Неизменные величины

Расима КАРИМОВА:

"Я диктор, этим и интересна..."

Выйдя из лифта на нужном этаже, не сразу звоню, несколько минут пытаясь унять волнение. Я так давно мечтала об этой встрече! И надо же - на самом пороге заветного дома все мысли враз улетучились, а язык прилип к небу. Легенда Башкирского телевидения, целая эпоха в его истории (как сказал Зекерия Акназаров), наш первый диктор, заслуженный работник культуры РСФСР и БАССР Расима Каримова наконец согласилась на встречу со мной, а я не могу собраться... Решительно поднимаю руку и давлю на кнопку. Мгновение, другое... "Да-да, - звучит мелодичный голос, над которым не властны годы. - Подождите одну минуту, я сейчас открою".

...И вот мы сидим за столом в ее уютной квартире и говорим, говорим, говорим...

- Вы ведь уроженка Учалинского района, Расима Сагитовна? А кем были Ваши родители?

- Мои родители - сельские учителя. Мама всю жизнь преподавала башкирский язык, папа был в школе и химиком, и биологом. Он и директором детского дома работал после войны. И я, естественно, мечтала стать учительницей, причем русского языка и литературы. Но вот что странно - в четвертом классе, например, русский не относился к числу моих любимых предметов. Преподаватель оказался человеком жестким, строгим, с завышенными требованиями, и мы с ним не находили общего языка. Стыдно сказать: за изложения получала "двойки". Мучилась, переживала... Папа, видимо, понимая состояние дочери, пересадил меня в параллельный класс, где эти предметы вела другая учительница, Маги Рашитовна Вильданова - очень профессиональная, грамотная, умная, чутко улавливающая настроение каждого ребенка, просто чудесный человек. И я благодаря ей полюбила русский язык и сразу пошла на "пятерки".
В деревне Тунгатарово, где мы жили, была лишь семилетка. И по окончании шестого класса папа нас всех по очереди отдавал в Поляковскую среднюю школу - русскую.

- Вы были не единственным ребенком в семье?

- Нас у родителей росло четверо - двое братьев и две сестры.

- Погодки?

- Нет, первые трое - мои старшие братья Виль и Альмир, а также я - рождались через два года. А вот самая младшая у нас - послевоенная (папа ведь четыре года был на фронте). Она появилась на свет после Великой Отечественной, в 49-м.

- Итак, Поляковская школа...

- Деревня Поляковка располагалась от нас в трех километрах. И практически круглый год в течение четырех лет мы ходили туда пешком, причем по пути преодолевали довольно высокую гору, на противоположном склоне которой и располагалась наша школа... Все мы, каждый в свое время, успешно закончили ее. И я, как и планировала, отправилась в Уфу, в 1957 году поступив на филологический факультет Башкирского государственного университета.

- То есть мечта стать учителем русского языка и литературы мало-помалу начала осуществляться?

