Пропуская боль через себя

Слава Богу за все! Шел пятый день нашей поездки в заданном направлении. Старались посетить части, в которых находятся преимущественно бойцы из Башкирии, хотя мы никогда не разделяем их по региональному, национальному или религиозному признакам.
«Мёртвый город»
Помогать стараемся всем, когда есть такая возможность, но первоочередную и адресную помощь оказываем призванным из республики, чтобы, вовремя выявив проблемы и потребности, решать их в короткие сроки, работая в плотном контакте с руководством Башкортостана.
Заехали к нашим ребятам на старую точку в «мертвом городе». Война войной, но жизнь продолжается, и бойцы стараются наводить там, где останавливаются, должный порядок. В большей степени это зависит от внутреннего устроения: одни будут жить в «свинарнике», постоянно кляня судьбу, жизнь, войну, начальников, а другие начнут обустраивать все под себя. Вот и здесь мужики (практически все они - люди взрослые, состоявшиеся личности) без нытья и обид смогли сотворить из разрухи и развалин такую красоту, что глаз радуется. Хотя я в этом видел один минус - слишком все по-домашнему, а это немного расслабляет, напоминает о родных стенах, о близких людях, что, по моему мнению, не очень положительно может сказаться на дальнейшей службе. Заберется тоска по дому в сердце, попробуй ее потом оттуда выковырять. А тоскующий солдат уже не солдат. Но, повторюсь, это сугубо мое мнение.
Здоровались, обнимались, улыбались друг другу, обменивались взаимными «дежурными» вопросами про здоровье, дела и ситуацию в целом - все-таки больше месяца не виделись. Столовая, где нас накормили щами, гречневой кашей с тушенкой и поили чаем со сладким, тоже преобразилась - обшарпанные полусырые стены подвального помещения со следами прилетов снарядов (в одном месте зияет сквозная дыра) были аккуратно увешаны какими-то тканями, а поверх них - несколько детских писем, отправленных с большой земли. Даже деревянный стол был покрыт темно-синей скатертью. Встречали нас, как дорогих гостей.
Потрапезничали и поднялись наверх, как говорится, на «свет Божий». Интересная здесь погода - за два-три дня можно увидеть морозный январь и февральскую вьюгу, мартовскую оттепель и апрельскую распутицу. Вот и сегодня вроде бы начало февраля, но припекало по-мартовски, нещадно подтапливая свежий снег, выпавший ночью. Яркое солнце слепило глаза, вынуждая постоянно жмуриться, и делало нас похожими на представителей северных народов нашей бескрайней Родины.
Рядом стояла баня на колесах (помощь от республики), напоминавшая волшебный дом, в который «ныряли» потрепанные, уставшие люди, а уже через небольшой отрезок времени из чрева избушки на курьих ножках (в нашем случае - на колесах) выходили раскрасневшиеся разгоряченные бойцы с радостными лицами, и тела их источали теплый пар.
Безымянная могила
Но жизнь на то и жизнь, чтобы не быть однообразной, тем более на войне – постоянные контрасты - радость и печаль, искренний смех и пронзительная боль, которые с неожиданной скоростью сменяют друг друга.
- Батюшка, пойдемте, кое-что покажу. Здесь недалеко, - пригласил с собой один боец. И мы пошли. Действительно, рядом - метров сто. Хоть мы в этом месте были далеко не в первый раз, всю территорию так и не обошли. Может, оно и к лучшему, ведь бойцы периодически находят различные боеприпасы, начиная от ручных гранат. Помнится, в первый приезд на эту точку я нашел гранатомет Джавелин из «гуманитарной помощи» Запада Украине. Заминировать его, судя по всему, не успели - две гранаты РГД лежали рядом с вкрученными колпачками.
Между домами виднелась припорошенная снегом, разбитая снарядами асфальтная дорожка. В самой первой воронке находилась могила какого-то человека, которую венчал полуметровый крест, сделанный из двух палок, перемотанных скотчем. Хоронили, видно, наспех - земля просела, и часть черепа с неестественным отверстием в районе носа была видна на поверхности. И только рассыпчатый снег укрывал от постороннего взора останки человеческой жизни. Присыпав снегом череп, я отслужил краткую заупокойную литию. В этот момент мне было не важно, кто там лежал - свой или чужой, военный или гражданский, мужчина или женщина. Там был человек. Человек, который когда-то родился в жизнь, и родители наверняка верили, что у него все будет хорошо, что он не повторит их ошибок и обязательно станет хорошим человеком. Но война… Мы еще долго будем находить безымянные могилы.
