Больничная история

Записки “Терминатора”,

получившего в ГКБ №21 новый импульс для жизни

Болезнь, которую я беспечно наживал, стала проявляться лет десять назад. Сначала были серьезные перегрузки на позвоночник еще с молодости, когда я подрабатывал грузчиком то в магазине, то на товарном дворе, то на заводе РТИ. Однажды пришлось за полдня выгрузить и складировать две фуры каучука с прицепами. Таскали мы “чушки” вдвоем с другим студентом: на заводе был выходной. А уже в зрелые годы пришлось горбатиться в деревне на уборке картошки. Я тогда еще бравировал, вскидывая мешки одним махом, как штангист в рывке. Не замечал ведь, что деревенские мужики в одиночку такие тяжести не поднимают, берутся за мешок вдвоем, взваливают - и вперед.

Видимо, микротравмы копились-копились, да и накопились. Боль поначалу чувствовалась только в плохую погоду, но вскоре я уже ходил, скособочась, и на правый тазобедренный сустав возникла нежелательная нагрузка. А я продолжал вести здоровый образ жизни, не обращая особого внимания на периодические боли: ездил на зимние рыбалки, встречал туманные сырые рассветы и закаты на болотах с ружьем в руках. Дискомфорт со спины перешел на ноги, и в периоды обострения боль уже не давала мне даже поднять ногу на бордюр при переходе через дорогу.
И вот я пришел в поликлинику. Ортопед, посмотрев на рентгеновские снимки, выписал мне какие-то стандартные при коксартрозе лекарства и сказал, что все-таки рано или поздно придется лечь на операционный стол. А вскоре и гололед меня подтолкнул: нога поехала, я хлопнулся спиной и затылком на лед. Подумал, что, наверное, заработал перелом шейки бедра, но в травматологии меня еще раз просветили рентгеном, и Радик Зуфарович Нурлыгаянов, кандидат медицинских наук, один из ведущих наших ортопедов, посоветовал больше не рисковать. Сказал, что еще одно такое падение или просто проволочка с операцией могут превратить меня в бездвижное существо...
И вот после необходимых процедур и анализов я в палате 21-й больницы. Пять коек, две пустуют. Одна с тубой, к которой подвешивают ногу на растяжке (в кино только видел). Выбрал ту, что ближе к умывальнику и туалету, чтобы меньше волочь ногу и страдать.
Долго молчали, потом я начал выспрашивать у соседей, кто как здесь оказался. Бабай, который лежал возле окна, выходя с супругой из маршрутки, потерял на накатанной дороге равновесие и упал боком на ступеньку микроавтобуса. В результате три сломанных ребра.
Мужчина средних лет с характерным для ушиба переносицы синяком на оба глаза (так называемый синдром панды) вышел во двор, со своими дворовыми ребятами выпил, начался пустяшный пьяный спор, переросший, как водится, в драку. В итоге он получил в нос. Крепко получил - потерял сознание и при падении повредил от ушиба легкое. Эти же ребята и “скорую” вызвали”. Первые дни лежал с трубочкой.
Возле другого окна лежал парень лет двадцати пяти со сломанной ногой. Вышел с родителями из подъезда, поскользнулся и неловко сел на ногу. Все бы ничего, но у него жена с ребенком и невыплаченная ипотека за недавно приобретенную квартиру. Хорошо, если фирма, в которой он работает, пойдет навстречу и подождет, пока он будет восстанавливаться.
Кстати, я с удивлением узнал, что сегодня гипс не накладывают, а соединяют обломки кости с помощью металлических пластин и креплений. И через какое-то время крепежи надо будет снимать, а это еще одна операция и потраченное время. Зато при таком подходе неправильного сращения кости не бывает. А то ведь раньше снимали гипс, просвечивали конечность, и если что - ломали снова.
Бабая вскоре выписали, и на его койке поселился механизатор из Куюргазинского района. Я в технике не разбираюсь, но как понял, еще в мае прошлого года они с напарником отлаживали трактор. Застопорили вроде, он сунул руку в гусеницу, а трактор вдруг дернулся. Был шок, кисть, висящая на сухожилиях, потом боль, от которой он то и дело терял сознание. К счастью, оперативно сработали медики, доставили срочно сначала в местную больницу, потом привезли в Уфу. Операция прошла успешно, но теперь нужна еще одна, микрохирургическая, чтобы восстановить нервные окончания. А пока механизатор бережно держит руку на перевязи и ждет операции.
