Ласточка моя

Удивительные взаимоотношения были у меня с маминой мамой Прасковьей Игнатьевной Окуневой. Из девяти ее внуков я - самая младшая. У старших маминых сестер уже росли свои внуки, когда на свет появилась я. А своеобразием наших с бабушкой отношений являлось то, что я ее видела, а она меня... знала. Прасковья Игнатьевна ослепла за два года до моего рождения.

Родом из Тулы
Прапрадедушки и прапрабабушки Параскевы (именно так записано ее имя в метриках моей мамы) были родом из Тулы. Дед ее с семейством перебрался в Уфу где-то вскоре после войны 1812 года. Семья принадлежала к мещанскому сословию, среди них были пекари, белошвейки, самоварщики.
Прасковья Игнатьевна родилась в Уфе в 1880 году, восемнадцатилетней девушкой ее отдали замуж за Андрея Васильевича Окунева - столяра паровозоремонтных мастерских. У супругов родились десять детей, трое из которых умерли в детстве. Моя мама - Серафима была предпоследней из дочерей. Однако именно Симуля стала любимицей своей матушки. Они были очень похожи и внешне, и по характеру.
Мои первые впечатления от визита к бабушке помню очень смутно. Запомнились маленькие руки с узловатыми пальцами, которые легко пробежали по моему лицу, и тепло ее мягкого байкового халата. Бабушка что-то тихо рассказывала, поглаживая меня по голове, и повторяла: «Ласточка моя!» Позднее я уже с интересом вела диалог с этой милой, спокойной, ласковой старушкой. Почему-то я упорно не хотела называть Прасковью Игнатьевну бабушкой. Мы так и обращались друг к другу: «Ласточка моя».

Усадьба на Выселках
Постепенно я узнавала подробности биографии моей бабушки. Что-то вспоминала она сама, что-то дополняла моя мама. Вскоре после венчания с Прасковьей Игнатьевной в 1898 году мой будущий дед достроил на Выселках (ныне – район улиц Харьковской и Владивостокской) уютный дом из трех комнат с мезонином и верандой. В свободное от основной работы время Андрей Васильевич делал по заказу мебель: комоды, буфеты, столы, стулья. Прасковья Игнатьевна слыла искусной портнихой, способной без швейной машинки создавать красивые дамские наряды. Жили своим хозяйством, в котором кроме гусей и кур были козочки, свиньи и кролики. Птица и скотина содержались в чистых сарайчиках с забавными петушками-флюгерами на крышах. Местные жители и гости специально приходили к Окуневым любоваться резным колодцем в виде мухомора и беседкой-зонтиком, где любили собираться ребятня и женщины с вышивкой или вязанием. Их всегда ждали вкусные жареные семечки и холодный квас гостеприимной хозяйки. Мужчины направлялись в сараюшку-мастерскую понаблюдать за рождением очередного шедевра талантливого столяра-самоучки, обращались к Андрею Васильевичу с просьбой помочь по ремонту телеги, мебели или сделать пристрой к дому.
Сад-огород, так же, как и домашняя скотина, являлись основными поставщиками продуктов к столу. Дети с малолетства имели обязанности и по мере сил вносили свою лепту в общее дело: пололи, носили воду, поливали. А какие яблоки созревали в саду Окуневых по осени! Особой гордостью были сорта шафран и белый налив, из ранета Прасковья Игнатьевна варила варенье, джемы, сушила их для компота, но дети любили жевать сухофрукты как жвачку.
Атмосфера в семье не располагала к безделью, как вспоминала мама: «Труд был возведен в ранг религии». Дети вместе с родителями ходили за грибами, ягодами, на рыбалку. Церковь посещали в основном по большим праздникам, но без молитвы за стол не садились. Несмотря на внешнее благополучие и достаток, нельзя сказать, что женская доля моей бабушки была счастливой. Характер Андрея Васильевича - унтер-
офицера, дважды Георгиевского кавалера, участника Русско-японской войны и Первой мировой - кротостью не отличался, и с большевиками преданный царю служака общий язык так и не нашел. Несколько раз у него были конфликты с представителями Советской власти: упрямый мужик никак не мог взять в толк - почему он должен стыдиться царских наград, ведь заслужил он их, сражаясь за Россию?! Никаких авторитетов дед мой не признавал, нрав имел крутой, кулаки тяжелые, но это не мешало ему оставаться рачительным хозяином и пользоваться уважением среди рабочих в железнодорожных мастерских, да и соседи с его мнением считались. Усугубляло сложный характер Андрея Васильевича его пристрастие к алкоголю. Нет, пьяницей он не был, на службу являлся вовремя, на рабочем месте не употреблял, но в выходные или праздники справиться с ним не представлялось возможным: пил, как и жил - от всей души, с азартом!