- Да, все складывалось хорошо. Я благополучно училась на втором курсе... И вдруг в марте меня вызывают в профком и там говорят: "Наверное, вы знаете, что со дня на день начнет работать Башкирское телевидение? Так вот, для него требуются дикторы, желательно владеющие и башкирским, и русским языками. Объявлен специальный конкурс, и мы рекомендуем Вам сходить на прослушивание. Несколько туров уже прошли, но результаты их оставляют желать лучшего. На днях - последний тур. Пожалуйста, идите и покажитесь".
А я такая была застенчивая! "Что вы, что вы, - сопротивляюсь, - какой из меня диктор? Тем более телевидение... Нет-нет, я никуда не пойду". Сама судорожно в этот момент размышляю: "Диктор? Телевидение? Да я вообще про телевидение толком ничего не знаю".
Пришла в группу - девчонки ко мне: "Зачем вызывали?" - "Предлагают на конкурс дикторов сходить", - отвечаю. - "И ты?" - "Не согласилась..." Обступили кружком, обсуждают. А у меня бойкая подружка была - Рита Галикеева, сейчас она Бикметова, из Чишмов. Рита строго так сказала: "Нет, ты пойдешь! Причем обязательно пойдешь! И хотя бы посмотришь, как это делается, и в группе расскажешь. Нам же интересно, что такое телевидение и что за конкурс там проводят". Буквально заставила меня: взяла за руку, отвела к телецентру, даже дверь открыла, чуть подтолкнув в спину: "Давай-давай".
Вхожу - там сто-о-лько девушек, все разодетые, нарядные, причесанные модно... Мне неловко, неуютно (невероятно стеснительной была, это потом меня телевидение отчасти перевоспитало). Забилась в угол и молча наблюдаю за происходящим. Смотрю, солидный человек расхаживает туда-сюда. Это был Шакир Янбаев, который, оказывается, хотел стать диктором. Но его взяли... редактором. И он долгие годы работал у нас в художественной редакции. А потом уже стал писать и ушел с телевидения, профессионально занявшись литературным творчеством. Вот он меня тогда и разговорил, начал расспрашивать, откуда я, из какого района... Благодаря этому я немножко успокоилась, забыв про волнение, перестала стесняться так явно.
...Тех, кто на конкурс пришел, вызывали по одному в большую студию. Там были включены все осветительные приборы, огромные лампы. Причем они не висели где-то под потолком, их спустили вниз почему-то...
- Скорее всего потому, что жюри необходимо было видеть, как выглядят лица претендентов при самом ярком свете...
- Наверное. Там такая жара стояла! А ведь это уже почти конец марта, на улице - тепло. Чувствую, лицо у меня начинает гореть... Итак, сидит комиссия, в центре стол, на нем разложены различные газеты и журналы. Мне предложили присесть и сходу, без подготовки, прочитать какую-то из статей, затем другую, далее - стихи... А потом говорят: "Встаньте, пожалуйста, и пройдитесь по студии". Я занервничала, встала, в голове одна мысль: "Почему меня с ног до головы разглядывают, не в киноактрисы же я иду?" Смутилась окончательно и от этого еще больше разрумянилась...
Конкурс закончился, некоторых попросили задержаться, а с остальными, поблагодарив за участие, попрощались. Оставили несколько претендентов, в том числе и меня. Вновь пригласили нас в студию, где сидели все члены жюри. И заместитель председателя Комитета БАССР по телевидению Гали Харисович Гумеров, в свое время он был и министром культуры, очень сведущий человек, сказал: "Сразу хочу предупредить тех, кто будет у нас работать дикторами - на телевидении злоупотреблять косметикой не положено. Изображение - черно-белое. Следовательно, любители сильно румянить щеки и чрезмерно подводить глаза должны знать, что на экране их лицо станет черным!" И так выразительно на меня посмотрел...

... - У Вас, видимо, щеки от волнения просто пылали...

- Естественно! И после его взгляда мне вся кровь в лицо бросилась, и я уже готова была провалиться сквозь землю. А в студии находились тогда и редакторы Ирина Константиновна Любимова и Раиса Семеновна Стрижкова, так они аж руками замахали: "Что Вы, Гали Харисович, посмотрите, она опять алеет вся! Видите, это у нее натуральный румянец - от застенчивости!" Он смутился ужасно: "Ой, извините, пожалуйста, я же не знал, что это природное!" Вот такой казус со мной произошел. И всегда в моменты, когда я стесняюсь, щеки начинают выдавать мое состояние. Но, поскольку на нас общий тон делали для передачи, этого не было видно в эфире.

- Расима Сагитовна, давайте вернемся немного назад, в период Вашей жизни в Тунгатарово. Ведь в те поры радио уже было везде...

- Радио, конечно, было. Вот только приемник появился не сразу. Помню, около нашего дома на столбе долго висела "тарелка" и народ задерживался под ней, когда звучала музыка или какие-то сообщения. Потом в доме появились наушники, и мы по очереди слушали все передачи подряд - на русском, на башкирском...

- И были дикторы, которых...

... - мы узнавали по голосам, хотите Вы спросить? Конечно. Имен их, к сожалению, я сейчас не вспомню, все-таки лет мне было немного. Но Вы правы, мы различали их по голосам, а родители, думаю, знали и по фамилиям. Зато потом, когда в домах начали появляться радиоприемники, эти первые ведущие передач стали буквально членами наших семей. Несмотря на, казалось бы, ровный тембр, люди, особенно в глубинке, чувствовали исходящую от них эмоцию, тепло, отношение к тому или иному событию или человеку. Более того, пытались представить, как они выглядят, сколько им лет...

