Детские глаза за колючей проволокой...

Николай Подкопай оказался в концлагере «Треблинка-1», когда ему было семь лет. Туда попала вся его семья – мать, братья и сестры, бабушка, младшая мамина сестра с сыном. Николаю повезло – он выжил…

Знакомство наше с Николаем Алексеевичем Подкопаем, бывшим малолетним узником концентрационного лагеря, произошло 9 апреля в Республиканском музее Боевой Славы на встрече, посвященной Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей. По решению Организации объединенных наций он отмечается 11 апреля. Именно 11 апреля 1945 года, 76 лет назад, узники Бухенвальда, безоружные, голодные, измученные непосильным трудом, подняли восстание, которое закончилось их победой.
Гостями музея стали люди необычной судьбы – малолетний узник концентрационного лагеря «Треблинка-1» Николай Алексеевич Подкопай и ветеран труда, член совета ветеранов Демского района Зинаида Федоровна Якшина.
На встречу с ними пришли учащиеся инженерного лицея №83 имени Матвея Пинского.
1418 дней и ночей войны, миллионы людей, не доживших до Победы, тысячи сожженных городов и деревень… Каждому выпала своя ноша в том суровом испытании: кто-то защищал Родину, рисковал жизнью в бою, кто-то боролся с врагом, трудясь в тылу. А кому-то суждено было испытать нечеловеческие страдания в лагерях смерти. Начиная с 1933 года в нацистской Германии появились концентрационные лагеря – фабрики смерти. Во время Второй мировой войны такие лагеря были созданы и в Восточной Европе. Всего на территории Германии и оккупированных ею стран действовало более 14 тысяч концентрационных лагерей. За годы Второй мировой войны через «фабрики смерти» прошли 18 миллионов человек. Из них, по разным подсчетам, от 5 до 7 миллионов – граждане Советского Союза. Выжили – чуть больше миллиона…
На воротах Бухенвальда, возникшего в 1937 году, красовалась надпись «Каждому свое». Через лагерь прошли около четверти миллиона человек. 56 тысяч из них – погибли. Погибли не только от истощения и непосильного труда, над заключенными проводились бесчеловечные медицинские опыты, от которых узники умирали мучительной смертью.
Таких зверств не знала история.А самыми беззащитными жертвами фашистских концлагерей были дети.
В лагере смерти «Саласпилс», существовавшем на территории Латвии, содержались малолетние узники, у которых забирали кровь для раненых немецких солдат. Кроме того, над детьми проводились медицинские опыты. Данные о количестве узников и жертв концлагеря противоречивы.
Согласно советским источникам, в Саласпилсском концлагере были убиты свыше 100 тысяч человек, в том числе 7 тысяч детей.
…Николай Подкопай родился в 1936 году на хуторе в пятидесяти километрах южнее Харькова.
- Зимой с 1941 на 1942 год фашисты сожгли на хуторе все хаты, они под соломой были: несколько трассирующих пуль – и дом уже не спасти, - вспоминает Николай Алексеевич. - Мы перебрались жить в погреб. Пришли солдаты, винтовкой по крышке постучали: «Давай, матка, вылазь». Мы выбрались, а куда деваться? Мама, две сестры, нас трое братьев, бабушка, тетя со своим сыном – всего девять человек. Погнали в райцентр. И так – всю округу. До райцентра 10 километров, дело было летом 1943-го. Но у нас обуви не было никакой, а шли мы пешком. Пригнали в райцентр Новая Водолага, он существует до сих пор, там две церкви, нас разместили в одной из них, сколько мы пробыли там, не имею понятия.
Потом нас вывели. Такое не показывают в кино, но я расскажу. Занимались нами эсэсовцы, на них форма с иголочки, мужчины – в фуражках, женщины – в пилотках.
Нас построили в два ряда. Коротышка-командир с указкой проходит сквозь строй, на кого укажет, тот выходит. Сначала так выдернул всех евреев, не по списку, а по обличию узнавал. Их построили отдельно и куда-то угнали. Потом начал выдергивать женщин, которые без ребятишек. Их тоже увели – копать окопы. А потом пришел наш черед… Женщин с детьми отправили на станцию, она находилась примерно в полутора километрах, загнали нас в пакгауз, и снова не могу сказать, сколько времени мы там провели. Затем подогнали грузовой вагон, с каждой стороны по охраннику, перекинули нам мостик – и в вагон, по счету. Сколько нужно, загрузили и повезли на запад. Везли долго, не помню, давали ли нам еду, потому что у нас были сухари, которые мы сушили с начала войны и взяли с собой. Их и ели.
