Про горки из детства, радость и потери

«Луиза, хватит кататься! Пойдем! Мы ждем тебя!» - женщина в расстегнутой шубке призывно махала рукой девочке лет десяти, которая лихо мчалась на «ватрушке» с горки. «Мам, ну, еще разок!» Я остановилась, наблюдая, как Луиза суетится, толкаясь с другими детьми. Ее шапочка с большим помпоном сползла на бок, и черные волосы рассыпались по плечам.
Брат и сестра
Был вечер. Новогодняя иллюминация освещала площадь возле Русского драмтеатра. Кружился снег, где-то вдалеке негромко играла музыка. Воспоминания далекого прошлого ожили передо мной.
Начало 60-х годов. Проспект Октября только-только начал застраиваться. Школ было мало. А железнодорожная станция Воронки находилась примерно в двух километрах от ближайших домов.
«Теперь о Глазычевых (фамилия изменена – Г.Ф.). Что там у вас, Лидия Дмитриевна?» - директор школы устало подняла глаза на классного руководителя шестого «б». Нервно проведя по волосам рукой, классная дама хорошо поставленным голосом отрапортовала: «После предыдущего педсовета Валера и Луиза занятия не пропускают. Участвовали в сборе макулатуры. Двойки по математике и немецкому языку исправили». Директриса поморщилась и прервала ее бодрую речь: «Вы домой к ним ходили? Что там делается? Как Флюра?»
Лидия Дмитриевна спокойно и убедительно начала объяснять, что добраться до Глазычевых невозможно по вполне объективной причине: выпало много снега, дороги к их дому на Воронках нет, а идти одной на лыжах через лес… «А дети как в школу ходят?» Классная глубоко вздохнула: «Так и ходят… на лыжах… вдвоем. Когда сильный мороз или пурга, уроки пропускают. В интернат категорически не хотят оформляться».
Несмотря на то, что с Глазычевыми я училась в одном классе, Луиза была старше меня на год, а Валера на два. Оба оставались на второй год. Их старшую сестру Флюру я не знала, но слышала, что девушка родила в пятнадцать лет и учебу забросила.
Брат с сестрой всегда держались вместе, редко играли с кем-либо на переменах, на уроках были лениво-равнодушны. Их худые бледные лица редко оживляла улыбка, а глаза с тяжелым недетским взглядом подолгу оставались устремленными в пространство. Эту пару можно было назвать близнецами, так удивительно похожи они друг на друга, лишь хрупкость и болезненная худоба отличали Луизу от ее ширококостного и более крепкого по сложению брата. У обоих проблемы со здоровьем, хронические заболевания. Их школьная форма всегда была мятой и пропахшей давно немытым телом и дешевым табаком, хотя сами дети не курили.
Лыжники
Какой-то особенной дружбы с Глазычевыми я не водила, но с удовольствием составляла им компанию на лыжных прогулках. Особенно мы любили кататься с горы от железнодорожной насыпи в сторону реки Белой. Угол склона была настолько крутой, что наверх приходилось подниматься с лыжами в руках.
А еще Луиза любила рисовать. Один раз в неделю желающие могли заниматься на факультативе акварельной живописи. Нам предлагали натюрморты с вазочками, чайниками, расписными подносами, яблоками, орехами… Но Луиза упорно рисовала лес, цветы, избы с непременным дымом из трубы и детей, катающихся с горки. Валера не интересовался рисованием, но, как верный рыцарь, терпеливо ждал сестру, сидя за последней партой. Изредка он вставал, на цыпочках подходил к Луизе и замирал, глядя ей через плечо. Девочка низко склоняла голову, ее черные, с синеватым отливом волосы падали на лицо и словно отгораживали ее от этого мира. Периодически рисовальщица небрежно откидывала непослушные пряди, и тогда на несколько секунд появлялось узкое, сосредоточенное лицо с полуоткрытым ртом и мелкими гнилыми зубками.
Особенно старательно Луиза вырисовывала фигуры катающихся детей. Валера уточнял: «Это Марат?» - «Нет! Сашка Котов. У него куртка с пояском».
Было что-то удивительно трогательное в отношениях Глазычевых. После уроков брат складывал книги и тетради сестры в свой рюкзак и до самого леса нес обе пары лыж. Луиза не спеша шагала рядом с лыжными палками в руках. Возле большой ели они останавливались, надевали лыжи, и вскоре их фигуры исчезали в сумраке зимнего леса.
Как-то Лидия Дмитриевна задержала меня после уроков. «Галя, ты ведь знаешь, где живут Глазычевы?» - «Знаю». – «Давай в воскресенье навестим их? Опять они пропускают занятия. Тропинка-то к их дому есть?» - «Не-е-ет! Все замело. Но есть лыжня». - «Хорошо, я возьму у физрука лыжи. Ты подходи часам к одиннадцати в школу».