- Когда Вы сами узнали, что есть такое чудо, как телевидение?

- Только тогда, когда меня отправили на конкурс. И вообще с трудом представляла, в чем, собственно, заключается суть профессии диктора. Мне кажется, тогда я мало внимания обращала на то, кто и как читает по радио текст, на особенности речи ведущих. Возможно, это происходило и по молодости - в юном возрасте ты подчас пропускаешь какие-то детали, тебе кажется, что в жизни есть нечто более важное...

- Вы сказали, что девушки, принимавшие участие в конкурсе, были одеты весьма элегантно и причесаны по последней моде. И это тоже смутило юную студентку, пришедшую в здание телецентра против своей воли. То есть Ваше платье уступало их нарядам?

- Боже мой, это не то слово! Я просто бедно была одета. Четверо детей в семье, родители - сельские учителя, зарплата - небольшая. Естественно, они помогали как могли. Но одеваться шикарно - такого никто из нас не мог себе позволить. Потому-то выглядела я более чем скромно: волосы расчесаны на прямой пробор, косички. Потом, когда уже начала работать, более-менее стала одеваться. И то все время приходилось что-то изобретать, фантазировать, поскольку диктор на телевидении - публичная профессия, а зарплаты наши оставляли желать лучшего. Но об этом, думаю, особо вспоминать не стоит, были в жизни вещи и поважнее.

- Тогда вернемся в студию телецентра, где Вам сказали о том, что конкурс Вы выдержали...

- С этого фактически дня нас прикрепили к актеру Башкирского академического театра драмы Рафгату-агаю Файзи, дабы он в течение месяца занимался с нами культурой произношения, тем, что на театре называют сценической речью. На подмостки мы, как Вы понимаете, не собирались, но без такого предмета, как "сценречь", нас в эфир пускать конечно же было нельзя. Рафгат-агай читал с нами стихи, главы из художественных книг, тексты, скажем так, документальные, к примеру, передовицы газет. Но особенно ему нравилось читать со своими подопечными именно стихи. Все эти недели мы занимались прямо в телецентре, и нам тогда стали платить стипендию, так называемые ученические - семьсот пятьдесят рублей. И вот уроки завершились, и Рафгат-агай рекомендовал меня, он считал, что я могу работать на телевидении. И я осталась постоянным диктором.

- Параллельно Вы продолжали учебу в университете?

- Пока не закончила университет, мне приходилось и учиться, и работать, причем во время сессий я ни разу не брала отпуск. Но надо сказать, что и на телевидении меня в период экзаменов старались не загружать, создавали режим наибольшего благоприятствования.

- Расима Сагитовна, а когда пришло понимание того, где, собственно, Вы будете работать? Вам экскурсию какую-то организовали, провели по телецентру в сопровождении знающего человека...

- Никакой экскурсии. Мне показали мое служебное помещение - это была (и до сих пор она есть) так называемая "макетка". Очень маленькая комната, откуда шли все ежедневные новости. Плюс иные передачи, не требующие огромного количества народа, - где-то около трех человек могли уместиться там за столиком. А когда участников было много, то задействовали большую студию. В общем, мне показали "макетку", там микрофон постоянный стоит, сказали: "Это теперь Ваше рабочее место, за этим столом Вы будете вести передачи". А кабинет наш общий, вместе с выпускающими, располагался на третьем этаже. Специальной дикторской-то комнаты не было очень долгие годы.

- Вы помните свой первый эфир?

- Не помню совершенно, могу сказать, потому что была очень напугана. Видимо, находилась в полуобморочном состоянии, и все детали, ощущения и эмоции словно кто-то стер. И точно так же я не помню свою первую передачу.

- Но Вы начинали с новостей?

- Каждый день читались новости, причем они шли десять минут и сразу на два голоса - мужской и женский. Впрочем, поначалу, если быть точной, только на один голос, поскольку у нас не было диктора-мужчины. Потом башкирским диктором взяли Марата Рафикова, и вот с его-то появлением новости мы с ним стали читать на два голоса. А русские дикторы были уже с самого начала. Там работал Юрий Метелев, а затем приглашали на новости актера Русского драматического театра Владимира Ивановича Волкова.

- Расима Сагитовна, Вы читали новости только на башкирском?

- И на башкирском, и на русском.