В четыре часа утра он просыпается и звонит жене в деревню.
- Она, - объясняет мне, - сама попросила. - Работает дояркой, утренняя дойка в пять часов, а до фермы ей идти два километра по сугробам. Боится проспать и опоздать. Вот так оно, молочко, дается...
От первой жены, покойницы, у него остались двое детей, от второй появились еще пятеро. Старшие уже отучились, в городах работают - кто где, в том числе и в Москве. Вот таким мужикам надо, вообще-то, ордена вручать!
Хлеб тоже дается в деревне туго. Солярки хватает на половину рабочего дня, и, чтобы заработать, в страду осеннюю и весеннюю они с напарником трудятся поочередно, чтоб хоть что-то в расчет получить. А теперь вот и вовсе на больничном.
...Больничные будни начинаются с того, что часов в шесть входит техничка и выносит мусор. Потом медсестра раздает градусники. Минут через десять объявляет:
- У вас 36,7, у вас 37,2, а у вас и вовсе 36...
Завтрак, обед, полдник и ужин разносят по палатам, потому что есть лежачие. Те, кто передвигается, помогают медсестрам, передавая тарелки. Тарелки казенные, а кружки да ложки положено иметь свои. Кормят без излишеств, но сытно и разнообразно. Мяса во щах, конечно, не увидишь, но в во втором блюде всегда котлетка, в полдник - запеканка, яблоко, стакан сока. Сок неразбавленный, прямо из пакетов наливают.
Конечно, родственники и знакомые приходят со всякими домашними разносолами, нарушают аппетит. Тогда на тарелках остается недоеденное. И капризы высказываются: “Мне только второе и компот!” Компот и чай часто не очень сладкие, но больные же разные есть, в том числе и диабетики. А привыкшие к сладкой жизни всегда могут спуститься на лифте на первый этаж и там в буфете набрать все, что захочется. Кроме сигарет и спиртного, разумеется.
Тот самый бабай, о котором я рассказал выше, к больничной еде и вовсе не притрагивался: оказалось, что чуть ли не на каждом этаже у него лечатся родственницы. Они несколько раз на дню приносили ему то пельмени, то манты, то куриный деревенский бульон.
Были и такие, к кому не приходил никто. Один из них, старик с хриплым бомжовским голосом, был привезен в палату абсолютно голым и пролежал так до скорой выписки - у него что-то было с предплечьем. В туалет он ходил, завернувшись в простыню, как когда-то патриции ходили в древнеримские термы.
“Патриций” все сокрушался, переходя на мат, что в приемном покое медики изъяли у него не только провонявшую одежду, но и фанфурик с медицинским спиртом.
Даже в таких безрадостных, казалось бы, местах, как больница, порой возникают комические ситуации. Травматолог в приемном покое записывал мои жалобы, когда его отвлек санитар “скорой”, доставивший больного, и положил ему на стол свое заключение.
- Травма головы, гематома, рассечение.
- А что случилось? - поднял голову травматолог.
- Да банка с огурцами на мужика упала. С холодильника...
И еще одна смешная историйка, рассказанная мне больными. Тоже, кстати, с холодильником связана.
Поступила в палату старушка. Звонят ей родственники, спрашивают, что привезти из вещиц, посуды, продуктов.
- Продуктов не надо, - говорит эта святая простота. В тутошнем холодильнике их навалом...
- А кто тебе привез?
- Да никто. Холодильник ведь общий...
...Меня усиленно кололи, брали анализы, снова кололи: сначала по восемь раз в день, потом все меньше. Но капельницы ставили ежедневно. Подобных процедур я никогда не любил, а тут в таком объеме. Это врачи снимали у меня болевой симптом и готовили к операции.
Наконец, “курс начинающего бойца” я прошел. Меня осмотрел заведующий отделением Ахтям Анасович Файзуллин - заслуженный врач Республики Башкортостан, кандидат медицинских наук.
- Ну что, - сказал он, - запустили Вы болезнь, как будто только что из леса выбрались. Оперировать будем, кардинально решать проблему. Тазобедренный сустав поставим. Сначала один, через несколько месяцев другой. Хорошие суставы, американские, титановый сплав. Если согласны, через две недели увидимся.