На Воронках
После нескольких падений Лидии Дмитриевны, выковыривания снега из-за шиворота, поисков отцепившегося кольца от лыжной палки мы наконец добрались до покосившегося почерневшего бревенчатого дома. На наш стук никто не откликнулся, но я догадалась толкнуть дверь. Она оказалась не запертой. Мы очутились в холодных сенях среди каких-то ящиков, досок; тут же валялись старые калоши, несколько пар валенок и высокие резиновые сапоги. Переглянувшись, мы одновременно взялись за ручку обитой дерматином двери. Сделав несколько шагов внутрь, наткнулись на стену табачного дыма и устоявшегося запаха кислушки. Навстречу, протягивая к нам костлявые руки, двигалась пьяная старуха, с распущенными волосами, в ночной сорочке. Ее пыталась удержать более молодая, но такая же пьяная, в коротком цветастом халатике. Из дальней комнаты доносились громкие мужские голоса и хохот. Мы с ужасом попятились. Неожиданно откуда-то сбоку из-за занавески появилась полная круглолицая девушка с маленьким ребенком на руках. Ее темные блестящие глаза, кажущиеся совсем черными в полумраке этого ада, смеялись. Она поудобнее устроила ребенка на руках и обратилась к Лидии Дмитриевне: «Здра-а-а…сте! Просим к столу». Затем она обернулась к женщине в халатике: «Мать, иди, поспи! Это училка Валеркина. Я сама с ней поговорю». Лидия Дмитриевна взяла себя в руки и строго спросила: «Флюра, а где Луиза и Валера?» - «Лизка у соседей, а брат в сарай за дровами пошел». Мы присели на лавку в маленькой кухне, где закипал медный ведерный самовар, пахло пеленками и кошачьей мочой.
Стало понятно, что ничего хорошего здесь нас не ждет, но требовалось прояснить ситуацию. Распахнулась дверь, и охапка дров с грохотом упала на пол. «Валерка, а к тебе гости пришли!» - пропела грудным голосом Флюра. Парнишка поздоровался, сбросил телогрейку и присел возле печки. «Ну, я вообще-то со старшими хотела поговорить. На родительские собрания никто не ходит…» Валера как-то рассеянно взглянул в сторону, встал, снял с веревки пеленки и положил их на тумбочку. Так же аккуратно достал из шкафчика заварной чайник, бросил в него несколько щепоток какой-то травы, залил кипятком и, накрыв полотенцем, уселся напротив нас, положив большие мозолистые руки на колени. Вот так же он сидел на педсоветах и терпеливо принимал очередную порцию критики в свой адрес, но сегодня его никто не ругал. Лидия Дмитриевна была подавлена увиденным, хотя и не подавала вида. Мы молчали. Вдруг хлопнула дверь и в комнату вбежала Луиза со свертком в руках. Флюра окликнула сестру. Мы тоже вышли к ним. Учительница никогда не видела свою ученицу такой… Румяные от мороза щеки, глаза светятся радостью, улыбка совершенно счастливого человека! На ней была старенькая дырявая шаль, наброшенная поверх ситцевого платья, и заплатанные шерстяные носки на босые ноги. Улыбка моментально исчезла с лица Луизы, когда она увидела нас. Флюра передала ребенка брату, а сама взялась за сверток: «Сшили? Тетка Валя помогала?» Флюра рассматривала детские распашонки, Валера покачивал ребенка, глядя куда-то в угол, и только Луиза в упор смотрела на Лидию Дмитриевну. Судя по всему, мы были лишними в этом большом, неуютном, жарко натопленном доме.
А снег кружил и падал…
Возвращались с Воронок молча. Подниматься в гору было тяжело, но все-таки сподручнее, чем нестись по склону, лавируя между деревьями и сугробами.
На другой день Глазычевы опять не пришли в школу. Не появились они и через неделю. Валеру мы увидели почти через месяц, в середине февраля. Он зашел в класс, когда уже начался урок. Запорошенный снегом, в огромных валенках… осунувшийся, с трясущимися губами. «Явление Христа народу!» - пошутила молоденькая учительница математики. Дети засмеялись. Валера снял шапку и, переминаясь с ноги на ногу, произнес: «Луиза умерла. Помогите похоронить».
Позднее выяснилось, что ребята катались на лыжах с горы. У Луизы за что-то зацепилась лыжа, и девочка на большой скорости врезалась головой в дерево. Брат вез ее на санках до проспекта Октября. Пока они добрались до телефона, пока приехала «скорая», потеряли много времени. Через несколько дней в больнице Луиза умерла.
Я хорошо помню тот зимний день, когда всей школой хоронили погибшую девочку. Школьники у гроба притихли и растерянно поглядывали друг на друга. Что-то говорили директор, учителя… Совершенно не сохранились в моей детской памяти родители Глазычевых. Я вглядывалась в знакомые черты Луизы, и казалось, легкая улыбка пробегала по ее застывшему лицу. Было холодно. Снежинки плавно опускались на бледные щеки покойницы и не таяли.

«Луиза! Поздно уже… Мы с папой замерзли!» - женщина отряхивала снег с воротника и притоптывала ногами. Подошедший папа ловко выловил девочку за капюшон и, взяв под мышку, понес к машине. Луиза хохотала и дрыгала ногами, стараясь вырваться. Мама, подхватив «ватрушку», едва поспевала за ними. «Лизенок, завтра у бабушки день рождения, а ты не дорисовала подарок для нее!» - женщина что-то объясняла дочке, но ребенок был еще в азарте игры.
Прежде чем идти домой, я вновь оглянулась на ярко освещенную елку, на толпу катающихся с горки детей. Среди многочисленных голосов, веселых криков и смеха я вдруг явственно услышала тихие голоса из прошлого: «Это Марат?» - «Нет! Это Сашка Котов! У него куртка с пояском».