- Давайте чуть-чуть углубимся в технологию процесса. Вам давали новости, отпечатанные на листочках, которые можно было читать в эфире, или вы старались запомнить эти тексты?

- Нет, необходимости запоминать информационные сообщения не было, такой задачи нам никто не ставил, тем более что учить подобные тексты архисложно. Конечно, мы читали их, но это тоже особая наука и, если хотите, ремесло.

- В те поры дикторов довольно слабо поддерживали в смысле каких-то технических приспособлений. И ведь на заре телевидения все шло в прямом эфире. Это сейчас появились, например, те же "суфлеры" - бегущая по установленному напротив ведущего монитору строка. Что весьма облегчило задачу диктору.

- "Суфлеры" на телевидении появились, когда я уже перешла на радио. Так что мне не довелось поработать с новыми приспособлениями. Это был 89-й год, мне исполнилось пятьдесят лет. И тогда я подумала: пока нахожусь в относительно приемлемой форме, пока морщины еще не принялись за свое неблагородное дело, нужно уходить.

- Так это Ваше решение?!

- Да, мое. Вполне осознанное и в каком-то смысле выношенное.

- Вы хотели уйти красиво, чтобы Вас запомнили молодой и обаятельной. Дабы разрушительное время не коснулось "лица Башкирского телевидения" (ведь Вас все называли и продолжают называть именно так)...

- Вы все верно понимаете. Не знаю, как уж там насчет "лица Башкирского телевидения", но мне не хотелось стариться в эфире.

- Помилуйте, Расима Сагитовна, Вы просто потрясающе выглядите!

- Спасибо. А подсказал мне это мой старший брат, Виль Сагитович: "Расима, пока ты в форме, оставь телевидение и переходи на радио". Мне эта мысль понравилась, я подумала, что в ней есть рациональное зерно. Как раз в тот момент с радио уходила на пенсию Римма Хусаинова, русский диктор. И я поговорила с председателем Гостелерадио Денисом Буляковым и получила "добро". Помню, сказала ему тогда: "Только очень Вас прошу взять меня одноязычным диктором".

- Почему?

- Потому что я очень устала работать на двух (а иногда и на трех) языках. Нагрузки были просто жуткие. Причем за один вечер подчас вела по три передачи, одна на башкирском, другая - на русском и так далее. И когда все шло подряд, подряд, подряд, то мне это мешало. У меня, например, в русском появлялся очень явный акцент, мой язык терял чистоту, а такие вещи недопустимы, они граничат с непрофессионализмом.
Ну, а на радио дикторы всегда были разграничены - работали только на одном языке. И я стала читать на русском. Вот тогда уже просто отдыхала на работе...

- Сколько я могу судить, Ваша популярность превышала все мыслимые границы. Мне кажется, что этого соперничества не выдерживали даже такие любимцы народа, как актеры Башкирского академического театра...

... - По-моему, Вы слишком завышаете планку...

- Нет-нет, я знаю, о чем говорю, поскольку видела, как принимают наших "академиков" в той же башкирской глубинке, с каким пиететом относятся к ним на селе. Но они приезжают в районы раз в несколько месяцев, а диктор, первый диктор Башкирского телевидения, каждый день появляется в доме любого жителя республики, становясь частью жизни простого человека. Его слушают, более того - к нему прислушиваются, его манеру говорить, произношение, прическу, костюм - обсуждают, вплоть до того, что местные франтихи "снимают" фасон понравившегося платья. А в те времена, когда телевидение только-только пришло в наши дома... Вся республика звала Вас по имени, один мой знакомый, пожилой уже человек, всю жизнь называл диктора Расиму Каримову - Расимушей. Да я и сама в свое время считала Вас чуть ли не родственницей - тетей Расимой...

- Популярность - весьма тяжелое бремя. Причем, как Вы понимаете, люди все очень разные. Иным из них и в голову не приходит, что любопытство, с которым они тебя рассматривают, может обидеть, ранить, даже оскорбить...

- И ведь узнавать Вас стали после первых же эфиров. Это бремя легло на плечи еще совсем юной девушки...