Получается, внутри я стану частично металлическим. Как Терминатор...
И вот я снова в травмоортопедическом отделении, на пятом этаже 21-й больницы. Оказывается, мне предстоит теперь лежать в хирургии. Это другая палата, новые соседи. А медики те же и весь персонал, в общем-то, тоже.
Меня попросили сразу же купить эластичные бинты для профилактики тромбоза и бритвенный станок, чтобы удалить растительность на правом бедре. Это для того, чтобы в рану, упаси господи, случайно не попал волосок. Тогда грозит нагноение. Не зря и хирург, и операционные сестры не только в перчатках, но и колпаках наподобие поварских.
Мне строго-настрого запретили ужинать и завтракать, а часов с десяти вечера - и пить.
Ждал операции с утра, но две вежливые сестрички пришли за мной после одиннадцати. Да, перед этим мне вставили, извиняюсь за подробность, катетер. Чтобы после операции не вставал в туалет.
Я оценил удобство больничной койки, на которой не только регулировался угол расположения туловища, но были и колесики. Так что перекладывать меня не пришлось. Попросили раздеться, не забыли про баночку с трубочкой - сунули ее под простыню. Поехали под ободряющие напутствия товарищей по несчастью.
Стук колес по кафельным плиткам напоминает шум вагонетки. “Рельсы” завели меня в лифт, потом на несколько этажей вниз, еще пара поворотов - и я в светлой операционной, уставленной непонятным оборудованием. Везде никель, шланги, беленько, пахнет озоном. Настроение, конечно, не самое приподнятое. Оно еще сильнее омрачилось, когда увидел на потолке затертые, но вполне заметные буровато-желтые пятна: чья-то кровь брызнула когда-то вверх...
На меня натянули такую же шапочку, как у медсестер. Их человек пять. Молодые, с загадочными глазами, темнеющими, сереющими, голубеющими над масками. Как в раю, подумал я, и тут же испытал угрызение совести: не о том думаешь, старик. А впрочем, почему не о том? Почти о Боге.
Верующим меня назвать трудно. Разве что на ритуальном уровне. Но когда я лежал в палате бессонными ночами и наблюдал в ясную погоду крупные звезды - то ли Сириус, то ли Венеру, думая о других мирах и бесконечности, в уголке сознания теплилась, кажется, и мысль о бессмертии души.
- Сейчас будет укольчик, - вернул меня в операционную ласковый, участливый голос. - В позвоночник. Не больно, как комарик укусит. Сядьте, нагните голову.
Действительно, как комарик. Аппарат, напоминающий робота, который только что смерил мне давление, и то прихватил предплечье чувствительнее.
Рассказывая о тех, кто в боли, между прочим, имею в виду и врачей. Я помню, как смотрел на меня в приемном отделении Радик Нурлыгаянов и как выслушивали меня во время обходов Ахтям Анасович и сопровождающие его врачи. Среди них, кстати, были даже арабы из Йемена. В их глазах было соучастие и сочувствие. Без этого, наверное, быть медиком аморально.
Мне в глаза заглянул мужчина в маске. Глаза вроде знакомые. Не Файзуллин? Позже оказалось, что Файзуллин, только не Ахтям Анасович, а Аяз Ахтямович, сын заведующего травмоортопедическим отделением.
- Пальцами ног пошевелите.
- Не могу.
Ожидая дальнейшего действия наркоза, за пару минут рассказал операционным сестрам, как мне в детстве вырезали аппендикс. А лет через двадцать в гардеробной ресторана “Сакмар” (кажется, была чья-то свадьба), заметил, что какой-то мужчина внимательно на меня смотрит.
- Вы что-то хотите мне сказать? - обратился к нему. - Что-то не так?
- Вы, извините, в феврале 1968 года с операцией в больницу не поступали?
- Поступал, - оживился я, - и что? Мне тогда было одиннадцать лет.
- А то, - сказал мужчина, что я тогда был начинающим врачом, только что после института. Я запомнил ваше лицо на всю жизнь, потому что это была моя первая самостоятельная операция...
- У вас и первый блин получился аккуратным. Шрам не выступает даже из-под плавок, - сделал я врачу запоздалый комплимент.
