Когда имя говорит за себя

У Юрия Никифоровича началась своя пандемия задолго до той, что жестоко поразила человечество. Он болел тяжелой неизлечимой болезнью и мужественно боролся с ней на протяжении многих лет. Преодолевая надвигавшуюся скованность движений, он буквально одним пальцем продолжал печатать свои статьи для газет и журналов, украшая страницы республиканских изданий остротой тематики и сочностью языка.

К великому сожалению, тревожная атмосфера ковидных страхов и запретов ускорила его уход из жизни, и сравнительно недавно – осенью 2020-го – мне довелось с неменьшей печалью, чем и теперь, писать от имени вечеркинцев прощальный журналистский поклон нашему дорогому коллеге, другу и неординарному человеку. Боюсь повториться, и все-таки повторюсь в оценке его блистательного профессионального мастерства: «Начав печататься в 60-е годы прошлого века, Юрий Коваль сразу вошел в число самых ярких газетчиков, чьих публикаций ждали: они задевали своей неоднозначностью, злободневностью поставленных проблем, необычной формой, образностью языка. В них всегда чувствовался автор – то насмешливый, ироничный, то злой и беспощадный, всегда правдивый, бескомпромиссно отстаивающий справедливость».
С его характером, весьма непростым, в котором сочетались качества порой противоположные, мне довелось познакомиться в 1970 году, в первые же месяцы своей работы в «Вечерней Уфе». Этот эпизод я описала в книге 2020 года издания «В мечтах. И наяву». О Юрии Ковале услышала от редактора Явдата Хусаинова: «Юра сейчас в отпуске, в отъезде. Его отчет с конференции ставим в ближайший номер, иначе устареет. Надо в двух местах подправить, но с наименьшими потерями: Коваль прекрасно написал, он у нас большой талант». Отчет с поправками появился в газете, а недели через две меня вызвал из комнаты секретариата в коридор незнакомец. Коротко отрекомендовался и попросил рассказать, как получилось, что статья – за его подписью, но в ней некие положения, о которых он не писал. «Тогда его щепетильная требовательность истины переплелась с деликатностью по отношению к новому сотруднику, потому что, как поняла при дальнейшем нашем общении, если бы не это обстоятельство, он бы миндальничать не стал, а мог бы потребовать печатного опровержения, ибо авторское реноме никогда не ронял перед читателем».
Свое мнение по важным общественным событиям отстаивал и пером, и поступками. Например, когда в 90-е годы в Уфе имели место выступления учителей против задержки зарплат, он написал резкую статью о призвании учителя, о его нравственной ответственности перед подрастающей сменой и вызвал бурный гнев целого ряда бывших собратьев по педагогическому цеху, вплоть до угроз семье о похищении внука из детского сада. Отнюдь не идеализм и не наивность руководили Ковалем, а твердая убежденность. Он пришел в школу учителем-словесником после окончания университета, будучи зрелым человеком, успевшим окончить авиационный техникум, отработать положенные годы в Самаре на заводе, и стал для учеников столь авторитетным, что взрослые уже выпускники помнили своего наставника десятилетиями. Лишь главное призвание – журналистика – привело его из предметного кабинета по русскому языку и литературе к учительству более широкого масштаба, когда «под обаяние его умного и принципиального слова попадали сотни и тысячи читателей-почитателей (так, к примеру, тираж «Вечерней Уфы», где Коваль работал со дня основания газеты в 1969 году, доходил до 100 тысяч)».
И снова повторюсь, напомнив, что Юрий Никифорович не любил подолгу заниматься одним и тем же, будучи по натуре первооткрывателем. Его привлекало новое неизведанное дело, где он мог приложить свой опыт и творческую энергию. В «Вечерке» поработал и в секретариате, и в отделе культуры, в «Советской Башкирии» был ответственным секретарем, на УМПО – референтом руководства, запомнился среди основателей еженедельника «Башкирия» – приложения к газете «Россия», не говоря уж о немалом стаже в «Бельских просторах», где вклад Коваля в публицистическую часть журнала трудно переоценить.
Статьи Юрия Коваля всегда отличались широчайшей эрудицией. Его музыкальные познания поражали даже истинных специалистов, а не только меломанов. Его осведомленность в истории, в том числе и в прошлом Уфы, которую он знал и любил, удивляла, а если он в каких-то датах или событиях сомневался, то переспрашивал у жены Светланы Александровны, прекрасного педагога, как раз учителя истории. Они прожили вместе 57 лет, он горько переживал ее уход. Уже после того как Юрий Никифорович из Дома печати перемещался в другие офисы, он всегда продолжал дружить с «Вечеркой», семьями мы с Ковалями тепло общались всегда, и я прекрасно знаю, что его и жену тесно связывали и общие интересы, и преданность друг другу, и поддержка в трудных ситуациях.
Мне доводилось наблюдать профессиональные и человеческие качества Юрия Никифоровича во время интервью с Мстиславом Ростроповичем в Самаре, на премьере оперы Слонимского «Видения Иоанна Грозного», куда вместе со своим педагогом Миляушой Муртазиной нас пригласил исполнитель заглавной партии Аскар Абдразаков; а также в журналистской группе, что попала в Стамбул в связи с открытием туда чартерного рейса; и когда мы с мужем навещали его в южном пансионате во время совпавшего по времени отпуска. И всегда этому сопутствовали глубина вопросов, подготовленность к беседе, деликатность и обаяние рядом с умением докопаться до истины, а в нашем случае внимательность и дружеское участие.
О Ковале можно еще столько написать хорошего – о его доброжелательности, чуткости к людям, о его мужской харизме, которая влюбляла в него женщин, но оборачивалась вежливым рыцарством верного мужа. Однако самыми главными качествами останутся его благородство, порядочность до щепетильности, безупречная честность, достоинство и недюжинный талант – все, что вписало это славное имя – Юрий Коваль – «в историю журналистики и в память людей, которым повезло хорошо его знать, просто быть с ним знакомым или только его читать».