- Первое время я даже в театр ходить не могла, а ведь всегда любила бывать на спектаклях. Люди, стоило мне появиться в зале, буквально толпами бегали смотреть на меня, шептались, комментировали мои жесты, слова, кто-то даже пальцем показывал: "Вот-вот, смотрите - Расима Каримова!" Это пугало меня, расстраивало, подчас раздражало. И если я куда-то и ходила, то всегда старалась быть незаметной, не бросаться в глаза... Такой пристальный интерес и в личной жизни мешал мне, поскольку некоторые из моих родных ревниво относились к подобному проявлению внимания. Повторюсь, люди бывают очень разными, есть и такие, которые ведут себя неадекватно. Ну, скажите, что мне было делать, когда какой-нибудь, скажем, грузчик из магазина, высунувшись по пояс из подсобного помещения, когда я, придя за покупками, проходила мимо, кричал: "Здравствуй, Расима!".

- Конечно, сие есть момент воспитания, точнее, отсутствия оного. Но ведь этот человек давал всем понять, что он воспринимает Вас частью своей жизни. Как любой телезритель тех лет...

- Я согласна, но представьте, каково мне было выслушивать ворчание близких: "Ну и знакомые у тебя..." Но это, конечно, негатив, а были и чудесные встречи, и подчас я просто чувствовала, осязала тепло, симпатию ко мне, исходившие от многих и многих людей.

- А родители, поддерживавшие мечту дочери пойти по их стопам и продолжить традиции педагогической династии, как они отнеслись к тому, что жизнь свою Вы связали с телевидением?

- Знаете, они обрадовались, что у меня такая серьезная работа, что я, еще учась в вузе, нашла место в жизни. Закончила университет. Естественно, телевидение мне сразу прислало вызов, и я так и продолжала там работать. И вся моя преподавательская деятельность ограничилась лишь педагогической практикой в школе...

- Я так понимаю, что университет благосклонно относился к тому, что учебу Вы совмещаете с работой на телевидении?

- Еще бы, конечно! Мне кажется, иные преподаватели-мужчины испытывали симпатию ко мне, что отражалось и на оценках.

- Но Вы ведь очень сильный по характеру человек, и слава, обрушившаяся на двадцатилетнюю студентку, не сломила ее?..

- Нет, у меня голова не кружилась. Я всегда трезво оценивала свои возможности, понимая, что популярной меня делает именно эфир. Никогда не обольщалась на свой счет.

- Кто Вас, скромную второкурсницу, наряжал для первого эфира, и как Вы потом одевались?

- Это особый вопрос. Первое платье куплено на те самые ученические, которые по тогдашним временам были мизерными деньгами. А дальше... В магазинах - пусто, жуткий дефицит, нигде ничего не купишь, тканей тоже нет, не достанешь. А в те поры на Центральном телевидении ежегодно выходила наша программа, посвященная дню образования Башкирской автономии. И каждый раз в Москву отправляли меня. Поскольку видеозаписей тогда не было - все шло живьем (тринадцать лет прямого эфира, теперь даже страшно представить!), то подчас ездили бригадами в тридцать и более человек. Например, везли целую программу - легенду о курае, спектакли, концертные номера...
В один из таких приездов мои коллеги-дикторы с ЦТ спрашивают: "Скажите, Вас одевают?" - "Ни в коем случае, - отвечаю. - Все на свою зарплату". - "Это же невозможно!" - поразились они. - "А что делать..." - "Но нас-то одевают, причем давно уже!" - продолжают изумляться москвичи. - "Сколько лет?" - интересуюсь я. - "Тринадцать. Нас прикрепили к ГУМУ, к секции готового платья - мы приходим, выбираем себе костюмы, нам специально выделяют на это деньги. А теперь и на обувь квота есть". Я такие глаза сделала - нас не одевали столько лет, ни копейки на это не давали!
В общем, приехала в Уфу и сразу же поставила вопрос перед руководством. Только тогда нас прикрепили к Дому моды - и мы стали там шить себе костюмы для эфира. Причем нам выделялось сто пятьдесят рублей - один раз в два года. Уходило, конечно, в два-три раза больше, остальное, естественно, доплачивали от себя... Тканей как не было, так и нет. Ходили вместе с сотрудниками пошивочного цеха Дома моды в хоровое общество, где изготавливались все костюмы для творческих коллективов, клянчили отрезы, потом переводили туда деньги и так далее. Но это уже хоть что-то, какая-то поддержка... А то ведь на каждый Новый год для "Голубого огонька" необходимо было новое платье, обязательно нарядное, а еще туфли...

