ОТ СЕРДЦА

Память, словно ребёнок, ранима и куда-то зовёт и зовёт...

"Ты сгорела... Уж не оттого ли
Пепел лег на волосы мои?.."
Слова эти терзают мое сердце и в неумолчные дни, и в бессонные ночи, лишая покоя, отнимая последние крохи сил. Перебирая в памяти каждый миг жизни с любимым человеком, ты возвращаешься не к прошлому, а даешь отчет самому себе, своей совести. И все это - твое сугубо личное, даже сокровенное. Сейчас не много найдется людей, способных заметить прибавление соли в твоих слезах и горечи в сердце. Опять же: "Мужчины не плачут" - то ли это показная бравада, желание казаться крепче, чем на самом деле ты есть. Вся эта ложная твердость, пожирающий тебя изнутри огонь, возможно, не отражается на твоей внешности, но превращает твою суть в уголь.

Не позволяя себе поддаваться искушению больших и малых благ, мы с Санией ровно, без показушного достатка и ложной скромности, прожили более полувека семейной жизни. Даже в очень благополучные времена этого для человека немало. Хоть и звучит банально, но семейный быт не сравнить со спектаклем даже с очень замысловатым сюжетом. То, что выпало тебе по прихоти судьбы, ты не можешь сыграть сегодня так, а завтра - иначе. Правила поведения, заложенные в кровь матерью и отцом, привычки и убеждения, появляющиеся в условиях жестких жизненных обстоятельств, уроки, которые каждодневно преподают окружающие, не позволяют нам потерять свой человеческий облик, дают шанс сохранить себя как личность. Если эти общие рассуждения повернуть к нашей семейной жизни, то только сейчас, с огромным опозданием, я осознал, что единственным человеком, пытавшимся с удивительной настойчивостью внушить мне основные каноны бытия и поведения, была, оказывается, моя Сания. Все же не потому, что в течение сорока семи лет учительницей держала экзамен перед детьми, нет. Побуждая ежедневно садиться за письменный стол, именно она чудесным образом находилась и у истоков, и в центре, и в конце всех замыслов, устремлений, даже несбывшихся грез. Что за волшебство было сосредоточено в этом худеньком тельце?..
Ты - мой грех и мой свет, и моя
благодать,
Ты - загадка, что мне не дано разгадать.
Душу женщины могут всколыхнуть чувства, которые нам, мужчинам, не дано ни узнать, ни понять. Готовясь к урокам или принимаясь за рукоделие, а она была поразительной мастерицей во всем, Сания, может, сама не замечая того, не разомкнув губ, порою начинала что-то напевать. Нет, это не было мелодией в общем понимании, а скорее - протяжным стоном. Тоскливо такое слушать и иногда, теряя терпение, прошу ее: "Ну, перестань, у тебя прекрасный голос, запевай по-настоящему, что ли". А она взглянет на меня многозначительно и продолжает свое. И затруднительно назвать это нескончаемое стенание мелодией. Бедная матушка моя, до изнеможения уставшая на колхозной работе, вернувшись в нашу холодную, без признаков жилья, избу, присев на краешек голых нар, покачиваясь то назад, то вперед, возможно, не в силах отрешиться от своих горьких мыслей, также предавалась пению-стону. У башкир такое называется сенляу, т.е. грустная мелодия без слов. Какие же беды-несчастья жестокой жизни переполняли сердце матери, когда каждая минута рядом с ней почиталась за радость и счастье? Спустя годы, вспоминая об этом, я не раз задавался вопросом: "Где же были истоки, причины такого неподъемного горя и безысходности матери троих детей? Отчего в такие горькие минуты рядом с ней не было никого, кроме нас, несмышленышей?"
С мамой Сании, моей тещей, к огромному сожалению, довелось мне прожить лишь несколько лет. Даже эти считанные годы оставили в моем сердце глубокий след, исполненный благодарности и восхищения. Фактически безграмотная, эта башкирская женщина умела, пожалуй, все. Сын и две дочери, муж, вернувшийся с фронта и с телесными, и душевными ранами... Многое случалось в их семье. Но Гайша Шагивалеевна, женщина с добрейшим сердцем и твердым характером, всегда оставалась верной правилу - никогда не выплевывать кровь при людях, если даже удерживать ее во рту невмоготу. Все принципы намекали на необходимость жить целомудренно и ответственно. Сания же свою жизненную позицию подчеркивала кратко и четко: "Честь и уважение - главное". Это, возможно, тот случай, когда в немногих словах сконцентрирована большая философия. Глубинными духовными качествами, умением превращать убогие деревенские жилища в нарядные дворцы и жить в согласии с окружающим их миром мои дорогие женщины повторяли - нет, пожалуй, дополняли друг друга. Рядом с ними, оказывается, я и не нуждался в каком-то счастье.
Кровоточит и днем и в ночи
Сердце, любя и скорбя...
Время, рану мою залечи!
Надежда вся - на тебя...
Без слез и скорби, видно, жизнь эту не пройти. Она трясет и сгибает не только женщин, но и крепких на вид мужчин. Тем не менее, когда речь заходила о голодных годах, о лишениях, которые принесла война, Сания никогда не акцентировала внимание на своей судьбе. Не любила она вызывать к себе жалость. В редкие минуты ее воспоминаний о детстве я с душевным содроганием узнавал, как девочкой одна, через лес, ходила в русскую школу за семь километров; чтобы поддержать семью, работала посудомойкой, официанткой в санатории "Якты-куль". Где же тогда милосердие Божье, если он подвергает своих чад, особенно беспомощных, таким страданиям? Во время обучения в Ташбулатовской средней школе заболевшую скарлатиной Санию знойным летом изолируют в одном из помещений. Представьте себе девочку, запертую в одиночестве, ее бесконечные дни и полные тоски и отчаяния ночи, - и вы, возможно, поймете, через какие муки прошла эта еще не окрепшая душа. А регулярные походы в лес по дрова зимой, где топор непомерно тяжел в слабых руках и только со звоном отскакивает от твердой, как железо, древесины? Эти, с позволения сказать, "дрова" еще нужно приволочь домой! Где были в таких случаях взрослые соседи, колхоз, родня в конце концов? Часто, слишком часто мы бываем равнодушны к беде живущих рядом, а наше благородство проявляется или задним числом, или в благополучные времена.
