Приданое для Лизетт

Великая Отечественная война для Советского Союза была ожидаемой и неожиданной одновременно. В 30-е годы население нашей огромной страны целенаправленно готовилось к отражению агрессора, молодежь занималась в ДОСААФ, войска участвовали в учениях. И все-таки на многих участках границы СССР не сразу поверили в то, что война началась без предупреждения.

В Тамани
К Левазе Абуевой мы с мужем попали случайно. Ранним июльским утром 1998 года приехали в станицу, расположенную на берегу Черного моря. Когда вышли из душного автобуса, вдоль дороги шагала энергичная загорелая пожилая женщина с английским кокер-спаниелем. Мы спросили, где можно отпускникам снять комнату на пару недель, и она предложила остановиться у нее. Так состоялось наше знакомство с тетей Лизой, как ее все называли.
Наша хозяйка быстро навела порядок в двух небольших комнатах, выселила своего внука с раскладушкой во двор, а мы расположились в комнатке с широким топчаном, небольшим столиком и старинным комодом. За окнами, увитыми плющом, был огород, сарайчик с курами и собачья будка Чарлика, лающего таким хриплым басом, что посторонние боязливо переходили на другую сторону улицы.
Прошло несколько дней. Мы в качестве отдыхающих уже вполне освоились с Таманью, накупались в море, подружились с Чарликом. Однажды утром я проснулась от громкого, сердитого лая нашего четвероногого друга и крика женщины. Кого-то отчитывали… на немецком языке. Накинув халат, я вышла на крыльцо. Тетя Лиза гоняла своего пьяненького двадцатилетнего внука Азата хворостиной и ругалась по-немецки. Заметив меня, хозяйка извинилась за шум и пояснила, что внук пропадал где-то два дня и вот под утро явился пьяный, а Чарлик не любит запах алкоголя и начал лаять. «Почему по-немецки ругаюсь? О, та с войны привычка осталась. Самый подходящий язык, шобы душу отвести!»

Такая разная война
После обеда, когда солнце пекло со страшной силой, мы с тетей Лизой сидели в тени, ели арбуз и тихо беседовали. Мне было интересно узнать, как малограмотная женщина так хорошо овладела немецким языком, помнит его спустя много лет? «Да я ж всю войну в Германии батрачкой прожила! Осенью 1941 года меня, четырнадцатилетнюю, с Крыма вместе с другими молодыми ребятами и девчатами немцы в свой фатерлянд погнали…»
На ноябрь 1941-го была назначена свадьба Левазе, но быстрое продвижение немцев изменило мирные планы. За годы оккупации Крыма, где до войны жила наша милая хозяйка, были уничтожены более 130 тысяч человек, угнаны в рабство более 85 тысяч. Жених успел уйти в партизаны, а невеста надеялась, что немцы ее не тронут. Маленькая, худая девочка выглядела на двенадцать лет: плоская грудь, ножки-палочки и только большие черные глаза смышлено блестели из-под широких бровей, да густая коса ниже пояса – все богатство. По национальности Левазе - крымская татарка с узбекскими корнями.
Немцы планировали отправить пленных на военные заводы и в трудовые лагеря, но на одной из станций юго-западной Германии к эшелону подошли местные жители. Они просили за небольшое вознаграждение отдать им несколько человек для работы по хозяйству. Левазе оказалась на перроне. В первую очередь разобрали крупных, плечистых девушек, а на нее никто не обращал внимания. Наконец какая-то женщина в темном платье сурово оценила «товар» и, брезгливо заглянув Левазе в рот, дернула ее за руку. Покупательница протянула узелок с продуктами охраннику. Тот развернул угощение, оценил кусок жареной курицы, бутылку шнапса и буханку хлеба: «Гут!»
Левазе стала батрачкой в семье Магды Кюхлер. Первое время девушка ухаживала за скотиной, занималась тяжелым трудом. На ломаном русском языке фрау Магда объяснила, что за кражу даже одной морковки или картошки воровку повесят. Так и произошло с одной из попутчиц маленькой пленницы. Ее труп несколько дней жутко раскачивался на скрипучей виселице посреди деревни.
Усердие и чистоплотность Левазе были замечены. Фрау Магда подарила девушке юбку, кофту и передник с карманами. В редкие свободные минуты Левазе лепила из глины человечков и кукольную посуду, оставляя поделки на маленьком столике, где играли хозяйские дети. Пятилетние близнецы Адам и Генрих были в восторге от необычных игрушек, а одиннадцатилетняя Анна робко поглядывала издалека.
Старенькая бабушка первой начала усаживать Левазе за общий стол со всей семьей. «Лизетт, - окликала она работницу по-французски, - оставь дела, идем обедать!» В семье говорили на двух языках, а поскольку бабушку звали Эльза, то есть Елизавета – по-русски, имя Лиза-Левазе стали произносить по-французски.
Не прошло и года, как Лизетт уже на равных с фрау Магдой стряпала на кухне, удивляя гостей экзотическими чебуреками, беляшами, различными блинчиками, хачапури. По воскресеньям все ходили в кино, а на ужин ели тушеное в чесночном соусе мясо с жареным картофелем и домашние пирожные. Дети были в восторге от своей горничной, которую они учили языкам, и весело хохотали, когда девушка что-то путала. Бабушка Эльза объясняла, как нужно крахмалить постельное и столовое белье, сервировать стол, делать прическу или красивый головной убор из обычного платка.
Через два года сын соседа подарил Лизетт янтарные бусы и пригласил в гости. Несчастная пленница расплакалась и сообщила, что на родине у нее есть жених и она должна к нему вернуться. Фрау Магда красочно расхваливала хозяйство соседского ухажера и даже обещала подарить на свадьбу теленка, но… это только усиливало поток слез.
В конце концов несостоявшийся жених смирился со своей участью, однако продолжал навещать соседей, подолгу курил на скамеечке, наблюдая за хлопочущей во дворе Лизетт.
События на фронте говорили о приближающейся победе Советской армии. Фрау Магда шепотом делилась новостями со своей работницей, плакала и говорила, что детям будет очень тяжело расстаться с любимой Лизетт, ведь они стали единой семьей. Левазе тоже плакала, но это были слезы тихой радости в ожидании возвращения на Родину.