Вот такая революция!
Если до 1918 года зарплаты и подработки Андрея Васильевича вполне хватало на содержание большой семьи, то после революции в период Гражданской войны доходы резко упали, а бедность стала полноправной хозяйкой в доме. Усадьбу пришлось продать и перебраться в более скромное жилище в районе Троицкой церкви (ныне – район монумента Дружбы). Прасковья Игнатьевна нанялась прачкой, но по возможности продолжала шить постельное белье, женские платья, рубахи. Ей помогали две старшие дочери. Бабушка рассказывала, что бывало, один месяц она стирала и штопала одежду красноармейцам, другой - белогвардейцам. Власть в Уфе менялась, менялись и порядки. Резко выросли цены на продукты. Появились спекулянты. В городе постоянно проходили всевозможные митинги, демонстрации. Прасковья Игнатьевна родила мою маму в конце июля 1918 года у своей подруги-повитухи на улице Центральной (ныне – Ленина) под бравурные звуки духового оркестра: в очередной раз сменилась власть в городе, а марши поднимали и без того боевой дух победивших.
Помимо голода обывателей подстерегала волна экспроприаций, доходившая до абсурда. Забирали подушки, одеяла, продукты, посуду, предметы мебели, музыкальные инструменты... Сохранившуюся одежду горожане обменивали на муку, картошку. Нищета и в первые годы Советской власти не отпускала людей из своих объятий. Окуневых выручало то, что Андрей Васильевич на паровозоремонтном заводе получал хороший паек, а старшие дочери вышли замуж и жили отдельно. Постепенно оживали уфимские сады, засеивались огороды. В 1920 году у Прасковьи Игнатьевны родилась младшая дочь, в 1924-м - сын.
Уже в относительно мирное время в семье Окуневых произошло несчастье... В середине 30-х годов Андрей Васильевич ушел на работу и больше не вернулся. Прасковья Игнатьевна и старшие дочери пытались его искать, но никаких сведений или следов обнаружить не удалось. Был ли он убит, как тогда говорили, лихими людьми или сгинул в застенках НКВД по причине своей мужицкой принципиальности, бог знает!
Лишившись главного кормильца, семья еще раз поменяла место своего жительства: купили половину частного дома на улице Зенцова. Именно в этом доме я и познакомилась с бабушкой - ласточкой моей.

Про царицу
В начале 60-х годов Прасковья Игнатьевна часто рассказывала мне странную сказку про приезд «матушки царицы Екатерины». Мама моя и тетушки страшно сердились, когда в очередной раз слышали знакомое начало: «Было это в стародавние времена, в русском городе Туле. Народ готовился к большому празднику, к радости невиданной да неслыханной...» Мы с бабушкой прятались в ее закутке и переходили на шепот. Меня совершенно зачаровывала история подготовки к встрече «матушки царицы», проезд ее по Туле и всякие праздничные мероприятия, посвященные этому событию. Моя рассказчица обладала удивительным талантом: примитивными словами передавала события так зримо и доходчиво, что мне казалось, будто я слышала стук колес тяжелой кареты, шорох дорогих платьев, видела роскошные балы и разнообразные яства, которыми ублажали знатных особ и приводили в изумление местных жителей.
Однажды эту, как я тогда считала, сказку бабушка рассказывала мне и моему кузену при муже старшей маминой сестры - офицере КГБ. Услышав про «царицу Екатерину, красотой своей и ласковостью покорившую господ богатых, людей мастеровых и даже совсем голь пропащую...», старый чекист не выдержал и, театрально прижав руку к сердцу, воскликнул: «Прасковья Игнатьевна! Да что же это такое?! Вы хоть при мне тут хвалебные оды царским отродьям не сочиняйте! Меня же из партии к чертовой матери попрут, если узнают, что я по вашей милости слушать вынужден!» Мы с кузеном взяли бабушку под руки и увели на дальнюю скамеечку в сад. Прасковья Игнатьевна некоторое время молча вздыхала, обнимала нас, потом извлекла из кармана фартука пару конфет и, дождавшись, когда мы прекратим шуршать фантиками, тихо спросила: «Ну, как там наш герой... Маненько успокоился?»
Позднее я поинтересовалась у мамы, какую сказку бабушка нам рассказывала? Ответ меня озадачил: «Это не сказка. События происходили на самом деле. Когда еще мы маленькие были, она нам про свою прабабку говорила... Действительно, Екатерина Вторая приезжала в Тулу, а прабабка мамина тогда у губернатора прислугой служила. Царица удостоила своим посещением дом губернатора и даже чай изволила попить. А наша будущая прапрабабка на память об этом событии припрятала вышитую салфеточку, которой Екатерина губки свои промокнула. Реликвию хранили как святыню. Долгое время находилась она у старшей сестры твоей бабушки, потом к нам перешла. Бежевая такая... вроде как батистовая, с мелкими белыми цветочками по уголкам. Жалко, не сберегли... В Гражданскую, в 20-е годы, многое пропало».