Они хотели жить
Немного прошлись по дворам, ступая осторожно, постоянно глядя под ноги, стараясь идти след в след. Решив, что прогулок на сегодня хватит, вернулись назад. Через некоторое время кто-то из бойцов предложил сходить пострелять. Обычное дело для военных. Нужно не только держать себя в форме, но и улучшать показатели боевой подготовки - мало ли что может произойти и в какую передрягу попадешь!
Спустились на окраину.
- Вот здесь можно и стрелять, в ту сторону, - пояснил боец.
- Здесь же нельзя. Там кладбище, - протянув руку вперед, показал я сектор ведения огня.
- Кладбище в стороне, - заметил он.
- Да, я знаю, но все равно не надо.
- Хорошо, тогда пойдемте сюда, - он повел нас вдоль разрушенной пятиэтажки.
Слева зияла большая воронка, справа стоял панельный дом с выбитыми окнами и разрушенной стеной. Как рассказывали сами местные, которые изредка приезжали посмотреть на то, что осталось от их домов, и, по возможности, забрать с собой, что уцелело, украинские войска, когда уходили, из танков расстреливали дома мирных жителей. «Свои» били по своим…
А дальше со мной начало происходить то, что я долго не мог описать, да и сейчас, пожалуй, не совсем получится.
Я здесь уже был, ходил по улицам и поднимался в разбитые квартиры, и все внутри меня было ровно и спокойно. А сейчас сердце словно стали сдавливать со всех сторон тысячами иголок (даже сразу на это не обратил внимания). Я продолжал смотреть по сторонам и вдруг, глядя на посеченный осколками подъезд, уловил какие-то мысленные образы мирно гуляющих людей, взрослых и детей, спускающихся по лестничным пролетам и выходящих из подъезда. Я повернул голову, кинул взгляд на стоящую впереди разрушенную пятиэтажку, в сторону которой предстояло вести учебный огонь. И тут представилось, что в окнах верхнего этажа мечутся люди, пытавшиеся укрыться от смерти. Сердце, словно молнией, пронзила внезапно возникшая мысль: они все хотели жить! Следующая мысль продолжила рвать душу: ты сейчас будешь стрелять в дом, он не просто пустой, он разрушенный, и там никогда никто не будет больше жить, но все твои пули полетят в них, в тех, кого уже здесь нет. Ты сейчас расстреляешь их, уже несуществующих, ты расстреляешь память о них, ты станешь соучастником их смерти.
- Я не буду стрелять, - произнес я с каким-то опустошением.
- Почему? - на меня посмотрели с недоумением.
- Я не буду стрелять, - повторил я, ища, кому отдать магазин с патронами.
- Почему? Что случилось?
- Здесь нельзя стрелять, - развернулся и пошел прочь, не зная, как им объяснить то, что сейчас произошло. Как объяснить, если я и сам не мог этого понять.
Не понять, не объяснить, не выразить. Просто это вдруг произошло, какое-то наваждение. Как-будто что-то взорвалось внутри тебя. Господь открыл или я сам себе накрутил? Не знаю. Там пахло смертью. И я не знаю, как это объяснить. Я пошел назад.
А в голове, как птица в клетке, продолжала биться одна и та же мысль: они все хотели жить. А мне хотелось кричать и плакать навзрыд, но понимая, что это вызовет определенную реакцию у солдат и кучу вопросов (а я опять ничего объяснить не смогу), я просто медленно побрел прочь, слыша позади одиночные выстрелы из автомата по мишеням. Им можно. Они этого не знают… А мне - уже нет. Я шел и пытался держаться, но не смог - слезы все-таки хлынули…
Если бы вы знали, как я ненавижу войну! Как мне хотелось в тот момент прокричать эти слова! Только четки в руках и Иисусова молитва через несколько часов пути (иногда за рулем) помогли прийти в себя.
Если бы вы знали, как я ненавижу войну! Но я должен быть здесь. Как говорил Александр Васильевич Суворов, помилуй Бог, я воюю не для войны, а для того, чтобы не было ее! Один хороший офицер, словно подтверждая эту фразу, как-то сказал мне: «Я здесь для того, чтобы не пришлось моему сыну здесь воевать».
Все мы: и военные, и врачи, и священники - служивые. А где служить и что в руках держать, нам Бог определил. Вот и идут священнослужители со своим войском, как в буквальном, так и в духовном смысле, принимая боль этого мира и пропуская его через себя. Только так можно чуть-чуть приблизиться к осознанию той боли всего мира, которую взял на себя Христос. И если бы не Его благодать и молитвы людей, ни один священник не выдержал бы этого креста. Но мы не сдаемся, мы идем, понимая, с Кем, куда и зачем. И в этом тоже есть наша сила.
Жизнь продолжается, и война, к сожалению, тоже. Главное, оставаться человеком - в любом месте, в любое время, независимо от обстоятельств.
Протоиерей Виктор ИВАНОВ.