Стоящий мужик был Николай Белов

Когда Колька Белов, двенадцатилетний пацан из подмосковного Иваново, вступил в пионеры, бабка его подкалывала насчет пионерского галстука: “Дураку хоть бы маленько, да красно...” А он чихать хотел на предрассудки. Рос неунывающим оптимистом. Если особенно “доставали”, лез на чердак с “Робинзоном Крузо”. А когда нашел там “сахарную голову”, изгрыз ее больше чем наполовину, и, обнаружив это, мать устроила сыну порку. Потерев покрасневшую пятую точку, юный пионер опять отправился на чердак - читать Дефо и учить уроки.

Учился Колька на “пятерки”. Окончив десятилетку, легко поступил на ленинградский физтех. Тот самый, где преподавали директор института Йоффе и Ландау, читали лекции Капица-старший и Курчатов. Но доучиться в колыбели отечественной физики Николаю Белову не удалось - началась война. Среди студентов были горячие головы, которые 22 июня пошли в военкомат. Белов, пока не призвали, не высовывался. Говорили же, что враг будет очень быстро побит на его же территории. Но вышло, как известно, по-другому...
Его направили в артиллерийское училище, потом - во Вторую ударную армию. Ту самую, власовскую.
Генерал Андрей Власов считался, кстати, одним из самых талантливых командиров Красной армии. Поэтому неудивительно: когда Вторая ударная, рвавшаяся к осажденному Ленинграду, попала в Волховских чащобах в котел, выправлять положение направили именно Власова. Но немцы взяли Волхов, и ловушка захлопнулась намертво, оставив в окружении девять стрелковых дивизий, шесть стрелковых бригад и остатки танковой... Тысячи солдат и офицеров утонули в болотах, умерли от ран и болезней. Немцам тоже пришлось несладко, но они не были окружены. Тем не менее какой-то немецкий солдат установил вблизи деревянной гати на болоте табличку с надписью: “Здесь начинается задница
мира”...
В результате безуспешных попыток прорваться к своим в плен попали тридцать две тысячи советских солдат и офицеров. Среди них - младший лейтенант Николай Белов. Был ему двадцать один год...
В середине 70-х Николай Андреевич стал моим тестем. Теща кое-что рассказывала о том, через какие испытания ему довелось пройти, а Николай Андреевич вспоминать войну не любил. Однако были на его теле отметины, о происхождении которых не сказать нельзя. Шрам на груди - след от немецкой пули, пробившей легкое совсем рядом с сердцем. Треугольная вмятина глубиной в пару сантиметров на темени - отпечаток приклада немецкой штурмовой винтовки.
Белов попал к фрицам раненым, но мог идти самостоятельно, иначе бы его расстреляли. По отношению к советским солдатам фашисты неохотно выполняли условия Женевской конвенции, регламентирующей обращение с пленными. Однако в концлагере, куда попал Николай, пожилой врач-еврей его выходил. Впрочем, ране на груди долго не давал зажить: “Когда выздоровеете окончательно, вас-таки могут шлепнуть. Потому что очень больной и сильно раненый мечтает умереть, а здоровый желает жить. Умирать жизнеспособным очень обидно. Они этого и добиваются...”
Однако немцы посчитали, что здоровый, под два метра ростом парень принесет Третьему рейху больше пользы, чем труп, и отправили его в глубь Германии. Николай Андреевич рассказал мне скупо, что за войну он побывал в нескольких концлагерях, потом попал на сельхозработы к зажиточному бауеру.
Это считалось удачей. Чтобы рабсила трудилась поактивнее, хозяин мог дать кусок хлеба, а то и кружку молока. Молодого, рослого Белова землевладельцы выбирали нередко. Однажды, когда уже над лагерем пролетали американские и английские самолеты и по ночам слышна была канонада, он решил воспользоваться “командировкой” за колючую проволоку и ударился в бега. До фронта не дошел - его поймали через пару дней, двинули прикладом по голове и привезли в концлагерь. Расстрелять хотели, когда придет в себя.
Но тут фронт приблизился настолько, что военнопленных решили увезти в другой лагерь, подальше от войны. И вот во время прохождения колонны пленных по лесной дороге Николаю шепнули: “В кустах какие-то военные прячутся, подают знаки”. Белов глянул и обомлел: по краям дороги лежали, замаскированные ветками, прикрепленными к форме и сеткам на касках, американские солдаты. А жестикуляцию их можно было понять как команду при первых же выстрелах упасть на землю. Первые пули достались, конечно, охранникам. Военнопленные бросились наземь и почти все уцелели...
В фильтрационном пункте Белову предлагали уехать в Америку: “Иначе вместо гитлеровского концлагеря попадешь в сталинский”. Но Николай даже не думал отправляться за океан. Так соскучился по дому, что и Колыма не пугала. Между прочим, о своем выборе не пожалел ни разу, даже когда советские граждане выстраивались в километровые очереди возле посольства США в Москве.
Потом был советский фильтрационный лагерь и перекрестные допросы, которые проводили сотрудники СМЕРШа. Допрашивали, конечно, и тех, кто был с Беловым в одном лагерном бараке. Компромата не нашли, но уже в Иваново все равно нет-нет, да и вызывали “куда надо”.
Дома Николай немного поправился. Особо есть нечего было, но все-таки не баланда и гнилая картошка. А иногда, кстати, пленные и землю ели, заражаясь глистами и аскаридами.
Решил Белов восстановиться в институте (участникам войны давали такую возможность) и получить диплом инженера. Сложилось. А мать все ходила вокруг, сужая круги, словно акула. Уговаривала жениться. Соседки все уши ей уже прожужжали.
- Коль, - говорила мать, - женился бы ты на Зинке. Дом-то у них какой большой. Пять окошек в улицу.
- А на хрен мне ее окошки! - парировал Николай, оторвавшись на секунду от учебника по физике и потягиваясь.
По распределению Белов попал в Башкирию. В те годы активно строился город-спутник Уфы Черниковск. Николай был специалистом по ТЭЦ. В Черниковске и познакомился со своей будущей супругой Фаей, молодой выпускницей Башгосмединститута. После загса молодые отправились в “свадебное путешествие” - строить электростанцию в деревне Тереклы Архангельского района.
Как это часто было в послевоенные годы, строительство велось в основном силами зэков - еще отбывающих срок или “откинувшихся”. Нередко они вели себя нагло, могли начальство “взять на понт”. Но с Беловым эти штучки не проходили. Он ведь похлеще видел лагеря...
Инженером Белов был замечательным, несмотря на молодость. Вырос от рядового инженера до замначальника строительства. Но выше дорога ему была заказана, потому что человек он “с прошлым”. Об этом ему иногда напоминали то товарищи из органов, то кадровики.
Но Белов не унывал, потому что выжил в страшной войне, вырастил сына и дочь, успел подержать на руках внучку. Дожил до восьмидесяти пяти лет. Несмотря на страшные испытания, выпавшие на его долю, Николай Андреевич сохранил легкое, почти пофигистское отношение к жизни, которым отличался еще в детстве, когда читал на чердаке “Робинзона Крузо” и грыз неудачно припрятанный от него сахар...