Исторические параллели
Не получив никакого образования и будучи малограмотной женщиной, Прасковья Игнатьевна имела живой ум, крестьянскую сметливость, отличалась любознательностью, добротой, какой-то тихой покорностью судьбе и умением терпеть, искренне прощая всех, кто ее обидел. О революции бабушка вспоминала как о природной стихии, нарушившей привычный уклад жизни, но жесткий режим сталинской эпохи воспринимала с пониманием и уважением. Смерть Сталина для нее стала едва ли не самой тяжелой трагедией после гибели на Ленинградском фронте младшего сына.
Вообще, Прасковья Игнатьевна любила порядок и везде старалась организовать нормальные условия для жизни, имея минимум средств и прилагая максимум трудолюбия. Речи и поведение нового руководителя страны - Никиты Хрущева, развенчавшего культ личности Сталина, пробудили в душе моей бабушки сомнения в безгрешности... самого Никиты Сергеевича. Внимательно слушая его выступления по радио, она дала Хрущеву такую характеристику: «Экая ведь дурында! Разве государственный человек может так выражаться?! Балабол и ерник!»
Никита Сергеевич побывал в Уфе в августе 1964 года. Народ выстраивался вдоль улиц, чтобы увидеть и поприветствовать руководителя своей страны, проезжающего в открытом автомобиле. Я хорошо помню, как мои родители и тетки подробно описывали бабушке это явление. Ее интересовало все: что «этот балабол» говорил, как был одет, кто его сопровождал, где столичный гость останавливался? Очень позабавило Прасковью Игнатьевну происшествие с собакой, которая некоторое время бежала впереди автомобиля с Хрущевым и не могла свернуть в сторону из-за бесконечной вереницы людей на тротуарах и дорогах. Она долго смеялась, вытирая слезы, и повторяла: «Бог шельму метит! Шут гороховый, а не человек!»
В тот же день я в очередной раз услышала от бабушки историю о тульской поездке Екатерины… Судя по всему, пожилая женщина, хранившая в памяти события далекого прошлого, пыталась узнать и прочувствовать: а как же нынче проходит столь важный визит главы государства? Как встречает его народ? Какие воспоминания оставит по себе современный правитель? К этой теме Прасковья Игнатьевна возвращалась еще много раз. Я по малолетству не понимала ее интереса к политике, не вникала в разговоры о сельском хозяйстве, но про «матушку-царицу Екатерину» всегда слушала затаив дыхание.
Моей бабушки не стало в 1967 году, умерла она тихо, во сне, прожив без малого 87 лет. А несколько лет тому назад мне в руки попала книга «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков». Среди глав, посвященных подробностям быта людей разных сословий в XIII - начале XIX веков, я прочитала о том, как в городе Туле встречали Екатерину Вторую и ее свиту. В записках указаны адреса, названия улиц, имена тех, кому посчастливилось увидеть российскую царицу вблизи, сидеть с ней за одним столом, подносить ей подарки. Меня охватило непонятное волнение... словно эта информация из далекого прошлого имела ко мне непосредственное отношение. Несколько раз перечитала страницы, где Болотов сообщает о подготовке горожан к визиту Екатерины, фиксирует все мелкие детали и с восторгом передает атмосферу самого праздника, оставившего после себя какое-то сказочное послевкусие. Я вспомнила милую рассказчицу - бабушку Прасковью Игнатьевну, и сердце мое наполнилось светлой грустью...