- Вы ведь с косичками пришли на телевидение. Вас заставили постричься?

- Нет, я сама поняла, что надо быть более современной, необходима стрижка. И стала делать химическую завивку. Причем представляете, в год делала по три "химки" - работа требовала. А в одно время в моде были начесы, жуткие начесы, Боже мой, каждый день - как у меня волосы выдержали?!

- У Вас были тогда парикмахеры на телевидении?

- Один парикмахер, который готовил нас к эфиру. Причем у нас тридцать лет проработала единственным мастером наша Шурочка - Александра Петровна Канонченко, увы, ее уже нет. Она до ТВ служила в Башкирском академическом театре гримером-постижером, а потом, когда появилось телевидение, буквально в первые годы, ее уговорили прийти к нам.
Всякие бывали обстоятельства - иногда на то, чтобы поправить прическу, у Шурочки оставались считаные минуты. И все идет живьем, и она раз-раз-раз, настолько, бедненькая, наловчилась, что в секунды человека приводила в божеский вид. Александра Петровна еще и гостями занималась - каждый вечер столько народу, да не по одной передаче! А если массовку привезут на "Шаги пятилетки", был такой цикл, который тоже вела я. Целый сельский район прибывал - по сто человек, и ей необходимо было их обиходить, умыть-причесать... Общий грим на всех, кто выступает в студии. Он скрывал дефекты лица. И все проходили через руки Александры Петровны... Она контактная была очень, приятная и действовала на людей точно психотерапевт. Особенно на тех, кто приезжал из районов, умела их успокоить, подбодрить, умиротворить, сказать: "Не беспокойтесь, у Вас все получится".

- А когда Александра Петровна уходила в отпуск?

- Тогда мы сами гримировались. Помимо общего есть ведь еще и индивидуальный грим - чуть подтенить глаза, тронуть карандашиком контур губ...

- Серьги, кольца, браслеты - такие украшения дикторам носить позволяли?

- За этим никто не следил, и замечаний нам на сей счет не делали. Но мы сами понимали: все должно быть предельно просто, скромно; массивные, броские украшения в эфире неуместны. Во всем полагались на собственный вкус.
...Впрочем, вспомнила: долгие годы заместителем председателя Комитета БАССР по телевидению работал у нас Гата Шайхутдинович Имаев, так вот он единственный на летучках говорил иногда дикторам: "Вы, пожалуйста, кончайте эйфелевы башни на головах сооружать, будьте скромней..."

- Расима Сагитовна, а когда пришло понимание того, что Вы все это любите?

- Когда пришло понимание... Я, наверное, сразу полюбила свою работу. Если бы это было не так, не задержалась бы здесь на тридцать лет. Не терпела бы такие кошмарные нагрузки, говоря в эфире на трех языках - башкирском, русском, татарском... Но я заболела телевидением. Более того, знаю массу людей, которые, уйдя от нас, со временем все равно возвращались, просто рвались обратно.

- Вопрос трехъязычия мне кажется чрезвычайно важным... Это было продиктовано какими-то особыми обстоятельствами?

- А вот представьте себе передачу, такую, например, как "Шаги пятилетки", когда район привозит к нам чуть ли не сотню человек. В студии - и передовики сельского хозяйства: механизаторы, животноводы, доярки, и районное начальство, и учителя деревенских школ, и представители художественной самодеятельности. И все волнуются, переживают, смущаются, а ты стараешься успокоить их, подбодрить, внушить чувство уверенности (я всегда симпатизировала таким людям, вспоминая свои первые эфиры и то стеснение, которое испытывала). И все говорят на разных языках. Но мне это лексическое многообразие никаких хлопот не доставляло. Напротив, доставляло удовольствие. Вот только акцент, о котором уже говорила, расстраивал меня. И чтобы человек чувствовал себя перед камерами свободно, дабы раскрепостить его, снять возникший вдруг зажим, вывести из ступора, я в беседе с ним переходила на тот язык, который ему ближе. А он хватался за родной башкирский, русский либо татарский, как утопающий за соломинку, и потихоньку приходил в себя, становился свободнее, раскованнее. Подчас подобное происходило на "Голубых огоньках", которые тоже шли в прямом эфире...