В неправедности дней душа моя
безгласна:
Привыкла, может быть, а может быть,
погасла.
Мне б кинуться в огонь, да только нет
огня
Такого, чтобы мог испепелить меня.
Хотя временами шутили, что у педагогов - постоянная аллергия на славу-почести и на деньги-имущество, тем не менее в этой жизни нас минули нищета и унижения. Как я уже упоминал, Сания училась в Ташбулатовской средней школе - одной из старейших в Абзелиловском районе, там же, по окончании, осталась преподавать математику. И эта учительская дорога у нее тянулась аж до неполных пяти десятков лет. Невзирая ни на какие обстоятельства, Сания никогда не оставляла педагогической стези. Затем, когда мы с ней свили свое семейное гнездо, она продолжила работу уже в Аскаровской средней школе, старейшей, принявшей к себе питомцев еще до Великой Отечественной войны, в школе-интернате города Белорецка, 21-м лицее Уфы. То, что молодая женщина, родившаяся и выросшая в отдаленной башкирской деревне, взялась преподавать математику на русском языке в старших классах в школе, где в те времена учились более двух тысяч детей и работали сто двадцать педагогов, можно было назвать смелостью. С другой стороны, это свидетельствовало о ее умении разговаривать с детьми на одном языке. Сейчас уже можно сказать, что Сание приходилось не раз выслушивать упреки от некоторых лиц башкирской национальности, подвизавшихся в сфере образования, что мол, "вместо того, чтобы учить математике своих соплеменников, знания передаешь чужим". Но в нашей семье принадлежность человека к той или иной нации никогда не принималась во внимание. В большом русскоязычном педагогическом коллективе Сания в очень короткие сроки стала не только одним из лучших учителей математики, но и секретарем партийной организации. От Кировского района ее избрали делегатом на областную партконференцию. А звания, награды... Суть разве в них? Я был очевидцем отношения к ней учеников, а далее их детей и внуков. Кажется, во мне иногда возникала мимолетная ревность в отношении коллег и воспитанников Сании. Бывало, десятки юношей и девушек, не осмеливаясь, видимо, постучаться в двери, становились под окном, пели посвященные своей учительнице песни. Их же никто не просил и не заставлял. Веление сердца часто берет верх над указаниями. По праздникам, когда Сания возвращалась домой, над охапкой цветов трепетали лишь кончики ее волос. Она не напрягалась подсчетами количества своих выпускников-медалистов. Все знали, что десятки ее питомцев работают в Соединенных Штатах Америки, в Великобритании, Германии и других далеких странах. Поступавшие в московские, петербургские вузы не поддаются подсчету. Вообще-то, в семье у нас основным требованием являлось непременное знание английского языка, постоянная дружба с книгой и периодической печатью. Рискуя показаться нескромным, добавлю еще одну деталь: у нас в семьях получение даже в текущих экзаменах оценки "хорошо" всегда считалось неудачей. Это также школа Сании, уровень поднятой ею планки.
Пепел лег на волосы мои,
И в слезах моих все больше соли...
В селе Ташбулатово Абзелиловского района, на склоне небольшой горушки Теляк, что в переводе означает "пожелание", обратив окна к восходу солнца и чудесному озеру Карабалыклы, построили красивый, как нам кажется, дом. Мою несостоятельность в строительных делах моя благоверная скомпенсировала невесть откуда появившейся энергией, страстным желанием создать еще одно уютное семейное гнездо. Общими стараниями и нелегким трудом расширяя подворье, дом и другие постройки окружили рядами деревьев. Если эти березки, сосны, ели, лиственницы вырастут и уцелеют от безжалостных рук "добродетельных" односельчан, в будущем будут напоминать о Сание и обо мне. Во всяком случае, я на это надеюсь. Среди уже окрепших берез есть одна, отчего-то близкая моей душе, совершенное во всех отношениях дерево. По весне она раньше других накидывает на себя зеленый платок, осенью же не спешит снять нарядное платье. Это - березка Сании, и я уверен: она старается так потому, что знает, какое место занимает в моем сердце.
***
Предлагаемые вам заметки мне не удалось написать сразу же, как только моя Сания ушла в мир теней. Несколько затянулось время. Да и сейчас вряд ли смог высказать даже толику того, что хотел бы. Но пусть эта скромная публикация явится данью моего уважения и бесконечной любви к женщине, которой в эти дни исполнилось бы семьдесят пять лет.
Сания Гузаировна Кутлугаллямова (Сагитова), заслуженный учитель России и Башкортостана, нашла последний приют на родине своей матери и родственников под сенью берез, которые она так любила. Мы же, оставшиеся, стараемся, чтобы в нашем основном доме сохранялись установившиеся при ней порядки, обычаи, взаимоотношения, ее дух - все святое, связанное с Санией. Там, в ином мире, ей не должно быть стыдно за нас. Понятно же, не может быть идеала, которого не коснулось бы дыхание горя. И она не оставит нас без своей поддержки.
Тридцать горьких сомнений и тридцать
надежд,
Тридцать дум моих ты вместила.
Тем, кто любит, как я, кто тоскует, как я,
Ты пошли им, Господи, силы.