«Счастья тебе, девочка!»
Когда в конце войны в деревню приехали освободители, выяснилось, что это были американцы. Местное население словно вымерло. Молодые веселые военные ходили со списком по дворам и собирали батраков на площади, где еще стояла виселица. Девушки со страхом озирались, но получив по пачке печенья, робко улыбались. Среди американцев находился седой мужчина, прекрасно говорящий по-русски. Он поздравил собравшихся с освобождением и пояснил, что желающие могут вернуться домой. Он выдержал паузу, а потом объяснил бывшим пленницам их права. Можно выбрать любую страну для проживания, в том числе и США – «самую свободную страну в мире». На размышления дали два часа.
Как рассказывала тетя Лиза, эти два часа она проплакала, обнявшись с фрау Магдой и детьми. А когда пришло время опять собраться на площади, бабушка Эльза вручила Лизетт корзину с… приданым, где лежало новое кружевное белье, платье, чулки, шаль и пара шелковых платочков. Уже на площади к ней подошел сосед и сунул в руки узелок с домашним сыром и хлебом. Мужчина слегка поклонился и тихо произнес: «Счастья тебе, девочка!»
«А как же вы встретились со своим будущим мужем? Как нашли его?» - спросила я. «Это он меня нашел! Я попала в фильтрационный лагерь… Долго допрашивали. Больше всего энкавэдэшников раздражала корзинка с приданым и то, что по сравнению с другими – изможденными работой и голодом пленницами, я выглядела вполне благополучно. Взбешенный капитан стучал кулаком по столу, матерился, обвинял меня в том, что я сытно жила, прислуживая нашим врагам, что я «немецкая подстилка, завербованная мразь, которую надо живьем закопать!» Я плакала, рассказывала про семью, где жила, но капитан только еще больше разъярялся и, наконец, ударил меня по лицу. Очнулась в бараке среди таких же несчастных. Потом был суд. Приговорили к семи годам поселения. Вот уже в лагере под Ташкентом, куда я отправилась под строжайший надзор, меня и нашел мой дорогой Мидат. Ждал меня все семь лет. В 1952 году после освобождения поехали мы к его родственникам в Тамань, там поженились. В 53-м родилась у нас дочь Эльза, в 56-м сын Азиз. Вот только вместе с супругом недолго прожили, в конце 71-го года он умер, сердце не выдержало. Столько всего пережил!»
«А из приданого ничего не сохранилось?» - полюбопытствовала я. «Шаль со мной в лагере была. Грела больные кости, пока не украли ее. А остальное энкавэдэшники забрали! Помню, еще при Хрущеве, муж похожую шаль из Москвы привез. Так я радовалась! А вот кружевное белье не удалось поносить».