- Как Вы выдерживали подобные нагрузки?

- А куда деваться? Тринадцать лет моя семья встречала Новый год без меня. На телецентре, уже после боя курантов, еще полчаса шла концертная программа. Где-то в половине первого, в час ночи наконец закрывали студию, и лишь тогда нас развозили по домам. Только в новогоднюю ночь мы пользовались подобной привилегией. Развозить наших сотрудников по вечерам стали тогда, когда я уже перешла на радио, после тридцати лет! Уговорила, помню, своих коллег, и мы пошли к генеральному. Слава Богу, к нашим требованиям прислушались, выделили дежурную машину, которая была закреплена, образно выражаясь, за вечерними и ночными эфирами. До того все "транспортные" проблемы диктор решал сам - в какое бы время передача ни заканчивалась.

- Мне кажется, что сотрудников первых десяти-тринадцати лет Башкирского ТВ телевидение сильно ущемляло в смысле личной жизни, диктуя свои условия, причем довольно жесткие. То есть все было подчинено работе, в первую очередь - эфир, остальное, так сказать, в качестве приложения...

- Да-да, это верно. В любое время суток нас могли вызвать в телецентр. Мне кажется, это вообще было характерно для брежневской эпохи - нас срывали из дома, например, в дни работы очередных съездов КПСС. Делегаты возвращались из Москвы, телевидение должно было освещать это событие: тут же перехватить, привезти людей с вокзала, пообщаться с ними в студии. Мне звонили ночь-полночь: "Немедленно приезжай!" А я долгие годы жила в районе остановки "Строительная". Для того чтобы добраться до работы, нужен чуть ли не час, ведь тогда транспорт был проблемой номер один.

- Я знаю, что все годы работы на телевидении Вы были фантастически загружены: масса передач, встречи с гостями столицы, когда в студию везли, скажем, артистов гастролирующего в Уфе театра, или того же Муслима Магомаева, Николая Сличенко; программы, посвященные людям искусства, науки, производственникам, аграриям... Более того, мне известно, что именно на Вас был огромный спрос, иные собеседники хотели общаться в эфире только с Вами. И редакторы уговаривали Расиму Каримову взять на себя тот или иной проект. А были ведь еще и концерты, в том числе и правительственные, которые Вы вели, и озвучивание документальных фильмов, и прочая, и прочая... Но можно ли в этом ряду назвать какие-то программы, гревшие сердце, те, что Вы считали отдушиной?

- Передачи, посвященные представителям творческих профессий: писателям, художникам, артистам драматических театров, музыкантам, даже участникам художественной самодеятельности, что тоже мне чрезвычайно нравилось. Я симпатизировала всем этим людям, восхищалась ими. Не говорю уж о том, насколько расширялся мой кругозор при общении со столь яркими личностями. И еще важно было, какой текст готовят для тебя редактор, тележурналист. Неординарно написанный материал вызывал желание соответствовать ему в процессе беседы с гостем. Могу добавить, что я всегда любила работать с Альдой Акрамовной Валеевой, искавшей как одаренные натуры, так и нестандартные ходы, с другими журналистами. Наверное, в этом отношении к текстам передач сказывалась моя привязанность к литературе и нереализованная мечта стать учителем-словесником.

- Жалеете?

- Честно скажу, нет. Но ведь эта мечта, причем очень красивая, трогательная, долгие годы жила в моем сердце...

- Что было самым трудным в Вашей работе?

- Учить тексты.

- Как?!

- Нет, Вы не поняли меня. Я уже говорила о том, что новости мы читали с листа, с нас не требовали заучивать их наизусть. А вот тексты передач необходимо было знать. Не станешь же общаться с гостем студии, все время глядя в шпаргалку. И если текст лишен признаков художественности, то это просто ужасно (бывало и такое). Плюс время, которого, если за вечер у тебя по три передачи, катастрофически не хватает.

- Расима Сагитовна, Вы ведь первая из числа дикторов нашего телевидения поехали на стажировку в Москву?

- Это были курсы повышения квалификации. Нас, а на ЦТ съехались дикторы из всех союзных и автономных республик, разделили на группы, и я попала к диктору Владимиру Ухину...

...- Дядя Володя Ухин, который одно время вел и "Спокойной ночи малыши"?