Так добрались до польской Треблинки (видимо, речь идет о трудовом лагере «Треблинка-1», возведенном и управляемом нацистской Германией в оккупированной Польше во время Второй мировой войны).
Со станции пешком больше километра. Уезжали-то мы, когда было еще тепло, а тут уже трава в изморози.
Что собой представляет концлагерь? Бараки, в которых окна под самой крышей – ничего не видно. Огорожен лагерь тремя рядами колючей проволоки, а снаружи еще высоким забором.
Николай Алексеевич продолжает рассказ, а по лицу текут слезы. Невыносимо видеть, как плачет крепкий седовласый мужчина. Не должны люди плакать, вспоминая о детстве. Но время не повернуть вспять, как не изменить судьбу. Нельзя попросить его забыть, ибо он и пришел сюда с миссией – рассказать об ужасах концлагеря молодым своим слушателям, чтобы они узнали из первых уст, чтобы никогда не повторилось немыслимое: дети за колючей проволокой…
- Мама попала на работу в прачечную, бабушка – на кухню, а тетка – на заготовку овощей – моркови, свеклы – в погребе, - продолжает собеседник. - Конечно, все под охраной. Мужиков не было, два деда и раненый солдат.
Что-то было у него с ногой, я любил сидеть рядом с ним, и он меня никогда не прогонял. Ничего не знаю о его дальнейшей судьбе. В бане мыли нас всех вместе. Вши были крупные, как воробьи. Нам, пацанам, что стоит раздеться? А женщины очень стеснялись. Тетка, которая принимала нашу одежду на поднос, ходила с плеткой. Кто замешкался при раздевании, сразу этой плеткой получал. Рука у той тетки была тяжелая…
Кормили редко и мало. Заезжает машина, привозит солдатскую кухню, такую бочку. К ней сразу образуется очередь. Два немца наблюдают, чтобы без очереди не лезли. Кто с кастрюлей, кто с другой посудой. Вот солдат стоит на раздаче, черпак у него. Кормили просом, когда ешь сваренную
из него кашу, шелуха набивается за щеки, как у кролика. Хлеба я там ни разу не видел. А когда бараки еще строили, образовалась большая куча глины – она оказалась уже за забором. И туда залезали местные жители – женщины, ребятишки - и смотрели, что у нас в лагере делается. Иногда кидали нам вещи, детскую обувь, что-то еще. Мы ловили на лету, кому повезет. Конечно, ждали, что кинут хлеб, но такого не случилось ни разу.
…Освободили нас весной 1945-го. Ночью – стрельба, автоматная, винтовочная… И наши солдаты. Свобода! Поверилось не сразу. Как добраться до станции? У нас не было никакой обуви. Мать рвала френчи на полосы и обвязывала нам ноги целиком. Так и пошли.
Добрались туда, для нас уже были приготовлены вагоны. Сели в уголок, снег падал, весной так бывает… Сколько ждали, не знаю, но потом вагон двинулся. Так начался наш путь обратно, на восток, к жизни без колючей проволоки. Привезли куда-то, а дальше поезд не идет. Приказали: «Ищите машины». Нам попался американский студебеккер, мы с сестрой забрались в кабину – красота, тепло. Ехали долго, медленно, до сих пор помню, как убегают назад телеграфные столбы на той дороге. Уже на Украине наша машина попала под бомбежку. Дело было в лесу, кругом вековые сосны. А порядок такой: начали бомбить – ищи укрытие, хоть кочку, хоть что. Потом в лесу нашли избушку, там жила одна старенькая бабушка, заночевали у нее. Принесли соломы, хозяйка сварила картошку, нам досталось по половинке картофелины и по полстакана молока. На следующий день еще в темноте прозвучала команда: «По машинам» - и в дальнейший путь. Ехали еще долго. По-настоящему оклемался я уже в Харькове. Сели в поезд до своей станции. Приезжаем – снег выпал, причем хороший. До хутора 10 километров шли след в след. Избыто все сгоревшие у нас. В нашем колхозе имени Артема была третья бригада, там большой хороший дом, крытый железом. Он не сгорел. Сначала жили там. У нас не было ни радио, никаких средств связи. И все-таки получили весть – война закончилась! Ох, что тогда творилось! Там кругом карабинов было навалом и патронов к ним тоже.
Женщины, кто мог держать винтовку, похватали – и палить! А трассирующие пули, когда стреляют – видно, как она летит. Такой был салют.
