой трусцой двинулись к указанному бугорку. Колеса вязли в сыпучем песке, то и дело застревали, запутывались в сосновой поросли, но минут через десять мы, потные и усталые, добрались до места.
- О, хозяева припожаловали, - приветствовал нас богатырь с саперной лопаткой, которая в его руках выглядела детским совком. - Принимай работу и ставь магарыч!
- Отставить, красноармеец Горобчук! За выполнение приказа магарыч не предусмотрен. Помогите лучше пулемет установить и замаскировать.
- Виноват, товарищ лейтенант, сей минут исправлюсь. – Горобчук подмигнул нам и взялся за пулемет. Я хотел ему помочь, но он легко вскинул тяжелую конструкцию, перенес через бруствер и поставил на подготовленную площадку.
- Пожалте бриться, товарищи, вернее брить. И учтите, что каждый третий «ганс», срезанный этим красавцем, - мой.
- Это еще почему? – вскинулся Генка.
- Я копал? Копал. Пулемет поднимал? Поднимал. Веток для маскировки этого чуда техники наломал? Целую охапку. И потом, товарищ Торопов, тебе что, покойников для боевого друга жалко?
- Балабол ты, Горобчук.
- Да, я – балабол, причем большой, веселый и работящий, в отличие от тебя, заморыша. Ну, какой ты внес вклад в дело борьбы с врагом? Перенес две коробки с патронами и уже скис. Нет, меньше чем на треть я не согласен.
Пока Генка отстаивал интересы расчета в шутливой перепалке с Горобчуком, я спрыгнул в окоп и огляделся. Обзор был лучше, чем на прежней позиции. Вид открывался до самого берега с вьющейся вдоль него дорогой. Левее берег переходил в скалистый обрыв, сложенный из старых потрескавшихся валунов. За рекой вдоль берега выстроились серо-зеленые пятнистые танки. Их было много – десятка полтора-два, а может быть, и больше: сосчитать я не успел, потому что внезапно они окутались облаками белого дыма, а через 3-5 секунд донеслись раскаты пушечных выстрелов.
- Тревога, по местам!
Я оглянулся по сторонам.
Бойцы попрыгали в ячейки, и только Горобчук с лопатой в одной руке и винтовкой в другой бежал к своему месту.
- Леха, ложись, твою мать! – отчаянно закричал Генка и ударил меня под колени. Я рухнул на дно окопа, и в этот момент нас накрыло. Земля подо мной затряслась, со стенок окопа посыпался песок. Я зажал руками уши и скорчился на дне. В голове билась одна мысль:
«Господи, помилуй, господи, пронеси…» Наконец обстрел закончился. Я осторожно убрал ладони от ушей и попытался привстать. Раздался громкий крик:
- По местам, к бою!
- Леха, к пулемету, уже поперли!
Я торопливо вскочил и, припав грудью к брустверу, посмотрел в сторону противника. Метрах в трехстах над сосновой порослью маячила реденькая цепь темных фигур. Они двигались под углом к нашей позиции и метров через двести могли подставить свой фланг под наш огонь.
- Стреляй, Леха, стреляй, - возбужденно толкал меня в бок Генка.
- Спокойно, красноармеец Торопов, не надо соответствовать своей фамилии, подпустим поближе и тогда уже врежем. На расплав ствола. Кстати, ты воды припас?
- Целую канистру, еще Горобчук расстарался.
- Молодец, Горобчук, а ты для него дохлых «гансов» пожалел.
- Ничего, пусть сам постарается. На халяву воевать все мастера. А ты попробуй сам.
…Цепь осторожно продвигалась вперед, но наши окопы молчали. Мы с Генкой тоже пока не стреляли. Торопов присел на дно окопа и старательно прилаживал штык к винтовке, что-то ворча себе под нос. Я внимательно наблюдал, как сокращаются интервалы между фигурами, нервно вытирая влажные ладони о гимнастерку.
- Генка, приготовься, сейчас начнем «гансов» свинцом шпиговать. Приготовь вторую ленту.
Я навел «максим» на крайнюю левую фигуру, и когда она закрыла намеченный ориентир, с ожесточением надавил на гашетку и повел ствол слева направо, стараясь удерживать фигуры в прорези прицела, но они падали, и цепь укорачивалась на глазах.
Из окопов нас поддержали бойцы дружным винтовочным огнем. Лента кончилась на удивление быстро, но вражеской цепи перед нами больше не было.
- Молодцы, пулеметчики! – донеслось из окопа, но голоса заглушили разрывы снарядов, а потом – удар и темнота…
…Я открыл глаза и в первое мгновение не мог сообразить: где я и кто я? Над головой – переплетение толстых узловатых корней, тело затекло от неудобной позы, в спину упираются какие-то кочки. Я попробовал пошевелить руками, покрутил головой – вроде все в порядке. Попробовал встать. Оказалось, лежал я в пещерке, которая образовалась под корнями выворотня. Встал, огляделся – ничего не изменилось. Что со мной случилось? Где я был? Чем закончился бой?
Вопросов в голове было гораздо больше, чем ответов.
Судя по положению солнца, прошло не меньше трех часов, как я оказался в этой пещерке. Что произошло? Я засмотрелся на дерево, споткнулся о корень, упал, ударился головой и потерял сознание. В беспамятстве я пережил кусок жизни красноармейца Алексея с неизвестной фамилией. Рядом был его верный друг Генка Торопов. Как и почему это произошло? Я еще раз внимательно осмотрелся. Похоже, я находился на месте, где располагалась пулеметная точка. Можно предположить, что Алексей погиб на этом самом месте и его похоронили в этом же окопе.
Я, помнится, где-то читал, что вода обладает памятью. Если это так, то можно предположить, что вода, питая корни дерева, передала ему память Алексея, а ерево, в свою очередь, воспользовалось случаем и воспроизвело в моей голове кусок чужой жизни. Поговорить бы со знающим человеком. И я даже знаю, с кем могу обсудить эту проблему. В селе есть школа, а с ее директором я очень неплохо знаком. Он организовал комнату Боевой Славы, где с помощью ребят собрал много материалов о войне. Может быть, у него есть сведения об этом конкретном бое? Я запомнил несколько фамилий бойцов. Если совпадет хоть одна, тогда можно будет выдвигать гипотезы и пытаться их доказывать.