- Он самый.

- Меня, собственно, не сама стажировка интересует, Расима Сагитовна, а то, что по ее итогам Вас из огромного количества дикторов выбрали вести программу на Центральном телевидении...

- Не меня одну, но и еще нескольких коллег. Да, я вела, и с этим связан трогательный эпизод. Несколько лет спустя, уже в Уфе, во время подготовки одной из программ ко мне подошел мужчина и поблагодарил: "Спасибо, Вы меня вернули на родину. Я долгие годы работал по контракту в Сибири, очень скучал по Башкирии. И вдруг увидел Вас на Центральном телевидении. Затосковал по дому так, что все бросил и приехал на свою землю".

- Смотрите ли Вы сейчас телевизионные передачи?

- А как Вы сами думаете?

- Хорошо, зайду с другой стороны. Вы можете смотреть телевизор как обыкновенный зритель, игнорируя технологию процесса, "кухню" ТВ? Ведь в основе своей, несмотря на современные технологии, профессия диктора остается неизменной...

- Нет, не могу. Я пропускаю все через себя - вижу любую мелочь, слежу за поведением ведущего, за тем, как он общается с собеседниками. Это касается и программ Центрального телевидения, и нашего. Воспринимать беспристрастно не получается, все равно я смотрю как диктор, как специалист. Чистое удовольствие получаю не
часто.

- Расима Сагитовна, слушая Вас, я думаю о том, что слово "диктор" несколько обуживает Вашу деятельность на телевидении. Мне кажется, все, что вами сделано, гораздо шире этого понятия...

- В моей трудовой книжке была одна запись - "диктор", и я считаю себя именно таковым. Думаю, мне это очень подходит. Перефразируя поэта - этим я и интересна.

- Были ли случаи, когда известность Вам помогла?

- Никогда не пользовалась этим и не умела.

- Вас продолжают узнавать на улице?

- Люди старшего поколения - да, конечно. Причем они не преминут произнести какой-нибудь комплимент, слова одобрения в мой адрес: "Вы очень хорошо выглядите, какая молодчина!" Многие даже спрашивают: "А что Вы для этого делаете?"

- А действительно, что Вы для этого делаете?

- Ни-че-го. Услугами косметических кабинетов никогда не пользовалась и не пользуюсь. Секрет, я считаю, в моем спокойном характере...

-... и в том, что Вы весь мир воспринимаете, изначально настроившись на добро.

- Согласна, я не злая. И никогда никому не завидовала. Ведь именно зависть разрушает человека.

- Вы скучаете по телевидению?

- Сейчас не так остро, а в первые годы после своего ухода тосковала невероятно, даже страдала от этого.

- Знаете, Расима Сагитовна, мне понятно, почему актер драматического театра скучает по зрителям - в процессе спектакля он чувствует дыхание зала, улавливает его настроение, аккумулируется от публики... И напротив, мне не совсем понятно то, как может тосковать по зрителям диктор телевидения...

- Хотите сказать, что я не видела людских глаз, работала на камеру? Понимаю Вас, но я всегда знала, что они - там. И их великое множество. Просто чувствовала это, чувствовала то добро, которое исходит от людей. Расскажу только об одном случае. Шла как-то по улице Пушкина в угнетенном настроении, о причинах которого говорить сейчас не стану. И вдруг меня останавливает женщина лет сорока: "Здравствуйте! Вы наш любимый диктор Расима Каримова?" - "Была такой", - отвечаю. - "А почему Вы так низко опустили голову?" - настойчиво интересуется дама. - "Да есть проблемы", - ухожу я от ответа. Тогда она берет меня за руку и, глядя прямо в глаза, произносит, точно заклинание: "Никогда не склоняйте своей красивой головы, Вам этого делать нельзя! Мы привыкли к тому, что она у Вас посажена гордо и смотрите Вы на нас прямо. В этом мы на Вас равняемся". Попрощалась и пошла дальше. Я замерла в растерянности. А потом вдруг несказанно обрадовалась: "Если мой народ (именно так, не без пафоса подумала) замечает, опущена у меня голова или нет, значит, меня любят, значит, я жива".
С тех пор, если что-то в жизни приводит меня в уныние, я вспоминаю эту женщину и стараюсь держать голову гордо, а спину - прямо.