Над нашим погребом устроили шалаш, в нем мы жили летом. Начали копать землю, сажать все, что можно. Мама как-то приобрела козу. Потом завели кроликов, жизнь потихоньку наладилась. Мы пошли в школу…
Недалеко от нашего хутора было две братских могилы, там покоились около 1500 наших солдат. Помню, мы, школьники, обихаживали их перед Днем Победы, наши девочки приносили из леса синие цветы – фиалки - и сажали на могилах.
После школы я окончил железнодорожное училище, нашу группу по распределению направили в Уфу. Это произошло в 1954 году, сначала мы жили в общежитии в Деме. Начинал я слесарем, потом стал помощником машиниста на паровозе, затем машинистом. После выхода на пенсию работал в «Тепловых сетях» 11 лет, а потом – сторожем еще 10 лет. Ушел на отдых два года назад.
Живет 85-летний ветеран один – жена ушла из жизни несколько лет назад, дети разъехались по Уфе. Но вниманием отца, конечно, не обделяют, навещают, помогают. И все равно одиноко…
Зинаида Федоровна Якшина родом из Воронежской области. Ей повезло – она в концлагерь не попала, а вот женщины, с которыми она работала на железной дороге, хлебнули лиха…
- Расскажу, что помню. Когда работали вместе, делились скупо, от случая к случаю. Сейчас бы расспросить человека, а его уже нет… Вот ушла из жизни Нина Павловна Асеева.
Она в детстве побывала за колючей проволокой на собственной земле. Фашисты протянули в поле колючую проволоку, поставили охрану. И загнали туда всех жителей села – стариков, старушек, маленьких детей, женщин… А дома заняли сами. Кормили узников ужасно, могли бросить только мерзлую свеклу, поэтому многие умерли от голода. Началась зима, у кого не оказалось теплой одежды – уходили из жизни от холода.
Как Нина осталась жива?
Однажды к девочке, стоящей у колючей проволоки, подползла бабушка из другого села (передвигаться взрослым можно было только ползком) и дала ей две картошки. Когда мать узнала об этом, сказала Нине: гуляй там почаще, может быть, она еще придет. Так и случилось. Бабушка приходила нечасто, но та картошка спасла девочке жизнь.
…Когда началась война, Анне Павловне Калмыковой, второй коллеге Зинаиды Федоровны по железной дороге, было всего три года, рассказывала она со слов матери.
Когда немцы заняли их село в Воронежской области, семью – мать и троих детей - выгнали из дома. В нем поселился офицер, австриец. Тогда немцы укомплектовывали войска дивизиями из многих завоеванных ими стран. Семья переселилась в погреб. У офицера были переводчик и охрана. А как топили печь? Саму русскую печку не трогали, а внутри была плита с конфорками, на ней готовили еду. Однажды в плите перегорели колосники, офицер
вызвал мать и потребовал: «Замени!»
- Я не могу, мне нечем…
- Я приказываю, не заменишь
– пристрелю, - и лезет расстегивать кобуру…
А переводчик ей тихонечко говорит: «Уходи! Застрелит ведь!»
А мать и рада бы, да не может – от страха ноги отнялись. Упала на четвереньки, как выползла – не помнит.
Второй раз семья чуть не погибла, когда наши солдаты освобождали деревню. Услышали стрельбу, закрылись в погребе. И вдруг рядом слышат разговор по-русски:
- Там, наверное, фашисты спрятались, надо туда бросить гранату!
Мать это услышала и закричала громко: «Здесь не фашисты, здесь я с детьми»…
Так они остались живы…
Сложно рассказать о таком словами, передать боль, и страх, и отчаянье, чтобы собеседники, юные, еще мало в жизни видевшие, поняли, почувствовали,
осознали… Но, кажется, сегодня это удалось. Ребята сидели притихшие, серьезные, никто не разговаривал, не пытался достать
телефон…
Что думают о встрече с ветеранами юные гости музея?
- Я рад, что мне довелось встретиться с этими людьми вживую, ведь события с телеэкрана или прочитанные в книге, никогда не смогут быть такими искренними и правдивыми, как услышанные от очевидцев. Мне очень печально и больно от того, что такое происходило, и страшно, что это может произойти вновь, - поделился Григорий Хрустов.
- Было интересно встретиться с представителями старшего поколения и узнать их истории. Я горжусь, что являюсь современницей таких мужественных людей, которые пережили страшное время, чтобы мы, их потомки, никогда не знали о подобном, - считает Алина Сагадинова.
- Если честно, во время просмотра фильма возникло чувство страха, то, что происходило в концлагерях, – ужасно. Не могу забыть детей, прикрученных колючей проволокой к столбу – такое никогда, ни за что не должно повториться! – говорит Валерия Ерманова.
Значит – не повторится, ведь теперь это зависит от них, молодых…