...Но вернемся в 2017-й. Через пару минут я не мог и ногу приподнять. Посмотрел направо. Там кого-то оперировали. Меня повернули набок. Увидел, что слева - застекленное окошечко, и в него видно, как медсестра моет холодно сверкающие инструменты. Мне надели маску, сказав, что я чуток вздремну.
Вздремнул. Сквозь сон слышал, что в меня что-то вбивают. Тело содрогается, а боли никакой. Наверное, такие же ощущения испытывает забор, в который вбивают гвоздь, заменяя подгнившую доску на новую.
Очнулся от бодрого голоса:
- Просыпаемся, операция закончена.
Кажется, успеваю сказать “спасибо”, и меня уже катят в палату.
...Благодаря тому, что наркоз у меня был в основном местным, “отходняк” получился сравнительно легким. Дискомфорт, конечно, был, но вполне терпимый.
Через пару дней от меня отсоединили всякие там трубочки, брат привез костыли, и я начал осваивать жизнь с американским металлическим тазобедренным суставом. Укольчики кололи, но значительно меньше, чем в подготовительной к операции стадии. Капельницу ставили, конечно, ежедневно. Разок даже влили донорскую кровь и лимфу: врачам не понравился мой низкий уровень железа.
Я уже добредал на костылях до туалета. На обходе Файзуллин-старший попросил меня сделать пару шагов. Я сделал, забыв про костыли. Ахтям Анасович удивился, даже хохотнул, но тут же велел мне не бравировать.
В палату по утрам приходила специалист по восстановительной физкультуре, и мы выполняли ее команды в лежачем положении.
Восстановление после операции у каждого больного происходит по-разному. Один начинает ходить раньше, другой - позже. Я на третий день, как самый ходячий, был командирован больными в буфет. Прошел, по моим прикидкам, по длинным коридорам в общей сложности метров четыреста. Разминка неплохая для того, кто совсем недавно валялся под хирургическим ножом.
Меня предупредили, что будет несколько дней повышенная температура. Пару дней была. И нога под бинтом припухла, однако в конце концов все прошло.
Некоторое оживление в однообразную больничную жизнь вносил приход студентов медицинского университета и медколледжа. Мы с опаской поглядывали на этих годящихся нам в сыновья, дочери, а то и внуки, девушек и парней, когда они приближались к нам с шприцем или системой для капельницы. Но, к их чести и чести их учителей, ни один “молодой” не опростоволосился. Процедуры они делали на вполне приличном уровне. А некоторые даже изумляли умением сделать инъекцию просто безболезненно.
Еще запомнилось, как в палату внесли на носилках молодого мужчину. Перекладывали его несколько санитаров и санитарок, ему было очень больно. Еще бы! На ваше бедро падало когда-нибудь бревно во время разборки сруба? Бревно было диаметром сантиметров тридцать, сибирская сосна, то есть кедр. Не дуб, конечно, но все равно не сахар...
Он никак не мог подсунуть под себя “судно”. И мы нашли выход с помощью полиэтиленового пакета. Эту процедуру я взял на себя, потому что дело было в выходные, когда медсестру не сразу дозовешься.
В последние дни перед моей выпиской он уже чувствовал себя получше благодаря обезболивающим. Я решил обходиться без них, чтобы поберечь организм. Известно же: одно лечим, а другое калечим.
Выписка прошла как-то буднично, а хотелось оркестра. Мне напомнили, что второй сустав будут менять где-то в мае, но об этом я уже писать не собираюсь, зачем повторяться?
Я даже не успел попрощаться с теми врачами и персоналом, которые помогли мне и многим-многим преодолеть боль, и сказать им “спасибо”. Что сейчас и делаю!



ЯЗЫКОМ фактов
В 21-й больнице двадцать пять операционных, по пять на каждом этаже. В них выполняется в год около тридцати тысяч оперативных вмешательств. Это почти поточная система, конвейерная. Но за операционными столами трудятся не роботы, а живые люди. Всякая дорогая электроника у медиков просто, что называется, на подхвате.
В этом большом больничном комплексе, представляющем из себя целый городок, свет не гаснет никогда. Ведь слепой случай не спрашивает, когда у вас начнется обострение, где и когда вам упасть и сломать ногу, когда вы в темном переулке встретитесь с пьяными хулиганами или когда на вас выскочит потерявший управление автомобиль...